Сочинения в ХД, 1816

Что сделал рану ей в боку. 
Вступил в речные он пределы 
И в сердце стал пускать ей стрелы. 
Узнав соседи весть сию, 
Вострепетавши, изумлялись – 
И с малодушием сбирались 
Запрячь в ярем главу свою.
֍
Но были ль чудеса такие, 
И кто, скажите мне, видал, 
Чтобы глубокие, большие 
И быстры реки огнь сжигал? 
Река, скопивши воды чёрны, 
И разделясь на многи волны, 
Надув обширный свой хребет, 
Мутит, шумит, ревёт, бунтует, 
Валѝт – в огонь с презреньем плю̀ет… 
И что огонь? – Его уж нет!
֍
Река наш Александр – отрада! 
Но кто ж надменный сей огонь? 
Несытое исчадье ада, 
Чудовище – Наполеон! 
Который Бонькою зовётся, 
На Эльбе мучится, трясётся, 
Что не сгубил людской весь род, 
Беснуется, не спит, скрежещет, 
На всех косые взоры мещет… 
Так наказует злых Господь!
(ХД № 3).
  
Голубь и Ворон
 
Мальчишка грязию на Голубя бросал 
И перья белые ему он замарал. 
Сие увидевши, сказал ему так Ворон, 
Злой радости, восторга полон: 
«Теперь ты, Голубок, как все воро̀ны, чёрен!» – 
«Но с тем различаем, – был Голубка ответ, –
Вы чёрны завсегда – умоюсь я, и – нет!» 
___
Не добродетель ли нам Голубь представляет, 
Которую марать злоречие желает? 
(ХД № 3).
  
Волк в пастушьем наряде
 
Лишь только скрылся днѐвный свет,* 
Задумал ужин Волк иметь: 
В пастушье платье нарядился, 
Широкой шляпою прикрылся, 
Достал и посох, и свирель, 
На лапы задни лапти вздел, 
Повесил на плечо баклагу, 
К овца̀м из лесу дал он тягу. 
И что же? Вот уж он и там, 
И, как прилично всем ворам, 
На все сторонки озирался; 
Узнав, что три собаки спят, 
Пастух с пастушкой разоспался, 
Он стадом мог распоряжать, 
Так нет, ещё штукарить надо, 
И чем овец бы глупых есть, 
Он вздумал разговор завесть, 
Чтоб кой-что расспросить у стада. 
Но только лишь разинул рот... 
Как вдруг Буян, Разбой, Отлёт, 
Проснулись и – схватили Волка: 
В наряде он бежать не мог, 
А между тем пастух Николка 
Свалил его дубиной с ног!
___
К сей басенке – нравоученья 
Я не намерен приложить. 
У Ломоносова прощенья 
Хочу пред всеми попросить: 
Российский Пѝндар Ломоносов! 
Хвала и слава славных россов, 
Великий, громкий наш певец, 
Учитель наш и образец! 
Прости, что смел я напроказить 
И баснь прекрасную твою 
Украсть и так обезобразить! 
Прости провинность мне сию. – 
Я баснь твою украл для счёту, 
К моим одной недостаёт; 
Своя мысль в голову нейдёт, 
Хоть я довольно пролил поту, – 
И после, выбившись из сил, 
Осмелился – (смельчак!) решиться, 
За баснь твою чтоб ухватиться… 
Что в точности и учинил. 
(ХД № 3).
 
  
Рифмач и Смерть
 
Один Рифмач имел квартиру у кладбѝща: 
Он часто зрителем был славных похорон; 
Такие зрелища всем рифмотворцам пища: 
Есть случай поместить им в оде рёв и стон,
И рёва своего в замену, 
Под случай получить хорошенькую цену; 
Так как им бедным не реветь, 
Коль могут выплакать они себе обед?
В обеденну однажды пору 
Имел мой рифмоткач прекрасный аппетит, 
Но хлеба нет куска и не за что купить! 
Но вдруг является его внимательному взору 
Умерша девушка богатого отца, 
Которую, для радости певца, 
Несли на кладбище – на гору. 
Рифмач в восторге! – (будет сыт!)
Стремглав ко гробу он бежит. 
Экспромтум слёзный произносит 
И в нём Смерть люту так поносит: 
«Цвела и – нет! 
Вот жизнь и Смерть! 
О Смерть! – лишь надо мной ты наругаться можешь,
Но и жены моей ты, ни детей не сгложешь – 
Клянусь тебе, что я в сем мире не женюсь!» –
«Ты прав, я над женой твоей не посмеюсь: 
Куда тебе жениться? – 
Кто эдаким вралём прельстится? – 
Так Смерть поэта прервала: – 
Но над детьми – (хотя и не стараюсь) –
Твоими я давно ругаюсь!» 
Детьми она его творенья назвала.
(ХД № 3).
  
Саксонский мужик