Поэзия Латинской Америки

  
Романс пленника
 
 
 
Жена, моя радость,
 
ты в доме одна.
 
Я щек твоих нежных
 
не поцелую, жена.
 
 
 
Любимые дети,
 
луч солнца в окне,
 
вас, теплых и сонных,
 
не приголубить мне.
 
 
 
Над мельницей нашей
 
ночная звезда,
 
теперь ты погасла
 
и не взойдешь никогда.
 
 
 
Друзья дорогие,
 
мы пили вино,
 
так было когда-то,
 
было давным-давно.
 
 
 
Я к маврам попался
 
на море, в бою;
 
о юности плачу —
 
плачу, а не пою.
 
 
  
АЛЬФОНСИНА СТОРНИ [58]
 
Перевод Т. Глушковой
   
Я хочу
 
 
 
Вернуться вспять, к тому, что первозданно,
 
стать, как трава, как юные цветы,
 
не мыслить, но, придя к истоку красоты,
 
пить сок и не разбить звенящего стакана.
 
 
  
Печальный конвой
 
 
 
Эта нелепая пытка — бессонно, бессонно бродить!
 
«Ego» всегда близоруко — ему ли водить…
 
Эти сухие поляны не в силах роса напоить.
 
Ветер, обнявшись с огнем, налетел, чтобы землю спалить.
 
Смерть: «Я спешу, чтоб печали твои утолить!..»
 
…Эта нелепая пытка — бродить и бродить!..
 
 
 
Если мне вырвут язык, если выклюют очи мои,
 
руки отрубят и пóд ноги бросят репьи, —
 
мука моя и тогда бы не стала черней
 
этих суровых и мрачно гремящих цепей,
 
этой гиены и рева несытых зверей,
 
этого яда под жесткою кожей ветвей.
 
Я полюбила цветы, а сама-то я — плод,
 
воду люблю, а сама — холодеющий лед,
 
в землю уйду, а люблю молодой небосвод.
 
Этот печальный, седой, пропыленный конвой —
 
я та, что бродит и бродит
 
сама за собой.
 
 
  
Покинутость
 
 
 
И вот, теплом напившись человечьим
 
твоей руки, что мне легла на плечи,
 
душа как будто уж не так больна.
 
О, как сладка мне эта белена —
 
всей жизни безрассудное забвенье
 
и неизбежное соединенье
 
мечты и плоти, что опять хмельна!
 
 
  
Меланхолия
 
 
 
Не боль, но благо — если я умру,
 
но пусть меня тот путник поцелует,
 
что, как дитя — веселый, поутру
 
мое окно, бывало, не минует.
 
 
____
 
 
Тебя зову я, смерть, но жизнь я обожаю…
 
Когда я лягу в гроб — уже всему чужая, —
 
пообещай: еще хотя бы раз
 
весенний луч моих коснется глаз.
 
 
____
 
 
Пусть на прощанье повеет мне с неба весенним теплом,
 
пусть плодородное солнце моим не смущается льдом…
 
Добрым бывало ко мне золотое светило:
 
доброго дня пожелать — лишь затем по утрам восходило.
 
 
  
Маленький человечек
  
 
 
Маленький человечек, маленький человечек,
 
выпусти певчую птицу, которая хочет летать…
 
Я ведь — птица, маленький человечек,
 
только вольным простором могу я дышать.
 
 
 
Все-то я в клетке, маленький человечек,
 
маленький человечек, который в клетку меня заточил.
 
Я зову тебя маленьким, потому что меня ты не понял —
 
у тебя не достало на это сил.
 
 
 
И я не пойму тебя, так что лучше
 
отвори мне клетку — ведь птица должна летать.
 
В четверть души я люблю тебя, маленький человечек,
 
и не более — сколько бы ты ни просил!
 
 
  
Быть может
 
 
 
Быть может, все, что я в стихах сказала,
 
давно уже искало воплощения,
 
запретное, оно едва дышало
 
и жаждало, таясь, раскрепощенья.
 
 
 
Оно в моем роду существовало
 
и нарастало в женском поколенье.
 
Но говорят, что век свой промолчала
 
боль матери моей… Еще не пенье,
 
 
 
но темное желанно свободы
 
от немоты, от черновой работы
 
в слезах печальной женщины читалось.
 
 
 
И все, что было мучимо, и бито,
 
и за семью печатями укрыто, —
 
со мною вдруг на воле оказалось.
 
 
  
Однажды весной
 
 
 
Где же мой друг, что промолвил мне,
 
белую гладя бороду:
 
— Будь осторожна, малышка, смотри —
 
сердце свое береги!
 
 
 
Весны уходят, и только дожди
 
ждут на осенних дорогах…
 
Будь осторожна: как бы тебя
 
пламя твое не сожгло!
 
 
 
Я оробело внимала ему,
 
в смутной дрожа тревоге.
 
— Птицы поют! — я сказала в ответ. —
 
Речка звенит! — сказала.
 
 
 
На лбу у себя — зеркале бурь —
 
помню его ладони.
 
Он наклонился ко мне, шепча:
 
— Бедная ты девчушка…
 
 
  
Молитва
 
 
 
Я во сне увидала, о боже, такую любовь,
 
что ни разу еще никому на земле не приснилась,
 
лишь с бессмертною жизнью она бы, пожалуй, сравнилась
 
и с поэзией, льющейся в душу без слов.
 
 
 
Миновала зима — но по-прежнему стынула кровь,
 
и еще раз весною зима терпеливо сменилась,
 
я надеялась: летом ко мне постучится любовь,
 
но и осенью я ожиданьем напрасным томилась.
 
 
 
Боже правый, спина моя обнажена,
 
и суровый твой кнут без роптания примет она;
 
словно грешник заклятый, я слышу твой грозный укор:
 
 
 
ведь над жизнью моей занимается пламя заката,
 
и в несбывшейся страсти я только одна виновата —
 
за стихами ее проглядела, сеньор!