Несвятая троица (СИ)
— Вот и займись раз такой умный, а я понаблюдаю. А то сейчас выскажу все, что накипело, мало никому не покажется! — сузив глаза прошипела я. Гаденько улыбнувшись Таму, сделала приглашающий жест в сторону Шурика и замерла, скрестив руки на груди. Парни переглянулись, помолчали. Наконец Радмир медленно начал.
— Шурик, на той поляне кого ты хотел показать нам? Тъекки или церошей?
Пушистик встрепенулся, заметался, что-то быстро чирикая и указывая то на Дымку, то на меня.
— Успокойся. Ты хотел показать ей тъекки? — зверек отчаянно закивал. — Ты надеялся, что она поймает одну из них? — снова подтверждение.
— Ну спасибо! — обиженно подала голос я. Блин, и Шурик туда же! Интересно, меня тут хоть кто-нибудь дурой не считает? Поторопилась я с друзьями, нет их здесь у меня. — А про церошей ты знал?
Пушистик, вздрогнувший при первых звуках моего голоса, виновато покачал головой. Вид у него при этом был такой жалкий, что он бы, наверное, заплакал, если б мог.
— Слышь, пришелица, хватит звереныша запугивать, он и так вон чуть не плачет, — м-да, не одной мне это показалось. — Ну, ошибся немного на радостях, с кем не бывает. В конце концов, он тебя там в чувство и привел. К тому же у тебя теперь есть лошадь. И какая! — бросил влюбленный взгляд на тъекки Тамирас.
В принципе, я и сама так думала, но не признаваться же в этом.
— За Дымку — спасибо. За чудесное спасение — тоже благодарность избавителю, — поднявшись, со всей серьезностью поклонилась зверьку, сохраняя каменное выражение на лице. — И нижайшая просьба к нему же: не надо больше благих поступков ради меня, сволочи неблагодарной. А то, чую, живой до Ванды я точно не доберусь!
Круто развернувшись, я подхватила свои манатки и молча направилась к Дымке. Почувствовав мое настроение, коняшка тревожно заглянула в глаза, вздохнула и ласково ткнулась в плечо. Я обняла ее за шею, постояла так. Стало немного легче. Повернулась к парням:
— Вы тут заночевать решили? Такими темпами мы к Ванде до китайской пасхи не попадем. Я домой хочу, между прочим! И вообще, быстрее доедем — быстрее расстанемся. Подъем!
Ребята переглянулись и поднялись, привычно быстро собирая вещи и приводя в порядок лошадей. Я не обращала на них внимания, занятая серьезным вопросом: как мне забраться на Дымку? Я и на оседланную лошадь не с первого раза взобраться могу, причем с помощью, а тут…
— Помочь? — нарисовалась рядом ехидно улыбающаяся рожа.
— Серьезно, может тебе упряжь с седлом отдать? — Радмир замер неподалеку, явно готовый придти на помощь по первому зову. Я огляделась, особое внимание уделив лесу. Ага, вот оно!
— Благодарствую, но не стоит утруждаться. Как-нибудь справлюсь, — развернувшись, почапала вместе с Дымкой к обнаружившемуся пенечку. Первый оказался низковат, второй — слишком узок, чтобы встать на него нормально, зато с третьего я смогла достаточно легко и быстро забраться на понимающе замершую Дымку. Гордо выпрямившись я с невозмутимым видом подъехала к наблюдающим за мной ребятам.
— Ну, что застыли? Куда направляемся?
— В Хомутцы. Тут неподалеку. Там конюшня большая. Я думал, лошадь тебе выбрать, но теперь ограничимся сбруей. И переночуем заодно.
— Ясно. Тогда поехали, что ждать-то, — пропустив парней вперед, я не спеша двинулась за ними, откровенно наслаждаясь попытками незаметно посмотреть на нас с Дымкой, особенно на поворотах. Они явно не понимали, как у меня, жалующейся на полное профанство в отношении всего связанного с лошадьми, получается управлять тъекки. Поймав очередной косой взгляд Тама, вопросительно кивнула, недовольно нахмурившись. Парень резко отвернулся, а я усмехнулась. Ничего-ничего, ребятки, поломайте головы. Думать полезно.
— Как твои успехи, Малыш?
— Я не знаю… Наверное, у меня ничего не получается. Она постоянно веселит его, иногда заставляет тревожиться. Еще подсмеивается над ними, а он ведь не привык к такому. Злиться тоже заставляет. Разве из этого может вырасти любовь?
— Из этого может вырасти дружба, Малыш. Крепкая, настоящая.
— Всего лишь дружба? Но я же не этого хотел.
— Ты все правильно делаешь, Малыш. Самая чистая, бескорыстная и верная любовь берет начало именно из дружбы. Дружба позволяет узнать человека со всех сторон, разглядеть и хорошие, и плохие его качества. Назвать кого-то другом — значит принять таким, какой он есть, доверять, не смотря ни на что. А знать, но доверять — разве не значит любить? В любой дружбе есть частичка любви, малыш, и это замечательно. Это значит, что дружба настоящая.
— Но я хотел, чтобы они любили друг друга. Частица — этого же мало.
— Не спеши, Малыш. Настоящие чувства не рождаются быстро. Да, в каждой дружбе есть частица любви, но не в каждой любви есть частица дружбы. А это плохо. Такая любовь легко начинается, возможно, ярко проходит, но быстро заканчивается. Она слепа, подразумевает априори идеального партнера. Вот только идеальных не бывает. Никого и ничего.
— Но почему? Разве нельзя создать идеал?
— Это невозможно, Малыш. Невозможно уже потому, что у каждого свое понятие об идеале. Вот так и с любовью. Уверенность в идеальности партнера длится недолго, а взамен нарастает разочарование, порождающее непонимание, обиду, даже злость на то, что реальность не соответствует выдуманному образу. Это убивает любовь. Нередко она даже переходит в ненависть. Но такая любовь — не настоящая. Это всего лишь влюбленность. Настоящая берет начало из дружбы, когда знаешь про все качества избранника, понимаешь, но все равно веришь в него, доверяешь ему. Такая любовь бывает редко, но стоит многого. Не торопись, Малыш, ты идешь верным путем.
Радмир, как всегда, оказался прав, и уже через пару часов мы благополучно добрались до пункта назначения. Могли бы и раньше, но я настояла на том, чтобы обогнуть злополучную рощицу по дуге. О приближении к Хомутцам нам подсказали обширные поля, засеянные овсом и незнакомыми мне злаковыми. Они чередовались обычными лугами, размерами не уступающими полям (на сено, наверное). Вскоре показалось и само селение, представляющее собой довольно крупную деревню. Одноэтажные домишки, где саманные, где деревянные, образовывали неширокие извилистые улочки. Ничего необычного я здесь не заметила. Тут и там практически из-под копыт с паническим кудахтаньем выскакивали разномастные курицы. Собаки лениво обрехивали нашу процессию, чуть приподнявшись с вырытых в тенечке лежбищ. В самых неожиданных местах мелькали представители кошачьего племени. Грели косточки на нежарком вечернем солнышке и заодно разминали языки местные пенсионеры. Вот они-то мне больше всего и не понравились. Нет, ну я понимаю, что святое дело пропесочить проходящего мимо несчастного, но как же раздражает это шушуканье за спиной! А самое неприятное, что исходило оно не только от стариков. Люди разных возрастов сначала застывали, пораженно разглядывая нас, а стоило миновать их, начинали что-то обсуждать. Все это изрядно действовало мне на нервы, хотя попутчики, кажется, ничего не замечали. И это бесило еще больше. Вот лоси толстокожие!
Вдосталь попетляв по разбитым дорогам, мы оказались, как я поняла, в центре местной жизни — на широкой площади. Пустынной, поскольку солнце уже красило алыми предзакатными лучами верхушки вовсю цветущих садов. Ну, и где они тут отовариваться собрались? Я уже вознамерилась возмутиться, но парни, не сговариваясь, направились к обшарпанному деревянному строению, притулившемуся у края единственной прямой и широкой дороги. Над крыльцом красовалась яркая корявая надпись «Веселый мерин» (хех, какое, однако, жизнеутверждающее название!) и картинка с приплясывающим на задних ногах конем, неведомо как держащем в переднем копыте кружку пива. Жуть та еще! У перекладины, тянущейся вдоль стены, перетаптывалось несколько привязанных лошадей. Из открытых дверей «мерина» доносились дразнящие запахи готовящейся еды и мерный гул голосов. Парни спешились у входа и, привязав Джарру с Вольдемаром к коновязи, вопросительно уставились на меня.