MEMENTO, книга перехода

 
 
ГЛАДИАТОР НЕПОБЕДИМЫЙ
 
 
 
Во имя богов, сильнейшие.
 
Слабые, трепещите.
 
Мир здесь обрел Укс, гладиатор великий.
 
Мал ростом, видом тщедушен,
 
но с бычьею шеей,
 
Марса избранником стал.
 
Молнией над ареной взлетая,
 
разил пятерых одновременно и более,
 
тысячу сто соперников Риму во славу поверг,
 
львов разрывал на куски нагими руками.
 
Сам же, себя не щадя,
 
совершенствовался неустанно,
 
мышцу и кость истязал, на дротиках спал.
 
Девственник был.
 
Венера возревновала, ночью сгубила его
 
зельем любовным.
 
Умер с подъятой стрелой и пеною на устах.
 
 
 
 
ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРИНЕСЕННЫЙ В ЖЕРТВУ
 
 
 
Говорю тебе, смертный:
 
не существует вины и виноватых нет.
 
Боги играют нами, как дети игрушками.
 
Вот и меня однажды Меркурий послал
 
Фортуне подарок отдать,
 
давно заготовленный.
 
На беду ждал возле жертвенника
 
посланец Беллоны,
 
Марса сестры коварной и кровожадной.
 
Обещала она ему
 
исцеление от смертельной болезни в награду
 
за жизнь первого встречного.
 
Обманула несчастного и меня погубила.
 
Совет мой тебе:
 
одному доверяя богу, проси о том же другого.
 
 
 
 
ПРОВИДЕЦ
 
 
 
Снов продавец
 
вольноотпущенник Павий
 
приветствует вас, живые.
 
Первый в Риме дурак,
 
ничего не знал,
 
не умел, не делал.
 
Вещие сны мои кормили меня.
 
Шли ко мне бедный патриций,
 
богатый плебей и раб,
 
вызывали сенаторы,
 
принимал император.
 
Я продавал свои сны
 
сперва за вино,
 
потом подороже,
 
стало хватать на хлеб.
 
В самом последнем увидел: конец.
 
Всем и всему конец.
 
Никто не купил.
 
Пришлось заснуть навсегда.
 
 
 
 
ПРОЗРЕВШИЙ
 
 
 
Кем бы ты ни был здесь,
 
там станешь иным.
 
Верящий в исчезновение
 
слепому подобен червю,
 
знающему лишь темноту.
 
 
 
Слеп был и я.
 
Исцелил меня мой Учитель,
 
и отворились глаза.
 
Я увидел обитель,
 
где собираются освобожденные,
 
плен земной претерпевшие,
 
и над страхом своим
 
стал смеяться.
 
 
 
Путник! Присядь, отдохни.
 
Если вздумаешь
 
могилу разрыть,
 
кучку костей откопаешь.
 
Это остатки цепей моих.
 
Я улетел туда,
 
где с тобою встречусь
 
 
  
IV. Сомнительная самоволка
  
О тех, кто, не достигнув естественной черты Перехода, расстается с земной жизнью досрочно. Не ведя речь о случаях криминально-сомнительных, постоянный вопрос: по своей воле? Действительно по своей, или по принимаемой за свою?
Солнце скрылось за тучей или туча закрыла солнце?
  
Жизнь как песочные часы
 
Прежде, чем говорить о самой горячей и сложной из подтем этой книги, а говорить будем много, долго и не раз, придется еще разок вспомнить, что такое жизнь.
Уточняем: не жизнь вообще, не жизнь рода, человечества, а жизнь каждого существа самого по себе, каждого из нас в отдельности.
Ну конечно, сразу и вспомнилось. Олеша: «Жизнь вредна, от нее умирают».
Жизнь каждого существа есть самоубийство путем жизни. Более или менее (относительно) медленное.
Заложенная в каждом рождающемся программа развития, заканчивающаяся самоликвидацией.
Сначала по восходящей – к расцвету, который продолжается некое время, потом увядание – по нисходящей, потом…
Потом финишная черта, за которой биомашинка тела, выработавшая за срок годности свой ресурс, останавливается и перестает быть собой, распадается, а жившая в теле душа – можно верить, можно не верить, но лучше верить – переходит в таинственное инобытие, в запределье, в вечность, откуда пришла.
Теперь внимание: время.
Валюта жизни. Единственная абсолютная здешняя ценность.
Время – его на жизнь тела, этой машинки с ее родовой программой, дается энное количество, достаточное, чтобы программу выполнить, быть может, даже перевыполнить – и самоликвидироваться. Время ограниченное. С изрядным вероятностным допуском, гибким, с люфтом «от – до», но ограниченное.
Ограниченное – но скупо достаточное, чтобы передать эстафету родовой жизни следующим поколениям. Щедро достаточное, чтобы изнутри живущего оно казалось безграничным – или ограниченным, но с вероятностью безграничности, достаточной, чтобы продолжать жить до упора, надеясь… Чтобы долго не замечалось, что его все меньше и меньше…
Песочные часы. Наблюдатель извне видит, с какой скоростью перетекает песок из верхней чаши через горлышко в нижнюю. Может легко высчитать, сколько времени остается до полного перетекания. А наблюдатель, сидящий внутри, в песке – который сам есть какая-то из песчинок – может только чувствовать некое движение, свое и вокруг.
Если наблюдатель не знает, что есть другая чаша этих часов, куда его и всех остальных тащит неодолимая сила гравитации, – то он не понимает, куда и почему проваливаются одна за другой соседние песчинки, куда и его что-то тянет, и момент перехода через горлышко в нижнюю чашу предвидеть не может. Долго кажется, что остается на месте или почти – только уже вблизи горлышка, в воронке вдруг начинает все быстрее, быстрее проваливаться куда-то вниз, вниз… И вот наблюдатель наш уже в другой чаше – и…
Не правда ли, жизнь чем-то напоминает песочные часы? Если на место гравитации подставить другую постоянную и неотвратимую силу – время, то аналогия вполне ясная. Но с существенной разницей: песчинки в песочных часах не имеют своей воли, нисколечко. А мы, песчинки в часах судьбы, располагаем изрядной долей действенного своеволия. Можем сами свое движение в другую чашу замедлять или ускорять.
 
 
Нет, время не лекарь,
 
не грозный наставник,
 
не дворник с метлой, не судья,
 
а ветер – а ветер, срывающий ставни
 
с окон бытия.
 
И снова, смеясь, посылает случайность
 
иачальник случайности – Бог –
 
и чудом выводит свою изначальность
 
на новый виток.
 
А ветер – а ветер спокоен, спокоен,
 
и вечность – пространство любви.
 
Твой дом, Человечек, построен – построен:
 
не бойся – живи.