Грибы на асфальте

Моя хозяйка вела машину уверенно. Я подумал, что ей не хватает только закурить папироску, чтобы стать похожей на рекламную картинку из заграничного журнала.
– Здесь меньше трясет, чем на «Летучем Голландце», – заметил я.
– Гена, не надо. Я же знаю – ты добрый. Егорыча дома не оказалось, Тина открыла дверь своим ключом.
Я остановился возле порога, рассматривая нарядную комнату. Пахло обоям» и свежевыкрашенным полом.
– Раздевайся, проходи, – сказала Тина, бросая мне комнатные туфли.
– Не нужно. Давай бананы, и я пойду.
– Эх, Гена, Гена! Когда ты выучишься хорошим манерам? Если тебя приглашает в комнату женщина, отказываться не принято. Есть хочешь?
– Нет.
– Знаю, что хочешь. Вы всегда с Кобзиковым голодные.
Тина сбросила пальто и, подпоясавшись фартуком, захлопотала у стола. Через минуту из буфета появились сыр, колбаса, бутылка коньяку и лимон в сахаре.
– До свиданья, – сказал я. Тина грустно посмотрела на меня.
Не уходи, Гена.
– Меня ждет Кобзиков. До свиданья, – повторил я, не сводя глаз с расставленных на столе яств.
– Тина подошла ко мне и решительно сняла пальто.
– Не пущу. Можешь звать на помощь.
«Проклятый желудок, – подумал я, сбрасывая калоши. – Он всегда ведет себя как предатель». «Королева» ушла в соседнюю комнату и через минуту появилась в нарядном платье, слегка озябшая и веселая.
– Будем решать философские проблемы. Как тогда, помнишь? С чего начнем?
Тина включила радиоприемник и села напротив.
– Одна моя знакомая уверяет, что человечество идет к матриархату. Через сто лет всеми делами вершить будут женщины, а мужчины возьмутся нянчить детей. Свою теорию она проверяет на собственном муже.
– Ты тоже сейчас работаешь над этой проблемой?
– Да, – засмеялась Тина. – Ну ладно, бог с ними, с мужьями. Выпьем за старую дружбу.
– За старую можно.
– И за новую тоже.
– Сразу за два тоста не пьют.
Тина поставила свою рюмку на стол. Рюмка была сделана под золотой кубок. Я усмехнулся:
– Вот и сбылось твое пророчество. Из золотых кубков пьем.
– Гена, – сказала Тина, – зачем нам травить друг друга? Ты ведь знаешь, что я… Разве мы вино ваты, что так сложились наши судьбы? Наконец-то мы сможем быть с тобой рядом. Гена! Живем один раз! Гена, не суди меня слишком строго. Я тебя люблю…
Я смотрел на нее и думал: «Тина добилась своего и счастлива. Неужели и я стремился к этому? Деньги, автомобиль… живет в городе… Теперь можно и покрутить немного… Это ведь входит в комфорт».
Тина пристально посмотрела на меня.
– Гена, это все из-за Кима. Я знаю, он всегда стоял между нами. Идеалист! Ах, какая я была тогда дура!
– Я поднялся.
– Куда же ты?.. Геночка, останься. Я… Слышишь? Это ведь самое главное!
Я бежал уже по лестнице.
– Ты просто неудачник! Ты мне завидуешь! – крикнула Тина вслед. – Это я тогда отвинтила у трактора пробку!
* * *
– Дурак, – заключил Кобзиков, узнав результаты моего похода за тропическим лакомством. – Упустил бананы, не говоря уже о женщине.
Однако потеря бананов, Тины и квартиры меня не огорчила. Я все-таки собирался жениться. В этом смысле дела продвигались довольно успешно. Лиля была близка к тому, чтобы пригласить меня домой «на предмет представительства» предкам.
Однажды я задержался в фотографии допоздна. Это было за два дня до Нового года. В соседней комнате Тоня бубнила:
– Таким образом, экспериментальное изучение адсорбции из раствора на твердых веществах заключается прежде всего в изменении начальной и равно весной концентрации…
Таким образом, Тоня готовилась поступать в университет. Голос секретарши звучал торопливо. Ей не терпелось быстрее запомнить определение адсорбции. Я знал, почему будущая студентка так жадно поглощает знания, – с минуты на минуту за ней должен был зайти новый заведующий отделом парикмахерских и фотохудожественных работ Дынин, гриб скромный, но с большими претензиями.
Преуспевание Дыни было для меня неожиданным. Тоня буквально светилась от счастья. Она надевала на работу самые лучшие платья, часто бегала в парикмахерскую делать укладку и для повышения эрудиции усиленно зубрила классиков.
 
Дынин уже сделал предложение, получил благожелательный ответ, и скоро все у них должно было закончиться обычным порядком.
Хлопнула дверь. Наверно, это пришел Дыня.
– Рабочий день кончился, – послышался голос нашей секретарши. – Зайдите завтра.
Вошедший в чем-то горячо ее убеждал. Голоса доносились до меня минут десять. Потом Тоня крикнула:
– Геннадий Яковлевич! Выйдите на минутку.
Я положил снимок в закрепитель и открыл дверь. Посреди комнаты стояла Лиля.
– Геннадий Яковлевич, – сказала Тоня, делая большие глаза. – К вам клиентка. Хочет сфотографироваться на ракете. А я ей говорю, что рабочий день у нас уже кончился. А она говорит, что ей к Новому году позарез нужно. Сюрприз хочет сделать жениху.
Но я не слышал ничего. Я смотрел на Лилю. На ее лице были сразу изумление, испуг и брезгливость.
– Лиля, – пробормотал я, машинально вытирая руки ватой. – Лиля, я все тебе сейчас объясню. Это все чепуха… Понимаешь, так получилось…
Но из глаз девушки, пахнущей апельсином, уже капали злые слезы.
– Лжец, – прошептала она и бросилась вон из комнаты.
Оставив Тоню стоять с раскрытым от изумления ртом, я, как был в войлочных туфлях и халате, кинулся за ней. На улице стоял крепкий мороз. Падал редкий снег.
Лилю я догнал возле трамвайной остановки.
– Ну выслушай же меня! – сказал я, переводя дыхание. – Произошла страшная нелепость. Это скорее смешно… Сейчас я расскажу тебе все…
Лиля круто повела плечом, сбрасывая мою руку,
– Не нужно. Обманщик! Уйди!
– Подожди… послушай!
Лиля, не оглядываясь, уходила.
  
Измена
 
Измену открыл сам Кобзиков. Задавая корм кроликам, он нашел под полом смятый черновик письма. Не отличаясь особой щепетильностью, ветврач прочитал письмо, и волосы у него встали дыбом.Вот что там было:
«Дорогая Тамара! Сообщаю фамилии и места работы еще пяти грибов (далее следовало перечисление фамилий). Все идет отлично! Никто меня не подозревает. Жду указаний».
Срочно вызванный начальник КОГГ (комитет охраны грибов-городовиков) ничего не знал. Рассвирепевший председатель устроил ему разнос и обязал в течение трех часов найти предателя. На поиски агента царицы Тамары были брошены все силы внутренней безопасности. К вечеру изменника ОГТ схватили.
Им оказался Косаревский.
Старшего лаборанта заточили в Егорычево подземелье. Сам председатель ОГГ не вылезал из застенка, допрашивая предателя, но Косаревский упорно молчал.
Прошли сутки. Косаревскому было отказано даже в воде.
Косаревский не сдавался.
Тогда приступили к пыткам. В глубине камеры поставили стол, и вокруг него уселись четверо палачей. С чавканьем и хрустом палачи поедали всевозможные лакомства, запивая их шампанским (ради такого дела Кобзиков не поскупился). Косаревский глотал слюнки, корчился, но по-прежнему молчал. Вскоре палачи вошли в роль и так расчавкались, что даже Кобзиков, оставив «протокол допроса», не выдержал и побежал к столу.
Косаревский заговорил лишь после того, когда один из палачей подбежал к нему, с дьявольской ухмылкой провел по губам предателя горячим куском колбасы, с которого капало сало. Старший лаборант лязгнул зубами.
– Черт с вами… гады! Пишите… Только дайте потом колбасы.
Писал протокол я и хорошо помню его содержание.
Протокол №1
допроса предателя Косаревского Григория Самуиловича, выдавшего восемь членов
ОГГ. ВОПРОС:
– Расскажите подробно особой коллегии, когда и при каких обстоятельствах вы встали на путь измены?