Троецарствие

— Ваши кощунственные слова, Се Цзун, показывают, что вы не уважаете ни отца, ни императора! — сердито произнес Чжугэ Лян. — Для людей, рожденных в Поднебесной, верность Сыну неба и послушание родителям — крепкие корни, коими держится все их достоинство! И если вы подданный Ханьской династии, ваш долг дать клятву уничтожить всякого, кто изменит своему государю. Только таким путем должен идти верноподданный! Предки Цао Цао пользовались милостями Ханьского дома, а сам Цао Цао и не помышляет о том, чтобы отблагодарить за добро. Наоборот, он думает о захвате престола! Вся Поднебесная возмущена этим, и только вы считаете, что это угодно небу! Можно ли после этого утверждать, что вы чтите своего отца и своего государя?! Молчите, я больше не хочу вас слушать!
Лицо Се Цзуна залилось краской стыда. Ему нечего было ответить Чжугэ Ляну.
— А достоин ли Лю Бэй того, чтобы мериться силой с Цао Цао? — вновь раздался чей-то голос. — Ведь Цао Цао — потомок сян-го Цао Цаня. Он держит в страхе Сына неба и от его имени повелевает князьями. Правда, Лю Бэй называет себя потомком Чжуншаньского вана, но ведь этого нельзя проверить. В глазах всех он только лишь цыновщик и башмачник…
Чжугэ Лян смерил говорившего взглядом и засмеялся:
— Скажите, вы случайно не тот ли Лу Цзи, который прятал за пазуху мандарины во время пира у Юань Шу? Сидите спокойно и слушайте меня! Вы только что сказали, что Цао Цао — потомок сян-го Цао Цаня. Это значит, что он тоже подданный ханьского императора. А что он делает? Чинит произвол и притесняет государя! Этим он выказывает непочтение не только к Сыну неба, но и к своим собственным предкам. Он мятежник и отступник! Лю Бэй же — благородный потомок императора, и государь в соответствии с родословной записью пожаловал ему титул! Как вы смеете говорить, что нет доказательств? А вообще, что зазорного в том, что Лю Бэй плел цыновки и торговал башмаками? Ведь великий император Гао-цзу начал свою деятельность простым смотрителем пристани, а потом стал властителем Поднебесной! У вас просто детские взгляды, и вы недостойны разговаривать с великими учеными.
Лу Цзи сразу осекся. Но тут взял слово другой из присутствующих — Янь Цзюнь.
— Говорите вы, конечно, убедительно, — начал он, — но рассуждаете неправильно, и, по-моему, нам больше не о чем спорить. Я бы только хотел знать, какие вы изучали классические книги?
— На это я отвечу вам, — сказал Чжугэ Лян. — Философы-начетчики всех веков всегда ищут цитаты и выдергивают из текстов отдельные фразы, но дела вершить и помочь процветанию государства — они не умеют. В древности И Инь был землепашцем в княжестве Синь, Цзян Цзы-я занимался рыболовством на реке Вэй, да и Чжан Лян, Чэнь Пин, Дэн Юй и Гэн Янь — все это люди выдающихся талантов! Но скажите, каким классическим канонам они следовали, каким писаниям они подражали? Может быть, вы уподобите их тем книжным червям, которые всю жизнь проводят за кистью и тушницей, вдаваясь в темные рассуждения и своими литературными упражнениями только понапрасну изводят тушь?
Янь Цзюнь опустил голову и пал духом, не зная, что ответить.
— А возможно, что и вы сами только любите громкие фразы и вовсе не обладаете ученостью, — раздался чей-то насмешливый голос. — Пожалуй, вы похожи на тех, над кем смеются настоящие ученые!
Эти слова принадлежали Чэндэ Шу из Жунани, и Чжугэ Лян, смерив его взглядом, спокойно заметил:
— Вообще ученые-философы делятся на людей благородных и низких. Ученый из людей благородных верен своему государю, любит свою страну, борется за справедливость, ненавидит всяческое зло и действует в соответствии с требованиями времени. Имена таких людей живут в веках. Ученый же из людей низких может быть только книжным червем. Его единственное занятие — каллиграфия. В зеленой юности своей он сочиняет оды, а когда голова его убелится сединами, он пытается до конца затвердить классические книги. Тысячи слов бегут из-под его кисти, но в голове у него нет ни единой глубокой мысли. Вот, например, Ян Сюн — он прославился в веках своими сочинениями, но склонился перед Ван Маном и кончил жизнь, бросившись с башни. Таковы ученые-конфуцианцы из людей низких. Пусть они даже сочиняют оды по десять тысяч слов в день, какая от них польза?
 
Чэндэ Шу нечего было возразить. Чжугэ Лян на все вопросы отвечал без запинки, и все присутствующие растерялись. Правда, Чжан Вэнь и Ло Тун, до сих пор сидевшие молча, собирались задать трудноразрешимый вопрос, но этому помешал неожиданно вошедший человек.
— Что болтать попусту? — сказал он злым голосом. — Чжугэ Лян — самый удивительный мудрец нашего века, а вы пытаетесь поставить его в затруднительное положение своими вопросами! Армия Цао Цао подходит к нашим границам. Нашли время спорить! Это неуважение к гостю!
Все взоры обратились на вошедшего. Это был не кто иной, как Хуан Гай из Линлина. Он служил в Восточном У и ведал всем войсковым провиантом.
— Я слышал, что лучше помолчать, чем говорить впустую, — сказал Хуан Гай, обращаясь к Чжугэ Ляну. — Зачем вы спорите с этой толпой, а не выскажете все свои драгоценные рассуждения прямо нашему господину?
— Эти господа не знают положения дел в Поднебесной и потому задавали мне вопросы, — сказал Чжугэ Лян. — Пришлось объяснять!
Хуан Гай и Лу Су через средние ворота повели Чжугэ Ляна во внутренние покои Сунь Цюаня. Здесь их встретил Чжугэ Цзинь. Чжугэ Лян приветствовал брата со всеми надлежащими церемониями.
— Что это ты, брат мой, — спросил Чжугэ Цзинь, — приехал в Цзяндун и не пришел ко мне?
— Прости меня, брат мой, — ответил Чжугэ Лян. — Я служу Лю Бэю и прежде всего должен выполнить все дела, а потом уж могу заниматься, чем захочу.
— Хорошо. После того, как ты повидаешься с нашим князем, приходи ко мне.
С этими словами Чжугэ Цзинь удалился.
— Смотрите не допускайте оплошностей, — еще раз предупредил Чжугэ Ляна Лу Су. — Делайте все так, как я вам говорил.
Чжугэ Лян кивнул головой. Они вошли в зал. Сунь Цюань спустился со ступеней и встретил гостя с изысканной любезностью. После приветственных церемоний он пригласил Чжугэ Ляна сесть. Гражданские и военные чины стояли по сторонам. Лу Су подошел к Чжугэ Ляну и внимательно слушал его речь.
Изложив намерения Лю Бэя, Чжугэ Лян украдкой бросил взгляд на Сунь Цюаня. Голубые глаза, рыжеватая бородка и величественная осанка правителя Восточного У произвели на него глубокое впечатление. Он подумал: «По внешнему виду можно заключить, что человеку этому надо говорить все прямо и не вилять. Подожду, пусть он первый задаст мне вопрос. Потом я его раззадорю и добьюсь своего».
Гостю поднесли чай, и прерванная беседа продолжалась.
— Я много слышал от Лу Су о ваших талантах, — говорил Сунь Цюань. — Я так счастлив, что, наконец, встретился с вами. Прошу вас, удостойте меня своими советами!
— Ваши слова меня просто смущают! — проговорил Чжугэ Лян. — Ни учености, ни талантов у меня нет.
— Недавно вы помогли Лю Бэю разбить войско Цао Цао в Синье, — продолжал Сунь Цюань. — Несомненно, вы знаете положение дел в стане врага.
— Что вы! Как мог Лю Бэй с малочисленной армией и при нехватке провианта удержаться в таком захудалом городишке, как Синье!
— Ну, а в целом как велика армия Цао Цао?
— Если взять пеших воинов, конницу и флот, наберется много сотен тысяч.
— Нет ли тут обмана? — усомнился Сунь Цюань.
— Никакого! Посчитайте сами: когда Цао Цао шел на Яньчжоу, у него уже было более двухсот тысяч воинов, набранных в округе Цинчжоу; когда он усмирил Юань Шао — прибавилось еще пятьсот-шестьсот тысяч; да триста-четыреста тысяч он набрал в Чжунъюани. Недавно он присоединил двести-триста тысяч воинов округа Цзинчжоу. Если все подсчитать, сколько получится? Я не хочу называть точную цифру, чтобы не переполошить цзяндунских мужей.
При этих словах стоявший рядом с Чжугэ Ляном Лу Су побледнел и бросил на него многозначительный взгляд, но тот сделал вид, что ничего не замечает.
— Сколько же у Цао Цао военачальников? — спросил Сунь Цюань.