Отдай туфлю, Золушка!

—«Красавица и чудовище»,— призналась я честно.
Мерзкая ночь. Мерзкое небо. И парк до безумия уныл и мрачен. Как и вся жизнь.
—Нет,— жёстко отрубил Фаэрт.— И даже если я — чудовище, то ты, девочка, не Красавица.
—Ясно.
Не буду плакать. И психовать тоже. К горлу подкатывала просто невыносимая горечь. Я отвернулась, подхватила юбки и пошла к себе. Он не стал окликать меня или останавливать.
Плевать. На всё плевать.
Я шла, и шла, и шла, а тропинка всё не заканчивалась. Она словно издевалась, вилась, как проклятая, между кустами. И всё же я добралась до комнаты, захлопнула за собой стеклянные двери, забралась в постель, не снимая туфелек, натянула плед. Уткнулась носом в подушку.
—Плевать. Нахрен всех,— прошипела, чувствуя, как дрожу.
Не хочу. Устала. Устала бороться, надеяться на что-то несбыточное. Устала всех понимать и жалеть.
Это — не мой мир.
Это — не моя жизнь.
Это — не я.
И мне снова вспомнился Марион, весёлый, взлохмаченный, с этими про́клятыми ямочками, лукавыми глазами и…
—Иди нахрен,— посоветовала ему.
Любая дурёха…
Меня затошнило и едва не вырвало. Я резко села.
Ненавижу. Себя ненавижу. Нельзя быть настолько дурой. Это я Золушку считала глупышкой, да? Тварь. Я — тварь. И да, дура. Просто кромешная.
—Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?— пробормотала я вслух. Просто, чтобы услышать хоть чей-то голос.
Перед носом что-то зажужжала Рапунцель.
—Потом, Мари.
Она выразительно села на антинаушник. Я отмахнулась.
—Извини.
Встала и снова вышла в сад. И снова вспомнила Мариона, и как он пел своим хрипловатым низким голосом: «Разбежавшись, прыгну со скалы». Сильно укусила себя за губу. Самоубийство — это глупо, да. Это — трусость. Факт. А я и есть — дура. И трусиха.
Не хочу жить. Просто не хочу.
Я устала.
Чтобы жить, нужно быть сильным и бороться. Я не сильная. Я только думала, что сильная.
Подхватив юбки и задрав их едва ли не выше колен, я направилась к ротонде. Помнится, там был крутой обрыв в бездну. Если прыгнуть головой вниз, как раз — оно самое. Я не обижалась на Мариона. В конце концов, он такой, какой он есть. Да и на Фаэрта не было смысла обижаться. Во всём, что произошло, я виновата сама. Ненавижу себя! Такие дуры не должны жить. В груди разгоралось чёрное пламя, поглощая меня без остатка.
Но, когда лунный свет озарил мраморные колонны, позади меня вдруг раздалось:
—Дрэз!
Я резко обернулась и увидела Гильома, который мчал ко мне, изо всех сил вращая колёса своего кресла.
—Дрэз, подожди!
Этот ещё здесь откуда?
—Я не хочу ни с кем разговаривать!— закричала я, пятясь.— Не хочу. Гильом, иди спать. Оставь меня, пожалуйста. Я хочу… подумать. Мне просто надо подумать.
—Ты хочешь покончить с собой, а не подумать,— резко возразил наследник короля.
Будь проклятая его проницательность! Я попятилась. До ротонды было совсем не далеко — шагов двадцать, не более. Но не убивать же себя на глазах бедного парня? Ему и так досталось по самое небалуй от жизни.
—Пожалуйста, Гильом,— простонала я.
—Хорошо,— неожиданно согласился он.— Я оставлю тебя. Даже зная, что именно ты собираешься делать. Но, Дрэз, сначала ты поговоришь со мной, ладно?
—А у меня есть выбор?
—Нет.
Я горько рассмеялась. Села на камень. Гильом подкатил и остановился в пяти шагах от меня, тяжело дыша. Вокруг него летала Рапунцель. Предательница.
—Послушай, Дрэз, самоубийство — это наибольшая глупость из существующих.
—А я — наибольшая дура из существующих.
—Ты — лучшая из девушек, которых я видел.
—Потому что ты их не видел, Гильом.
—Хорошо,— он наклонил голову и вдруг улыбнулся дружелюбно. И меня пронзило током. Как же эта улыбка была похожа на улыбку его брата!— Положим. Тут ты права. Хотя, до того, как оказаться в Вечном замке, я всё-таки видел достаточно много девиц.
—Ты был мальчиком,— устало выдохнула я.
—Ты настолько не хочешь выходить за меня замуж?
Я закатила глаза.
—Дело не в этом. Гильом, ты очень хороший парень. Куда лучше, чем твой брат. Братья. Уверена, ты станешь великим или просто очень хорошим королём. Второе даже предпочтительнее. Честно. Я просто устала от жизни. Знаешь, бывает такое: ты борешься, борешься, бьёшься, а потом просто… надорвался, устал.
—Знаю. Но ведь это проходит, Дрэз. Тебе всего лишь нужно отдохнуть. И поменьше общаться с Фаэртом. Он на всех убийственно действует.
Рапунцель что-то отчаянно запищала.
—Она называет его Волком, пьющим чужую кровь,— добавил Гильом.— Дрэз, я не знаю, почему ты в таком отчаянии. Но точно знаю, что в этом виноват Фаэрт.
—Твой дядя.
—Он не мой дядя. Никогда им не был.
—Все считают вас родственниками.
Гильом пожал плечами:
—Это ложь.
—Дело не в нём. Я ненавижу этот мир. Я ненавижу себя в этом мире. Я устала. Бесконечно. И ничего не хочу.
—Ты сдалась,— упрекнул он.— Да, устала. Но, Дрэз! Ты не должна сдаваться. Ради себя. Ради нас.
Я рассмеялась и встала. На плечи вернулась свинцовая тяжесть. Гильом молодец, он попытался. Он честно пытался мне помочь. Но слишком поздно.
—Ты сам сдался,— ответила мягко и усмехнулась.— Знаешь, я раньше тебя за это осуждала. А сейчас — нет. Я поняла. Так бывает. И в этом никто не виноват. Ты так же, как и я, просто надорвался. И это неважно, сколько тебе было лет. Просто однажды ты понимаешь, что жизнь не стоит того, чтобы за неё бороться. Прости. И да, ты обещал, что оставишь меня и не будешь мешать. Мы поговорили. Прости.
Повернулась и пошла к колоннам. В конце концов, я не могу брать ответственность за всех.
—Дрэз!— крикнул он.
Но я не ответила. Это его выбор. Он сам зачем-то приехал. Я не звала и не просила. И вдруг мою ноздрю что-то обожгло. А остановилась и от всех сил чихнула, буквально сложившись пополам.
—Обернись!— крикнул Гильом.
Я невольно послушалась, хлопая заслезившимися глазами. И не сразу поняла, что он… стоит! Шатаясь, размахивая руками, но стоит на собственных ногах. Ахнула. Бросилась к нему, схватила за руку.
—Гильом!
Парень измученно улыбнулся. Пот обильно тёк по его лицу, блестя в свете луны.