Узкие улочки жизни

А ещё потому, что наша суровая хозяйка строго-настрого велела мне скрасить твоё одиночество.
— Ты всё время выполняешь только приказы? И никогда-никогда не хотел сделать что-то сам? Что-то своё собственное?
— Исполнять чужую волю всегда безопаснее: не несёшь ответственности за сделанное или несделанное. И не чувствуешь угрызений совести… Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю.
Жмурится. Сжимает веки упрямо, сильно и совершенно бессмысленно. Потому что в следующее мгновение снова открывает глаза, виноватые и расстроенные:
— Я не могла иначе.
— Знаю.
— Почему ты не остановил меня?
— А разве нужно было?
— Но тогда бы…
Всё верно. Если бы я схватил тебя за руку и вернул на место, получил бы пощёчину и истерику на весь ресторан, зато фройляйн Нейман не лежала бы сегодня на мостовой под деловым центром. Скорее всего не лежала бы. Конечно, остаётся возможность умышленного убийства, инсценированного под суицид, но… В таком раскладе я сомневаюсь ещё больше, чем в выводах относительно того прожорливого парня.
— Женщина осталась бы жива? Да. Возможно.
— Так почему же…
Ты и правда не понимаешь? Или притворяешься? А-а-а, ты просто не хочешь! Все кусочки головоломки у тебя есть, правила, по которым нужно сложить картинку, тоже известны, но ты знаешь, что, как только последний цветной кусочек картона займёт своё место, отступать будет некуда. И всё же, зачем пятиться назад, когда можно шагнуть вперёд?
— Потому что каждый из нас вправе сам выбирать свою дорогу.
— Но это… жестоко.
— Это жизнь.
Мы не можем знать, чем отзовутся наши слова в чужих душах. Не можем, пойми. Собрать информацию, прописать методики и алгоритмы, построить модель, замкнуть цепь… И попасть впросак, потому что не учёл насморка или вспышки гнева по поводу плаща, испачканного брызгами из лужи. Казалось бы, мелочи, но они могут перевернуть всё с ног на голову, и человек поступит не так, как поступал во всех предыдущих похожих ситуациях, а совсем иначе. Добро бы, ровно наоборот, но в реальности вектор действия может направиться куда угодно.
«Но ведь можно… узнать мысли… Мы же делаем это!..»
О да! И много тебе помогали полученные из чужих голов знания? К сожалению, связь между мыслями и поступками настолько призрачна, что её нет смысла учитывать. Лишь в половине случаев, прочитав намерения человека, можно быть уверенным в его действиях в следующий момент. Но только в следующий! Дай небольшую передышку, отвлеки внимание, позволь расслабиться или заставь напрячься, снова загляни в книгу чужого сознания и… Ужаснись от увиденного. Всё будет не так, как прежде. И вовсе не так, как тебе думалось.
— Ты пробовал, да?
— Ради интереса. Несколько раз. Новизна ощущений и всё такое.
— Это помогло тебе… стать чёрствым?
Ага, а ещё — покрыться хрустящей корочкой. Что в том плохого? Я лично люблю сухарики. Особенно с пивом.
— А если серьёзно?
— Я понял, что от меня почти ничего не зависит.
— Неправда! Если бы ты не позволил мне сказать те слова…
— Рано или поздно фройляйн Нейман услышала бы их. Может быть, не в сопровождении столь сильных эмоций, но поверь, сухое изложение фактов способно причинить не меньшую боль, чем напряжение чувств.
— Но можно было смягчить…
— И солгать? Любое искажение правды — это ложь. Даже комплимент, сделанный неискренне, из простой вежливости, является преступлением, потому что вводит в заблуждение, заставляя обманываться. Да, чаще всего никаких серьёзных последствий не возникает, но и ты сама прекрасно знаешь, сколько вокруг примеров трагедий, произошедших из-за того, что маленьких девочек всё детство называют принцессами, а маленьким мальчикам запрещают плакать, потому что слёзы унижают мужчину.
Молчание.
Не хочешь спорить? Уже хорошо. Тебе сейчас важнее спрятаться за стеной чужих «умных» мыслей, чем думать самой. Пройдёт время, придёт спокойствие, вот тогда и вернёшься к отложенным задачам.
— Ей было больно. Ей всё ещё было больно.
Знаю. Ты читаешь эмоции лучше меня, но даже я почувствовал…
 
Стоп. Экран телевизора донёс до тебя ту же информацию, что и до меня? Уфф…
— Позвольте поздравить вас, фройляйн Цилинска.
— Поздравить? С чем?
— С началом долгого пути. В ближайшее время тебе нужно будет посетить Коллегию.
Затравленный взгляд из бахромы.
— Зачем?
— Внести своё имя в списки и получить удостоверение.
— Но…
— Думаю, ты вполне успешно сдашь экзамен на сьюпа.
Ещё более глубокое молчание, заполнившее сознание Евы целиком.
— Не бойся. Всё получится.
— А если… Если я не хочу?
Эх, девочка, девочка… Твоё желание уже не имеет ни малейшего значения. Так решила природа, возражения и протесты не принимаются. Вот в чём не смогу тебе помочь, так это в осознании, потому что в своё время выбирал сам. Хотел и сделал, не думая о последствиях, а потом винить оказалось некого, жаловаться некому, и мало-помалу всё утряслось, улеглось и устаканилось. А стаканов было много, как сейчас помню.
— И ничего нельзя сделать?
— Можно.
Светло-голубые глаза заинтересованно моргнули.
— Пойдёшь к доброму дяде врачу, который выпишет тебе десятка два лекарств. Будешь принимать их без перерыва всю оставшуюся жизнь… Лёгкая заторможенность, вечная сонливость, зато никаких лишних ощущений. Счастье и покой.
— Откуда ты знаешь?
Хм. Оттуда же. Пробовал. Вернее, заставили попробовать, чтобы убедиться, доступна ли мне после всех изменений нормальная жизнь. Оказалось, вполне доступна. Только для меня она больше не была «нормальной».
Оказалось, что любое, даже незначительное подавление приобретённых способностей вызывает не только психологический, но и физический дискомфорт со всеми прелестями типа скачков давления, болей в сердце, мышечных судорог, спазмов головного мозга и прочая. То есть помимо специальных лекарств мне нужно было бы возить за собой тележку таблеток и микстур, которые обычно прописывают людям преклонного возраста. Правда, врачи туманно намекали: «Всё ещё может наладиться естественным путём», но не уточняли, как скоро и с какими усилиями. В конце концов, даже мама высказалась в том смысле, что пусть всё остаётся, как получилось, лишь бы мальчик не страдал. Высказалась и сбежала, что называется, от греха подальше.
— Давай договоримся: сначала по возможности исследуешь открывающиеся перспективы, а потом решишь, стоит ли их реализовывать.
Ева вздохнула, откинула плед и села на кровати:
— Тебе бы подошло быть коммивояжёром, уговаривающим обывателей приобрести то, что им не нужно. Или вербовщиком на призывном пункте.
— Почему?
— Умеешь убеждать.
— Вовсе нет.
— Вовсе да! — уверенно заявила девушка. — Мелкий интриган… Хотя по твоей комплекции скорее крупный.
— Я всего лишь не хочу, чтобы ты отказывалась от изысканного блюда, не попробовав ни кусочка.
— Почему же тогда ничего не сказал о важности и нужности? О долге перед обществом? Об ответственности избранных и…
— Прочей ерунде?
— Угу.
— Потому что ты никому и ничего не должна. Разве только самой себе.
Подрагивающие пальцы потянулись за пледом, сграбастали бахромчатый край, потащили вверх.
— Мёрзнешь?
— Немного.
Я позволил креслу отдохнуть от моего присутствия и помог Еве укутаться.
— Пройдёт.
— Если ты это говоришь, значит, так и будет.
Слово «ты» оказалось выделено, намеренно или непроизвольно, но весьма и весьма заметно.
— Не считай меня истиной в последней инстанции.
— Почему бы и нет? — Она улыбнулась впервые за всё время разговора. — У меня есть для этого серьёзное основание.
О, что-то новенькое.
— Какое?
— Ты всегда говоришь то, что думаешь.
Разве этого достаточно для непоколебимого доверия? Нет, не так. Для слепой веры. Нужно срочно что-то предпринять. Или хотя бы отшутиться.
— Привычка.