Узкие улочки жизни

— Желаете проводить даму на место преступления?
Герр Краус, стряхивая оцепенение, вздрогнул и отрицательно мотнул головой, прежде чем сообразил, что означает подобный жест в возникшей ситуации.
Всё верно. По доброй воле ни один нормальный человек не подойдёт к сьюпу на расстояние ближе чем десяток метров. Особенно если человеку есть что скрывать.
— Тогда этим придётся заняться мне, — хмыкнул герр старший инспектор. — Вынужден откланяться. Джек, поговорим позже?
— Разумеется. Без проблем.
Седовласый бизнесмен, отметив приятельскую интонацию обмена репликами, видимо, принял меня за одного из сотрудников полиции, потому что, стоило Бергу отойти, кашлянул и обратился ко мне:
— Это поможет?
— Что именно?
— Этот… медиум, который только что приехал.
Хочет поговорить? Пожалуйста. Но не под внимательно-настороженным взглядом молодого и рьяного Дитера.
— Если вас не затруднит, давайте пройдём в коридор: здесь стало совсем душно.
— О, конечно, как скажете!
Точно, записал меня в полицейские. И ведь ни тени сомнения не испытывает… Смешно и грустно одновременно. Самые страшные государственные и личные тайны именно таким образом и становятся достоянием общественности, из-за простейшей человеческой ошибки, основанной на доверии. Правда, что бы мы делали, если бы разучились доверять? Скорее всего вымерли бы в считаные месяцы, потому что спасти свою собственную жизнь в большинстве случаев можно, лишь целиком и полностью поручив её другому человеку.
— Простите за малоприятный вопрос, кем вы приходились покойной?
Герр Краус нервно сглотнул:
— Начальником. Консалтинговая фирма «Краус и партнёры», кстати, весьма известная в определённых кругах. Не слышали?
И слава господу, что не слышал. Делать мне нечего, кроме как изучать биржевые новости и толстенные аналитические издания для воротил финансовых рынков!
— К сожалению, нет. Профиль моей работы не слишком соотносится с…
— Да, конечно. Извините.
А вот извиняется он неискренне: заученно и равнодушно. Хорошо ещё, без заметно выраженного чувства превосходства, иначе это было бы уже обидным.
— Ещё один вопрос, скорее из личного любопытства, а не по делу. Вы подали заявку на сьюпа. Почему?
— Потому что я хочу знать причину смерти. Это вызывает у вас удивление?
О да. Вызывает, и немалое. Обычно к услугам членов Коллегии медиумов прибегают редко.
Во-первых, цена за участие сьюпа в расследовании довольно высока, и оплатить подобную роскошь в состоянии далеко не каждый. Иногда, если преступление или происшествие имеет федеральное значение, финансовое обеспечение поступает непосредственно из бюджетных фондов полицейского управления, кроме того, каждый гражданин Ройменбурга имеет право вызвать сьюпа за счёт городской казны, но во всех прочих случаях платит частное лицо. Если оно кровно заинтересовано в результатах следствия, но тут вступает в игру коварное «во-вторых».
Сьюп не делает различий между личным и общественным, когда работает. Хотите узнать, о чём думал покойный перед смертью? Пожалуйста. Но будьте готовы к тому, что на свет божий могут быть вытащены сведения, которые вы предпочли бы видеть навечно похороненными в небытии. И как правило, больше всего людей пугает именно «человеческая» составляющая чужих мыслей. Пусть коммерческая тайна перестанет быть таковой, но, не приведи господь, сослуживцы узнают, что, скажем, умершая секретарша во время оргий в кабинете ласково называла директора «любимым плешивым ковриком». Мы стесняемся самих себя. Стыдимся. Даже боимся. И этот страх, родившийся задолго до нас, неистребим, однако вполне преодолеваем. В определённых случаях.
Герр Краус, судя по его поступку, либо набрался смелости, либо… Искренне горюет о погибшей женщине. Впрочем, и тот и другой вариант заслуживает уважения. Но если верно второе предположение, то копать нужно в направлении чувств, а не разума.
— Какую должность занимала фройляйн Нейман в вашей фирме? Была младшим партнёром?
— Это имеет значение? Почему вы спрашиваете?
 
— Потому что хочу понять, устраивали ли её условия работы, заработная плата и прочие будничные, но важные для счастливой жизни вещи. Итак?
На лицо коротышки снова вернулся нервный румянец.
— Мы солидная фирма, и у наших сотрудников, а тем более партнёров нет причин жаловаться.
— То есть фройляйн Нейман была всем довольна?
— Лично я не слышал, чтобы она каким-то образом выказывала своё недовольство условиями работы и всем прочим.
Осторожничает. После рекламного выпада о солидности фирмы последовал резкий уход на заранее подготовленные позиции. Впрочем, коротышка действует правильно.
— А другие сотрудники? Возможно, с ними покойная была несколько более откровенна?
«Другие? При чём тут другие? Она никогда ничего от меня не скрывала! Она просто не могла! Ведь мы были друг другу ближе, чем отец и дочь, и если бы хоть что-то случилось…»
Всё-таки легче быть простым полицейским: нет возможности слышать то, что прячется за звуками устной речи, и нет необходимости сомневаться. Между начальником и подчинённой существовали доверительные отношения? Или это только убеждение герра Крауса, а не реальное положение дел?
— Вы можете их допросить.
— Непременно. Но вы, как глава фирмы, наверняка видели всю картину целиком, с высоты, так сказать, вашего опыта и положения. Не так ли?
Капелька лести никогда и никому не вредила: бизнесмен немного успокоился.
— Я не отмечал ничего настораживающего. Но почему вы спрашиваете именно о таких вещах?
— Потому что есть основания считать произошедшее самоубийством.
— Нет, позвольте! — Он едва не подавился очередным вдохом. — Хотите сказать, она сама?..
— Очень вероятно.
— Нет… Не может быть…
А мужчина и в самом деле потрясён. Интересно почему? Сотни людей ежедневно во всём мире шагают вниз с крыш и мостов, бросаются под машины, повисают в петле, ловят виском пули… Мы живём и умираем, как захотим того сами. Если боги всех времён и народов вынуждены были пугать свою паству муками загробного мира, дабы отвратить от мысли о собственноручном сведении счетов с жизнью, но не добились особого успеха, есть ли смысл удивляться?
«Почему? Это неправда! Она не могла… У Клари не было никаких причин… Ни малейших!»
— Как у фройляйн Нейман обстояли дела с личной жизнью?
— У Клариссы на первом месте всегда стояла работа! — гордо сообщил герр Краус.
— Значит, она была одинока?
— Одинока? Э-э-э…
Запинается? А мысли настолько ясны, что я вновь не могу закрыться и не читать.
«Она не была одинока! У Клари всегда был я, с самого детства! И у меня всегда была только она… Никого, кроме Клари…»
— У неё был возлюбленный? Или, может, возлюбленная?
— Нет! Что вы такое говорите?!
Я улыбнулся, пожимая плечами:
— Прогресс не стоит на месте. Пора бы всем нам, даже самым упрямым консерваторам, признать право людей любить свободно.
— Ничего такого у Клариссы не было!
«Клари — самое чистое и невинное создание на свете! Как можно говорить о ней такие мерзкие вещи? Ах да, он же полицейский, а все полицейские — ско…»
— Вы утверждаете, что фройляйн Нейман не имела интимных отношений?
— А… хм… Как я могу это утверждать?
«Я всегда мог только надеяться, что её прекрасный цветок останется закрытым бутоном, пока… Пока я не решусь… Пока у меня не накопится достаточно…»
— Извините, это был не слишком корректный вопрос. Но ваш на него ответ отчасти подтверждает версию о самоубийстве.
— Каким образом? — Голос коротышки захрипел возмущением.
— Люди, занимающиеся только работой и не имеющие того, что называется «личной жизнью», очень часто выбирают именно этот способ ухода из жизни. Вполне возможно, фройляйн Нейман больше не могла выносить одиночество, отчаялась встретить свою любовь и…
«Если бы она хоть словом… хоть взглядом… Мне хватило бы и самого крошечного намёка, чтобы… Но откуда я мог знать? Клари всегда была так уверенна и спокойна, так любезна, что трудно было заподозрить… Неужели? Я был слепее крота?! Но предложить ей… Она бы не приняла и не поняла… Старик, годящийся в отцы, как я мог сделать её счастливой? Ведь Клари и так была счастлива… Или только притворялась? Я должен знать правду! Правду, какой бы она ни была!»