Ненависть (СИ)
– Лагерь? – подтвердил догадку Клаус.
– Трудовой лагерь «Решеты», чуть к северу от одноименного, давно исчезнувшего поселка, – кивнул Стрелок. – Такие еще называют лагерями смерти, но это, конечно, наглая ложь, призванная очернить немецкий мир.
– Не знал о его существовании, – признался эсэсовец.
– Место не популярное, – согласился Стрелок. – Действовал с пятьдесят первого по семьдесят пятый год, единственный на всю бывшую Свердловскую область. Закрыт в виду исчерпания человеческого ресурса.
– Всех перевоспитали? – догадался Рудольф.
– Еще как, – Стрелок посмотрел странно и отвернулся.
Руди понял, что ляпнул какую-то хрень. Бандит помрачнел и нахмурился. Лагерь и лагерь, вроде ничего необычного. Рейх, расширяя территорию, принял к себе сотни миллионов дикарей с востока, которые не то чтобы работать, мыться регулярно не умели, живя законами кровной мести и торгуя рабами. И тогда немцы стали строить трудовые лагеря, несмотря на трудности голодного, послевоенного времени. Заботились прежде не о себе, а о людях, веками влачивших самое жалкое существование. Здесь унтерменши получали первое образование, знакомились с техникой, и много работали. В приюте показывали старую кинохронику. Там счастливые люди спешили на работу и внимали каждому слову великодушных немецких наставников. Сколько нужно средств и терпения, чтобы сделать из дикого стада, людей способных на созидание? Настоящий подвиг во имя всего человечества. Естественно не курорт, исправительное учреждение со строгим режимом. А как иначе? Не будь забора, унтерменши разбежались бы по своим дремучим лесам. Друзья не поверят, настоящая живая история великой германской империи.
– Там никого? – осведомился Клаус. – Обычно в подобных местах селится всякая шваль.
– Пусто, – едва слышно отозвался Стрелок. – ТОлько заблудшие души глядят на живых.
Невероятно, но лицо эсэсовца искривилось, словно понял о чем говорит Стрелок. За оградой дрогнули ветки, на поляну вышли две косули, настороженно прислушались и скрылись в лесу. Верный признак отсутствия человека.
Зашуршали кусты, послышались приглушенные голоса. Подтянулась основная группа. Первым, слегка хромающий Вольф, следом Рувас с развернутой антенной радиостанции за спиной, Кникер, Мага с ручным пулеметом и остальные.
– Герр гауптман, обнаружили ла…, – начал было докладывать Клаус.
– Спасибо, я слеп только на один глаз, – оборвал Дирлевангер.
– Герр гауптман, позвольте осмотреть, – загорелся Лис, тряся хвостом на панаме. – Такой шанс выпадает раз в жизни.
– Проводник? – Вольф выжидающе поглядел на Стрелка.
– График опережаем, время в принципе есть, – отозвался бандит.
Со всех сторон умоляюще загомонили наемники.
– Хорошо, – согласился Дирлевангер. – Даю пол часа. Фельдфебель?
– Побуду за экскурсовода, – благодушно пробасил Мамчур, направляясь к лагерю. – Прошу за мной.
Фельдфебель явно дурачился, что совершенно не вязалось с внешностью потасканного жизнью борца, тяжелого веса. Точно, – вспомнил Руди. – Шпион ведь упоминал про работу Мамчура в трудовом лагере где-то в Европе. Сейчас все узнаем из первых рук.
– Главные ворота, – фельдфебель мельком коснулся уцелевшей створки. – Железная дорога, как я понял, чуть южнее, контингент подвозили со станции на машинах, а скорее всего гнали пешком. Лагеря однотипные, на месте леска за воротами была площадь. Утром и вечером перекличка, тут же сортировка вновь прибывших. Здоровых в стойло, остальных в брак.
Наемники захихикали, один Руди ничего не понял. Какой брак? Переспросить постеснялся, не желая прослыть деревенщиной.
Шуршала сухая сосновая хвоя, солнце прогрело землю, приглашая прилечь и отдохнуть, щелкали и чирикали птицы. Впереди выросли развалины длинного, кирпичного здания. За ним еще и еще. Крыши у большинства провалились внутрь, стены рассыпались, обвалились, и заросли отсырелым лишайником.
– Загоны для скотины, – пояснил Мамчур, и выбрал барак в достаточной мере сохранности, на считая сгнившей двери и местами провалившейся крыши. Сколько лет без ухода и надо же, стоит, чувствуется немецкое качество. Внутри полутьма и пыль. Узкие проходы и деревянные нары в четыре яруса. В фильме было немного иначе: кровати, тумбочки, шкафы для одежды и личных вещей, большие, светлые окна. Какой-то неправильный лагерь. Внутрь никто не вошел, строение ветхое.
– Большой лагерь, – на вскидку определил Мамчур. – Тысяч десять одновременно держали.
– А где производственные объекты? – сунулся любознательный Руди.
– А их нет, – огорошил фельдфебель. – Не путай, парень, трудовые лагеря на востоке и западе. В Европе заключенных использовали на заводах и фабриках, а здесь исключительно на лесозаготовках. Хотя вру, есть тут парочка производств, идите за мной, покажу.
Мамчур, с легкостью ориентируясь на территории лагеря, миновал бесконечные развалины жилых бараков, и привел экскурсию к бетонному зданию, похожему на коробку без окон. На торце остатки мощной вентиляционной системы.
– Вот первое, – Мамчур любовно провел рукой по намертво приржавевшим воротам, способным пропустить грузовик. – Помогите.
Створки поддались напору наемников и с жутким скрипом открылись, выпустив волну ледяного, наполненного влагой воздуха. Внутри небольшое помещение и новые ворота, на этот раз открытые настежь. По изъеденным временем стенам забегали лучи фонарей. Большое, холодное, абсолютно пустое здание. Склад или хранилище какое.
– Забойный цех, – спокойно сообщил Мамчур. – Загоняли скотину, сыпали «Циклон» в гранулах, пятнадцать минут и готово, вентиляция газ вытягивает и можно вытаскивать.
– Сурово, – произнес кто-то из наемников.
– Да нормально, – хохотнул Мамчур. – Главное без крови, одно дерьмо остается, гадят от страха. Мы, поэтому, завтрашнюю смену не кормили, меньше уборки, и на харчах экономия.
– И сколько вместимость?
– Голов триста можно набить, – прикинул Мамчур. – А рядом еще три камеры, вот и считай.
– О какой скотине идет речь? Это бойня? – изумился Рудольф.
–Ты тупой или прикидываешься? – Мамчур посветил прямо в лицо.
– Он ничего не знает, – послышался голос невидимого в темноте Стрелка. – Святая простота в первозданном виде.
– Жертва телевизора? – расхохотался Мамчур. – Это фабрика смерти малыш, для переработки таких как ты в промышленных масштабах. Мероприятия в рамках госпрограммы по снижению численности населения захваченных территорий. Всего каких-то сто двадцать миллионов нелюдей, вылетевших в трубу. Как птички, фьють-фьють.
– Нет, – Руди отшатнулся и едва не упал.
– Да, – голос Мамчура ударил набатом.
– Егор, – беспомощно позвал Руди, чувствуя, как воздух сгустился и наполнился ядом.
– Слушаю, – бесстрастно прозвучало из темноты.
–Почему ты мне не сказал?
–А ты бы поверил?
Рудольф повернулся и молча вышел, ориентируясь на пятно белесого света, нестерпимо режущего глаза. Позади отдельные реплики и злые смешки. Голова кругом. Он рухнул на колени, и шумно проблевался в ближайших кустах. Господи, почему? Так не должно быть. Принялся жадно хватать воздух ртом, чувствуя острый, терпкий привкус мертвечины.
Послышались шаги, рука легла на плечо, и знакомый голос спросил:
– Ты в порядке?
Руди оглянулся, увидел Рокаса и промямлил:
– Уходи, я побуду один.
– Это ничего не изменит, – пожал плечами радист. – Попробуй успокоиться.
– Тебе легко говорить.
– А тебе легко судить? Ты ни хрена не знаешь, твои глаза открылись минуту назад, как у щенка несмышленыша, мои годом ранее. Я приехал в поисках романтики и приключений, а увидел такое, от чего волосы встали дыбом, и невозможно заснуть, проваливаясь в бездну кошмаров. Хотел заработать, купить маленький домик на берегу Балтийского моря. И знаешь что? Теперь он мне не нужен, его стены будут сочиться кровью, а фундамент будет стоять на костях, и я всю жизнь буду держать это в себе, и никому не открою малейшей толики правды. Все кто с нами, попали в замкнутый круг насилия, грязи и лжи. Это не оправдание, это приговор для каждого из нас, вынесенный на небесах.