Град Петра

   — Во сне явилось?
Детская её наивность прелестна. В первое утро пристально изучала его — голого.
   — Немцев видела, голанцев, шведов, а ты вон швейцар. Чёрный ты.
   — Есть совсем чёрные.
   — Как сажа?
   — То не человек.
Дал глобус, показал место, населённое неграми, а по-русски арапами. Долго вертела шар, испещрённый немецкими надписями, голубизна её глаз снова гасла под ресницами — переселялась куда-то Лушка. В Африку?
Нет — верно, к родным скитальцам…
Может, попались уже... Сеть розыска закинута во все губернии. Ульян Синявин негодует.
   — Дурак же мужик. Потерпел бы... Дёрнуло ввязаться...
Каменщики, плотники, штукатуры работали при госпитале, пристраивали корпус. Плату задержали всем, поднялся ропот. Порфирий — вольный мастер, против многих зажиточный, а горланил громче всех.
«И того декабря 17 числа он, Порфирий, с сыном Сосипатром пошли уходом в согласии с ними, слыша дерзкие их речи. Ушли с плотников: Иван Савостьянов, Клим Егоров...»
Доменико молчал. Благородная душа — Порфирий... Но тем серьёзнее его вина. Выходит, зачинщик. Тем страшнее за Лючию.
Для него она, сокровенно, Лючия. В стенах дома… А Лукерья, Лушка исчезнет.
   — Мария, — шептал архитект, когда возок мчал его по заснеженной улице.
Спаси, огради, мадонна!
* * *
В феврале царь отбыл в Прибалтику, В Ревеле заложил военную гавань. Жильём служил домик на берегу моря, крошечный, скупо на двоих — койка денщика в сенях. Невдалеке, по чертежу Доменико, построено большое здание — простое, гладкостенное, с видом на море из верхнего этажа. Там государь трактовал с горожанами и помещиками. Баронам сохранил все привилегии, дабы были преданы трону, купцам и старшинам ремесленных гильдий обещал всяческое покровительство.
Тем же обнадёжил и Ригу. Объявил, что торговля с иноземцами отныне на Балтике. Архангельск закрыт.
Не обижен и парадиз. Товары из глубин России — пеньку и юфть, сало, клей, икру, поташ, ревень, смолу и прочее возить для продажи в Петербург. Шведский флот отогнан, Пётр считает себя на море хозяином.
Не соизволят ли высшие за виктории в Финляндии и в Ботническом заливе произвести в следующий ранг? Соизволили, царь отныне контр-адмирал, а на суше — генерал.
Доменико увидел его в обычном будничном кафтане. Ослепителен был рядом свежеиспечённый адъютант — униформа лучилась на апрельском солнце. Невысокий, оливково-смуглый Антон Девьер [77], совсем недавно — моряк, сошедший с голландского коммерческого судна, — чем он приглянулся Петру? Столица гадала. Известно, что из Португалии, что царь по сему поводу сказал: «Мне всё равно какой он веры, лишь бы дельный был и служил честно».
Доменико охнул в монаршем объятии. Встретив гостей у крыльца, он предложил зайти, но Петру некогда. Усадил архитекта к себе в экипаж и досадовал — нет времени для города, насилу вот выкроил часа три. Покатили к парому. На Васильевском, как только въехали на берег, рыхлый от дождей, издырявленный коровьими копытами, Доменико услышал:
   — Ишь выпятился Данилыч! Завёл княжество... Ну и хватит, обкорнаем!
Остров был подарен Меншикову целиком. Но не жирно ли? Усадьба и так богата — сад и огород за дворцом, экая ширь, до Малой Невы!
— Соседей дадим князю, а, Екимыч?
Ехали по набережной к морю. На месте пастбищ, перелесков, редких избёнок Петру виделись каналы, шеренги каменных зданий лицом к реке. Девьер внимал почтительнейше и поглядывал на зодчего — явил к нему интерес.
Мнение царя Доменико разделяет: да, по сути Нева есть главная улица столицы, уже отразились в воде её первые палаццо, её бастионы, башня Адмиралтейства. Проплывает корабль — и белизна паруса прольётся по окнам. Но где взять столько камня? Сегодня цитадель, храм Петра и Павла, да ещё десятка полтора построек поглощают всю выработку кирпичных заводов. Пётр подмигнул сообщнически. Будет камень! Для Петербурга — будет! Прочие города пускай потерпят — не к спеху им.
  
Девьер опять повернулся к зодчему, чёрные бархатные брови вскинулись — каково, мол!
А в столице по-прежнему время — золото. Да нет, дороже... Ускорить работы... Архитекту не делать для каждого дома особый чертёж. Претензии знатных особ обуздать — мало ли кто какие Фивы стовратные закажет! Камня на любую прихоть не хватит. Поэтому надлежит изготовить прожекты образцовые и по сим прожектам ставить домы.
По образцам? Доменико не слыхал, чтобы так созидали город. Всё в царской воле... Сидя рядом с царём, он ощутил её физически: она кроит и перекраивает столицу, проникает всюду, не ведая преград. Кроткий, голубой весенний полдень потускнел для архитекта. Плечи сгибались, и он прилагал усилия, чтобы выпрямиться, не пасть духом, сохранить своё сомнение, самого себя.
Обрадуются ли потомки, если унаследуют город, затянутый в униформу? Уже разрослись церкви-корабли, башни-маяки. Что означает новый приказ — множить дома-казармы? Уже стоит на Городовом острове образцовая мазанка — типография. Доменико сам сооружал её, но как надоели её подобия! Одно утешение — недолговечны... Теперь идёт речь о зодчестве каменном, а оно — надолго. Старинные города складывались веками. Не в том ли прелесть Рима, Парижа?
Он перебирал в уме возражения. Красавчик Девьер наблюдал, чуть улыбаясь.
Спор с царём был короткий.
   — Столица должна манить людей. Приедут сенаторы...
Представились дворы московских господ, глухие заборы, дух пекарни, прачечной, псарни, иконы на воротах. Нелегко бросать уютное, родовое.
   — Худо им разве? — бросил царь уязвлённо, не дослушав. — В авангарде встанут.
Обвёл рукой набережные. Высшим персонам, слугам государства достойнейшим — и дома первостатейные. Впрочем, соразмерно с доходами.
   — Воровство себя окажет. Вор не утерпит — сам выкинет флагшток.
Архитекту повеление — представить, не мешкая, образцы домов для именитых, зажиточных и для звания подлого.
Исполнять начали Доменико с гезелем тотчас. Лушка — а ныне Марья — поила мужчин крепким чаем, самовар кипятила днём и ночью. Ступала босыми ногами неслышно, благоговела — рисунки возникали словно чудом.
Девьер, нанёсший вскоре визит, смутил её, стрельнув глазами в упор. Архитекту — одобрительно:
   — Превосходный вкус, синьор!
Потом, извинившись:
   — Я наблюдал за вами. У вас привычка разговаривать жестами. Ещё не раскрыв рта.
Урок сдержанности? Пожалуй, он ещё молод... Извиняется снова. Вежлив. Он счастлив познакомиться с эскизами синьора Трезини, замечательного мастера.
   — Убригаду!
Рокочущее португальское «спасибо» звучит ежеминутно. Синьоры трудолюбивы. Его величество, наверное, оценит — его идея воплощена.
   — Вас ужасает однообразие? Я понимаю вас, было бы губительно... Царь отнюдь не намерен... Житель может прийти к вам с собственным чертежом.
Португальский с примесью итальянских слов, французских — доступен. Он очень молод, царский адъютант. Опьянён карьерой. Щеголяет знанием языков, переходит на немецкий. Не упускает случая блеснуть осведомлённостью.
   — Вы помните намёк его величества? Флагшток грабителя... Между нами — Кикин... Весьма важный чиновник. Обокрал казну, ведётся следствие.
Гость отведал ярославских пряженцев, заболтался. Не проникся, видать, великим поспешанием.
Пришлось навёрстывать. На сон четыре-пять часов — срок царский. Нагрянет самодержец — отчитайся, как будут устроены в парадизе мастера, с них указано начинать. Их надо закрепить навечно.
 
Собирать модель подсобляла Мария. И отчество ей сочинили — Петровна. Пальцы чуткие, сноровистее мужских. Выбелила домик, вздохнула.
   — Убёг батя, а то бы...
Нищим жильё не назовёшь. Фасад — три оконца и дверь, три ступеньки к ней, поднятые с учётом наводнения. Сенцы холодные, одна печь, но основательная, на три каморы. Ворота, примкнутые слева, ведут на задворки — там огород, стойло.