Пушок и Перчик (СИ)

Я сначала чувствовал себя неуютно в этой униформе туриста среди всех этих снобов, но потом понял, что неожиданным образом поступил правильно. Все эти горделивые театралы расценили мою «униформу» как вызов нормам света, как презрение к этикету, такой панк-демарш против устоев, и не только не порицали меня, но даже и прониклись.
Когда ослепительно красивая высокая дама с золотыми волосами в длинном, легчайшем платье – словно лебедь – с серьезным видом рассматривала надпись «СТОП», которую я намалевал своим членом, я покраснел.
В углу стоял неприятный, лысый, как колено, мужик с большой серьгой в ухе, самый грозный критик из всех критикастов, и озвучивал свое мнение.
- Это народное искусство. А народное искусство всегда прекрасно. Да, оно эксцентрично, необузданно, оно несет в себе вызов, даже плевок в общество, но оно всегда честно, правдиво, искренно – и это самое главное. На полотнах в первую очередь прекрасно выражена боль, душевная тоска и отчаяние автора. Человека талантливого, безусловно, который пережил все ужасы фашистского строя, но не сдался и бежал, вырвался на свободу. И это – предупреждение всем нам, людям свободного мира, какие темные ужасы творятся у нас под боком.
И я прямо чувствовал, что каждая его похвала сопровождается веселым денежным звоночком открывающейся кассы. А вообще, это было гениально! Нарисованная за три секунды картина, просто заборная глупость, которая не стоит и того холста, на котором изображена, после нескольких слов Самого Главного Критика превращается в очень дорогое, элитное произведение искусства. И я смотрел, как Институт превращает дерьмовый, дешевый бред в огромные бабки, и просто восхищался. Просто тихо офигевал и восхищался.
- Да, это мой напарник, мой дальний родственник, мой собрат по несчастью, – учтиво улыбаясь трезвой улыбкой, говорил Володя, кивая на меня. – Мы долго создавали эти полотна. Много спорили по каждой, даже ругались. Потому что он спорщик, он очень упрям! И конечно, это было очень тяжело. Очень тяжело опять вспоминать этот человеконенавистнический ужас, который мы пережили на родине. Опять пропускать это через себя, изливая на полотна.
Таким образом, рыжая щетина моя опять замелькала на ти-ви, и, естественно, тут же ожил телефон, и посыпались предложения.
Я выбрал ток-шоу «Совершенно Секретно», и хоть гонорар там был и не самый большой, но тема была военная, и я надеялся встретить офицеров-перебежчиков, и я их встретил.
Это был здоровенный мужичара, белоснежно-седой, идеально выбритый, с длинной, монументальной рожей. Он долго трепался по телефону, а я все терся рядом, желая переговорить с ним. Разглядывая его отожравшийся затылок, я вспомнил этого вояку. Он был командующим одной базой, и на бюджетные деньги соорудил рядом с ней личное поле для гольфа. Растрата вскрылась, его стала щемить прокуратура, он сбежал в Вангланд и объявил себя жертвой режима. Тут же он был каким-то заместителем председателя представителя правления... короче, какой-то бугор в организации «Союз офицеров Мидланда».
- Здравствуйте. Я... давно уже хочу связаться с вашей организацией. Я разделяю ваши убеждения и хочу вступить... Хочу помочь в борьбе, э... ну... хочу, так сказать, посодействовать...
Он посмотрел на меня как настоятельница монастыря на проститутку, которая захотела проповедовать среди монахинь целомудрие.
- Молодой человек, вы служили? – через губу спросила морда.
- Я... нет... я... а что?
- Так вот. Мы очень серьезная организация. У нас состоят только истинные патриоты. Мы, не жалея сил, боремся с тираном за свободу. Мы хотим всему миру показать весь ужас военной машины тирана. Мы ратуем за создание новой Мидландской армии, демократической, прозрачной, не агрессивной. Такой армии, которая защищает, а не угрожает. Но, к сожалению, всякие подозрительные личности хотят примазаться к нам, чтобы опорочить доброе имя...
- Ну ясно, ага, – не выдержал я. – Вы гонорарчик-то уже получили на кассе, или у вас за месяц вперед все выступления проплачены? – улыбнулся я.
 
- Этот разговор закончен, – побагровела морда.
- Вне всяких сомнений, – еще более елейно улыбнулся я.
Правый мой кулак свела судорога, шариковая ручка лопнула и острым краем разодрала большой палец.
Как я мог быть таким проклятым дураком? «Союз офицеров»... Сборище продажных ничтожеств, у которых самая крупная военная операция в жизни – купить билет на поезд до Вангланда! Все это одна большая сказка для дебилов одноклеточных, а первый кретин из них – это я. Всё время оказалось потрачено впустую! Если и работала в Вангланде действительно серьезная группа военных, то о ней мало кто знал, и уж, конечно, до них было не дозвониться человеку с улицы.
Твою мать!
У стены стоял невысокий мужик с седыми, длинными, собранными в хвост на затылке, сальными волосами и трещал по телефону. До обмирания сердца хотелось подойти, схватить его за патлы и начать бить головой о стену.
Начали появляться первые мысли, как бы слинять отсюда, пока не началась передача, но вдруг сердце сладко ахнуло, и я позабыл сразу все.
Я почуял его сразу. В таких вещах я не ошибался, и хоть половина студии разделяла нас, но я вцепился в него взглядом и уже не отпускал. Я мог поклясться, что чую его, ощущаю кожей свежую нежность лица.
Он тоже был приглашенный гость и встал напротив меня. В этой студии не было стульев, и гостям приходилось стоять друг напротив друга за длинными столами.
Да... Это оно... Какая удачная находка! Сколько же ему лет? Черные тонкие волосы до самых глаз, пухлые пунцовые губы, белые пальцы. Единственное, что портило его, так это горделивая тень голубой манерности. Вот у Пушка такого никогда не было. А у этого (ну почему я проморгал, когда представляли его?) чувствовалась манерность во всем. Во взгляде, в том, как он взбрыкивает головой, отбрасывая челку с лица. И губы эти... безусловно похотливые, рабочие... они бы могли доставить мне немало приятных моментов.
Хотя... есть ли смысл тратить на него время? Его телефон стоит как три моих пособия. Да и в мой эмигрантский район его не заманишь! Но с другой стороны, у меня же есть те пять штук, вполне хватит произвести хорошее впечатление: дорогой ресторан, дорогая тачка напрокат, элитный номер в отеле. Угрохать за пару суток пять штук на эту няшку? А потом вдруг что случиться, а у меня ни копейки лишних денег. Нет! Слишком жирно, даже для таких пухлых губок.
Блин! Да что со мной? Неужели я стал старым и нищим ворчуном? Так зачем я смотрю на него? А с другой стороны, почему бы и не посмотреть? Тем более откуда мне знать, может эту крутую мобилу он взял в кредит или это подарок. Отвезти его в паб поприличней, напоить пивом и поставить на колени в туалете. Полтинника за глаза хватит!
Ну а если он и вправду золотой мальчик? Ну нет – так нет.
- Человек, облеченный безграничной властью! Единоличный хозяин страны! Трусливый, ничтожный, боящийся собственной тени. Ждущий предательства из всех углов и поэтому ненавидящий всех и вся. Подлый! Погрязший в крови безумец, сошедший с ума от вседозволенности. Никогда никем не любимый и не умеющий любить! Всегда жестокий и циничный. Не имеющий... не способный ни на какие чувства! Чуждый простых человеческих эмоций, он всегда был холодным тираном.
Я все смотрел за движениями губ этого няшки и не сразу понял, что он говорит о Пушке.
- Кровавый безумец! Сам сошедший с ума и сводящий с ума всех своих трусливых подданных! Он ежесекундно творит беззакония, и никто не может и пискнуть в ответ, все зажаты страхом. Выросший в башне, в небоскребе, вдали от простого люда, он даже не знает, как живет его народ. С детства привыкший к огромному штату прислуги, он даже не представляет себе, как это – вставать рано утром на работу, считать деньги до зарплаты, экономить на всем. Единственное, что в нем есть – так это ненависть и презрение. Жажда крови, потому что он безумен, и как последний маньяк он упивается страданиями своих жертв. Что он может принести своей стране, кроме кровавого рабства и ненависти? Я уверен, что его нужно судить международным судом за преступления против человечности. За разгром лагеря беженцев! Он был там? Он знает, каково это – быть там, в этом аду! Он хотя бы проходил мимо этих зловонных трущоб, этот подлец? Преступник! Хоть раз в жизни покидал ли он свой золотой дворец, чтобы узнать, как в реальности живет его народ?