Бич Божий
Сперва Евдоксий пришёл в отчаяние, но вскоре понял, что должен не противиться божественному плану, а по мере сил воспользоваться возможностью и создать союз. До чего неисповедимы бывают пути Всемогущего! И лекарь начал давать Аттиле советы.
Аэций! Одно его имя звучало как проклятие. Римляне славили своего полководца, а Евдоксий считал его низким льстецом, интриганом, скользкой жабой, пригретой на груди императором Валентинианом и его матерью Плацидией. В юности Аэций был заложником у гуннов, выучил их язык, а после нанимал гуннских воинов, чтобы те уничтожали его вечно меняющихся врагов. Вокруг Аэция кипел водоворот союзов, предательств и военных угроз, а они определяли суть имперской политики. Коварный генерал десятилетиями натравливал одно племя на другое, сохраняя целостность империи, не давая её сгнившей тоге расползтись по швам. Пока существовал Аэций, существовал и Рим. А пока существовал Рим, в мире не могло быть истинной демократии или по крайней мере ничего подобного великой цивилизации Древних Афин. Но теперь Аттила объединил гуннов, а Гейзерих захватил Карфаген и Сицилию. Настало время для последнего броска льва.
Волосатый рыжий великан из военачальников вандалов провёл Евдоксия во дворец для аудиенции. Перед этим он закрыл тяжёлые ставни во внутреннем дворе, чтобы в тронный зал не проникли жаркие солнечные лучи. Сначала лекарь почти ничего не мог разглядеть в этом тёмном и прохладном покое и только вдыхал терпкий животный запах грубого варварского двора. Там пахло потом немытых тел, вонью сгнившей пищи, которую неряхи-вандалы не удосужились убрать со столов, и особенно сильно — ладаном. Гейзерих распорядился зажечь его, чтобы заглушить прочие неаппетитные ароматы. А ещё пахло смазанным оружием и мускусом от бесстыдного секса прямо здесь, в зале. Полководцы Гейзериха разлеглись на груде украденных ковров и львиных шкур, а их женщины откинулись в томных позах. Некоторые были белы как снег, а другие черны как смоль и излучали довольство, как сытые кошки. Многие лежали, обнажив грудь и бёдра, а одна похрапывала, столь нагло и похабно раздвинув ноги, что Евдоксий усомнился в набожности этих варваров, пусть даже они придерживались еретических арианских [29] догматов. Разумеется, ариане были лжехристианами, полагавшими, будто Бог-сын уступает Богу-отцу. Но что ещё хуже, вандалы молились как-то по привычке, равнодушно, а уничтожали врагов с яростным пылом, смешивая христианские верования с языческими предрассудками. Короче говоря, они были настоящими дикарями, в равной мере готовыми как испугаться раскатов грома, так и броситься в атаку на линии римской армии. Однако союзников не выбирают, и эти грубые варвары-захватчики понадобились Евдоксию для осуществления его величественного плана. Он никак не мог без них обойтись. Согласно этому плану, легионеры и варвары должны были вступить в кровопролитную битву, которая должна привести к их взаимному истреблению. А после на обломках империи и королевств возникнет новый мир.
Евдоксий стал дышать ртом, надеясь, что к нему не пристанут все эти запахи, и направился в тёмный конец зала.
— Вас прислал Аттила, — произнёс Гейзерих.
Сидевший на позолоченном троне шестидесятилетний король был высок и крепок, его волосы напоминали львиную гриву, а руки казались толстыми, как медвежьи лапы. По обеим сторонам его трона стояли стражи — нубиец и бледный пикт [30], покрытый татуировками, но никаких женщин поблизости Евдоксий не увидел. Во взгляде проницательных голубых глаз Гейзериха улавливалась настороженность, сдержанность и холодность, столь необычная для этого жаркого климата. Даже сидя на троне в своём дворце, король оставался в серебряной кольчуге, надетой на римскую полотняную тунику. Казалось, он в любой момент ожидал нападения. Его волосы стягивало на лбу широкое золотое кольцо, на поясе висел кинжал, а меч и копьё были прислонены к стене за троном. После падения с лошади в ранней юности король прихрамывал. Из-за скованности в движениях и многочисленности своих врагов он всегда предпочитал обороняться, а не нападать первым.
Евдоксий низко поклонился, длинные одежды обвились вокруг его ног, точно завеса, седая борода прикоснулась к груди, и он по-восточному опустил руку на пояс.
— Меня прислали ваши братья гунны, великий Гейзерих.
— Гунны не мои братья.
— Неужели? — Осмелевший Евдоксий приблизился к трону. — Разве оба ваши королевства не сражаются с Римом? Разве вы не стремитесь завладеть его золотом и пополнить казну? И разве завоевания Аттилы и ваш захват Карфагена не являются знамением Божьим или всех богов, указывающим на то, что пришло время править миром по-новому? Аттила благословил меня на встречу с вами, Гейзерих. Он хочет договориться и заключить союз. Запад по-прежнему чувствует гнев Аттилы, но его, да и всех гуннов соблазняют появившиеся возможности. Аэций — грозный враг, но лишь когда речь идёт об одной битве. Если Аттила нападёт на Галлию, а вандалы в это время атакуют Италию с юга, никакая римская армия со всеми её силами не устоит перед нами.
Гейзерих задумался, очевидно окинув мысленным взором огромные территории будущих военных действий.
— Это дерзкий план.
— Это логичный план. Рим удерживает власть, сражаясь с отдельными племенами и странами или натравливая их друг на друга. Министры в Равенне ловко манипулируют своими врагами и смеются над ними, Гейзерих. Я сам вырос в этом мире и видел их. Однако если гунны и вандалы выступят вместе с гепидами и скирами [31], пиктами и берберами, то, возможно, человек, которого я сейчас вижу, станет следующим императором.
Их разговор слушали придворные Гейзериха: варвары всегда держались открыто и не любили тайн. Они утверждали, что сначала необходимо выяснить все подробности плана и обсудить их, а уж потом принять решение. Когда Евдоксий произнёс последние слова, воины одобрительно вскрикнули и затопали ногами. Послышался звон кубков, мечи зазвенели о мраморный пол. Грек понял, что они готовы биться до победного конца и половина его миссии выполнена. Вандалы поверили, что их король будет императором Рима! Однако сам Гейзерих молчал и, похоже, боялся что-либо обещать.
— Кто же станет императором, я или Аттила?
— Возможно, вы разделите империю и будете править оба — по римскому образцу.
— Хм-м... — Гейзерих забарабанил пальцами по подлокотнику трона. — А почему ты явился ко мне с этим предложением, лекарь? Отчего ты не вскрываешь ланцетом нарывы и не варишь зелья?
— Я сражался с Аэцием и его союзниками в Восточной Галлии. Я видел бедняков, мечтавших освободиться от римской тирании. Все они были уничтожены, да и сам я едва сумел спастись. Аттила принял меня, но я никогда не забывал о своём народе. Кто я такой? Обычный лекарь? Да, но я исцеляю недуги как политический вождь. Это моя профессия, равно как и медицина. Моя миссия — добиться, чтобы вы и Аттила поняли: ваши интересы совпадают с чаяниями всех добрых людей.
— Ты складно говоришь и умно рассуждаешь. Однако этот Аэций — твой враг, а не мой.
Евдоксий кивнул, словно он предвидел возможное возражение короля.
— А вот Теодорих и вестготы — ваши враги, а не мои.
Вандалы сразу смолкли, как будто на солнце внезапно набежала тёмная туча. Римляне были их мишенью, огромной отарой жертвенных овец. Но воинственные вестготы, поселившиеся в Юго-Западной Галлии, стали их непримиримыми врагами и грозной силой, столь же опасной, как они сами. Их соперничество продолжалось десятилетиями, и распри двух германских племён сменились военным противоборством. Некогда римская принцесса Плацидия вышла замуж за вестгота, и с тех пор племя возгордилось, решив, что оно унаследовало римскую цивилизацию, а быть может, и влило в неё свежую кровь. Да чем они лучше вандалов!
Король Гейзерих попытался «залатать давнюю брешь» и примириться с вестготами, женив своего сына на дочери короля Теодориха, то есть объединив племена кровной связью. Однако когда римский император Валентиниан предложил в жёны юноше свою дочь, вандалы сразу согласились с ним породниться: как-никак, это был более престижный и политически важный брачный союз. Гейзерих постарался отделаться от вестготской невесты, отправив принцессу Берту назад к её отцу, в родную Галлию.