Трасса длиною в жизнь (СИ)

- Да?
- Макс, выручишь?
- М.. Да. А что нужно?
- У нас выставка накрывается.
Рука, державшая телефон, слегка задрожала.
- В смысле?
- Мы на троих собирались снять галерею с двадцатого числа и выставить работы. Тема выставки – «Три облика моря». Договор уже заключён, всё было отлично… и тут Миронов заявил, что выходит из дела.
Я облизнул губы и покосился на Витю.
- Ириш, мне надо спросить. Своих денег у меня сейчас нет.
- Деньги полбеды. Нужно заполнить третью часть, или какие нафиг «Три облика», когда нас-то всего двое? У меня классика, у Смирнова абстракция, надо что-то ещё.
- Ириш… У меня же толком ничего нет.
- Макс, пофиг. Что-то же есть? Разбавим, скажем, фотками. Ну я не знаю… Поможешь?
Я смотрел на Витьку, а сердце гулко стучало, так что я едва слышал свой голос, когда спрашивал:
- Сколько нужно?
- Ну, по долям было по десять штук с каждого, но мы если всё выгребем, до двадцати пяти наберём.
- Ещё пять надо?
Я облизнул губы, пытаясь собраться с мыслями. Что-то было с квартиры. Что-то, но не сказать, чтобы много – ещё бы я не купил эту чёртову машину. Машину, кстати, можно и продать. Если мне это надо. А мне это надо вообще? Я же отлично знаю, что смотреть-то там не на что, рисунки восьмиклассника.
- Что там? – Витька явно начинает нервничать, будто заразился от меня.
- Ириш, пять минут, хорошо? Я перезвоню.
Не дождавшись ответа, жму отбой. Смотрю на Витю, подбирая слова.
- Вить, две тысячи есть?
На лице у Вика недоумение, но он отвечает:
- На мороженое что ли? И почему две, ты там говорил про пять.
- Я три наскребу. Хотя, чёрт, забудь.
- Что забыть, Макс? Мы начнём наконец разговаривать? Или всё бесполезно?
- Не бесись!
Вик обнимает меня и утыкается носом куда-то повыше уха.
- Я не бешусь, Макс. Я люблю тебя. Я дам и две, и пять, и все десять, просто я хочу знать, что происходит с тобой.
Глубоко вдыхаю, собираясь с духом. Ну да, мы же договорились говорить о своих проблемах, и все дела.
- Короче, Вить…
Я на одном дыхании описываю ему ситуацию, и пока он не начал отвечать, добавляю:
- Я не настаиваю. Это вообще, наверное, глупо. И я могу продать машину.
- Уймись, а?
Лёгкий поцелуй.
- Это не глупо. Деньги будут, скажи куда перевести. И я… рад за тебя.
Снова облизываю губы.
- Пока нечему радоваться.
- Ну и пофиг. А я всё равно рад.
***
Готовых работ не хватило. Мы с Иришкой отбирали их вдвоём, и большую часть того, что я бы выкинул, она заставила меня оставить.
- Ещё бы парочку… - протянула она, - ты точно ничего не прячешь?
Я развёл руками.
- Хоть обыщи. Были ещё, но я всё выкинул.
- Вот дурак.
- Это ещё почему?
- Никогда ничего не выкидывай. Иногда покупают что-то вообще старое, что ты и всерьёз-то никогда не принимал. Во… Это что?
Только тут я понял, что Иришка восприняла мои слова всерьёз и принялась рыться в столе.
Я подошёл к ней и, увидев в её руках старую папку с рисунками, которые давно бы надо было выбросить, попытался захлопнуть её – но у Иришки позиция оказалась удобнее.
- Это Витька, - сказал я с неохотой, - это старое, Ир. И очень личное.
- Ну и хорошо. Жаль, перечёркнуто. А целой нет?
Я поколебался.
- Новая есть, - я подошёл к шкафу и, достав рулон ватмана, раскатал.
- Класс, - сообщила Иришка, - беру.
- Что ты берёшь, Ир? Это, во-первых, не продаётся. Во-вторых, никакого отношения не имеет к морю.
- Мне лучше знать! – отрезала она и, отобрав у меня ватман, пошла к выходу. Потом подумала, вернулась и, ловко вынув из папки лист со старым рисунком, спрятала его в сумку.
- Ира!
- Всё, ушла!
***
На выставку мы с Витей так и не пошли – не успели перед отъездом. Он предлагал мне остаться и проследить за организацией, но я отказался – ничего не понимаю в организации и не хочу понимать. Иришка вряд ли сделает что-то против моих интересов, а с учётом, как я вообще попал в эту историю с галереей, даже если бы она повесила мои работы в туалете, была бы в полном праве.
Перед гонкой Витя как обычно пару дней был сам не свой. Гонял как бешеный каждую ночь и забывал про еду. Журналистов в этот раз было ещё больше, и вторым по популярности вопросом после: «Как вы стали гонщиком?» был вопрос, действительно ли мы с ним встречаемся.
В первый раз я немного растерялся. Перевёл Вите. Тот молча притянул меня к себе и поцеловал – под звук бешено защёлкавших фотоаппаратов.
- А ответ? – прошептал я, когда он позволил мне отстраниться.
- Придумай сам что-нибудь.
Я повернулся к репортеру и сообщил: «Наша личная жизнь касается только нас».
Больше мы это представление не повторяли. Я ничего не отрицал, но и не подтверждал, хотя всё было понятно и так.
В день гонки Витька приехал на трек за два часа до начала и прошёл трассу пешком – хотя делал это уже дважды. Я видел, что он нервничает, но ничего не мог сделать – разве что поцеловать его и пообещать, что всё будет хорошо.
Я поцеловал, а вот обещать не стал, потому что не знал толком, что сейчас может стать катализатором его фобии.
Витька отвечал на поцелуй долго, будто не мог напиться, но в конце концов отпустил меня и пошёл к машине. Эти секунды впечатались в мою память, будто выжженное на ней клеймо.
Я видел сквозь стекло, как Вик примеривается к рулю.
Потом пошёл счёт, и машины рванули. С тех пор, как я перестал быть простым зрителем, моё отношения к гонкам изменилось. Если раньше я просто упивался визгом шин и ощущением скорости совсем рядом, то теперь это ощущение потускнело, уступив место другому – я будто бы сливался с одним единственным автомобилем, будто бы был в нём, чувствовал сердцем каждый его поворот.
Витька как всегда шёл вперёд, плавно набирая скорость. Он уже обошёл двоих соперников и уверенно приближался к испанскому гонщику с агрессивной манерой езды. Нужно было обойти его по внутреннему кругу, не сбавляя скорости, но Витька почему-то пошёл на внешний… И вместо того, чтобы уйти в дрифт в последний момент, газанул или попросту не успел убрать ногу с педали газа. Он влетел в заграждение почти что на полной скорости, а я не заметил, как сорвался с трибуны и рванул к нему через две ступеньки. Я ещё был далеко, когда одна из идущих следом машин въехала ему в кузов, и мне показалось, что это меня со всей дури толкнули только что тяжёлым железным телом.
- Витька…
Я не знаю, зачем шептал его имя, пока бежал. Наверное, просто боялся, что мне уже некому будет говорить его вслух.
На трассу меня не пустили. Спасатели уже вытаскивали его из машины и укладывали на носилки, а я только шептал: «Витька, Витька, Витька…» - и не мог оторвать взгляда от машины скорой, увозившей его.
========== Глава 65 ==========
Сутки полного ада.
Сутки я сидел в приёмной чертовой больницы, не зная, чем, собственно, закончится эта поездка.
Сидел и думал.
Сначала я думал о том, что Витька был прав. Не надо было ему ехать. Он сам не верил, что доедет. Сам знал, что этот день ничем хорошим не закончится. Говорят, у того, кто скоро умрёт, перед смертью бывает вот такое странное предчувствие. А я, как дурак, называл это мандражом…
Хотелось бы мне обвинить в случившемся хоть кого-то – механиков, психолога, Кристиана… Но, честно сказать, я прекрасно понимал, что это я уговорил его. Если бы я не усадил его в машину едва ли не силой, он поддался бы своему предчувствию и отказался от участия в гонке.
Если бы… если бы… если бы… Если бы я в самом деле думал о нём, а не о победе? Что, если они оба были правы? Любил бы я Витю, если бы он не был в школе самым сильным из парней? И разве не разочаровывался я в нём, когда оказывалось, что он далеко не такой смелый, каким должен быть настоящий техасский рейнджер?