Ее нежеланный лорд

* * *


Она увидела его совершенно случайно. Подошла к окну полюбоваться закатом, что рассыпал по спальне розоватые блики, и вдруг заметила, что у боковой калитки остановилась ведомственная карета. Дыхание застряло в горле, Бьянка невольно облизнула пересохшие вмиг губы. Через пару ударов сердца лорд Сандор энергичным движением отворил калитку и так же быстро двинулся к дому. Бьянка невольно прижала руки к груди. Ее накрывал приступ паники.

Он ведь к ней спешит.

А она… она-то готова? Что сказать? Что сделать?

И, положа руку на сердце, Бьянке было страшно. Она боялась… того, что все, что ночью легло тонкой нитью между ними, – не более чем обман, мираж, туман, который вот-вот сдует ветер с моря. Она чувствовала, что ведет себя неправильно, не понимала, отчего Рой Сандор настолько нужен ей и когда она настолько прикипела к нему, что готова переступить через непонимание, недомолвки и обиду, готова начать все сначала. Как будто они только встретились, и Бьянка Эверси имеет удовольствие познакомиться с весьма привлекательным мужчиной. Вне положения в обществе, вне мишуры титулов и званий. Просто с ним, Роем Сандором.

Она ведь не спала остаток ночи, ворочалась в постели и думала, перебирала все, что произошло, листала свои воспоминания и смаковала ощущения. Довольно времени, чтобы навести порядок в мыслях. И так мало, чтобы без оглядки поверить в то, что все это не сон.

…Когда Рой принес ее домой, каждое его прикосновение было исполнено такой трепетной нежности, что отзывалось сладкой болью в груди. Прижимая Бьянку к себе спиной, чтобы не упала, Рой медленно освобождал ее от тяжелого платья, пальцы скользили по плечам, выписывая огненные вензеля. От прикосновений по коже разбегались мурашки, Бьянка молчала, потому что все слова куда-то делись, да и не было сил говорить. Рой тоже не говорил ни слова. Платье с шорохом сползло к ногам, и он так же молча развернул Бьянку к себе лицом, одной рукой продолжая прижимать к себе, а другой расшнуровывая корсет. Она вдыхала полной грудью тонкий аромат сигары и сладко-терпкий запах морского бриза, и даже думать не осталось сил, даже бояться того, что муж сейчас снова потребует выполнения того самого долга, от которого остались только неприятные воспоминания. Потом… корсет отправился в угол комнаты, и Бьянка замерла в одной нижней сорочке. Тело начала сотрясать дрожь. Наверное, в комнате было прохладно…

Рой взял ее лицо в ладони, приподнял, провел подушечками больших пальцев по щекам. Почему-то щеки были мокрыми. А Бьянка поймала его взгляд и снова утонула, увязла в сладкой тьме, от которой зашлось сердце, и дыхание застряло в горле.

– Моя маленькая, – едва слышный шепот прошелся колючим ершиком по оголенным нервам, – как ты?

Она удивленно моргнула, возвращаясь на землю. Вспомнила о том, что болит шея и лицо. И немного ребра. И еще губы горели после безумных поцелуев Дитора Шико, вызывая желание пойти и потереть их мочалкой с мылом.

Но все это казалось совершенно неважным.

– Х-хорошо, – выдохнула она с трудом, – все хорошо.

– Это не ответ, – сказал Рой, – и у покойников все хорошо. Что-нибудь болит? Кроме лица? Портал должен был сработать вовремя, но…

– Шея, – сипло ответила Бьянка, завороженно глядя в глаза мужа.

Они во мраке спальни казались совершенно черными и… чуточку безумными.

– Но это пройдет, наверное, – тут же добавила она шепотом.

Он молчал, все еще поедая ее взглядом, а потом спросил:

– Я могу… тебя поцеловать?

Вялое удивление – вот что она чувствовала. Почему он спрашивает? Разве он не имеет на нее всех прав, какие только мужчина может иметь на женщину? Но Рой смотрел все так же пристально и вопрошающе и продолжал удерживать ее лицо в ладонях, так что Бьянка покорно прикрыла глаза и подалась ему навстречу.

И ничего не произошло.

– Ты не ответила, – хрипло сказал Рой. – Мне не нужно покорное бревно, Бьянка. Вернись ко мне… прежней. Пожалуйста. Так я буду верить в то, что когда-нибудь ты меня простишь. И, клянусь, уж лучше опрокинь на меня еще пару кувшинов с водой или тарелок с кашей, чем… вот так…

– Но я… – Она хотела сказать «простила» и не успела.

– Давай-ка я тебя уложу в постель, – решительно сказал муж.

Он легко подхватил ее на руки, донес до кровати, осторожно опустил и укрыл покрывалом.

– Мне снова нужно уйти, моя маленькая. Дело следует довести до конца. А потом я вернусь. Ты ведь дождешься меня? Дождешься?

Бьянка удивленно кивнула.

Рой наклонился и коснулся губами ее лба, целуя как маленького ребенка.

И ушел.

А теперь вот возвращался домой, и Бьянка знала, чувствовала всем сердцем, что через несколько минут он постучится в дверь. Так и произошло.

Рой все еще стучал, а она уже бросилась к двери, дернула ее на себя и замерла на пороге, жадно рассматривая мужчину. Он устал. Лицо как будто похудело и осунулось, под глазами – привычные уже тени от недосыпа. Но это был все тот же Рой Сандор, и в нем по-прежнему чувствовался несгибаемый стальной стержень и все так же полыхало жаркое пламя, у которого ей так хотелось согреться.

– Бьянка, – он окинул ее острым, цепким взглядом, – как ты здесь?

– Плохо, – честно сказала она, – я…

– Можно пройти?

Он смотрел на нее сверху вниз, а ей приходилось немного задирать голову, и взгляд сам собой цеплялся за его губы, по-мужски твердые и… такие горячие, она ведь знала.

– Да, конечно, – вконец растерявшись от нахлынувших мыслей и ощущений, Бьянка попятилась, позволяя ему войти.

Сандор вошел и хмуро осмотрелся. Как будто что-то терзало его, он топтался на месте и явно не знал, куда деть руки.

– Почему тебе плохо? – немного резко спросил он. – Шея болит?


– Не шея, – она мелкими шажками подбиралась ближе, – не шея… сердце болит. Без тебя болит.

Рой вопросительно вздернул бровь, на миг в глазах отразилось непонимание, неверие… А еще через мгновение в них полыхнул пожар. Яростный, алчный, сжигающий все на своем пути.

Бьянка пискнула, когда он резко притянул ее к себе и с силой притиснул голову к плечу, зарывшись пальцами в волосы.

– Маленькая моя… это правда? Я могу… остаться с тобой?

– Да, да! Правда! – Она невольно всхлипнула, а потом захлебнулась внезапно набежавшими слезами. – Правда, Рой! Боже, я не могу больше… так, я не хочу. Я хочу, чтоб ты меня любил и никогда, никогда не оставлял одну, я без тебя не смогу, слышишь? Если только все то, что ты говорил, правда…

– Бьянка-а-а…

Он собирал губами ее слезы, прижимая к себе и раскачивая из стороны в сторону, и лихорадочно шептал:

– Не плачь, никогда больше не плачь, моя любимая, моя родная девочка…

А потом неуверенно и как бы невзначай коснулся губ. И Бьянка потянулась к нему, отвечая на робкий поцелуй, неумело и неловко. Она обхватила шею Роя руками и почти повисла на нем, позволяя целовать и ласкать себя. Непонимание, горечь обид, недоверие – все отваливалось грязными пластами, оставляя чистое сияние любви. И теплые солоноватые волны внезапно нахлынувшего счастья уносили ее все дальше, туда, где им с Роем больше не было дела ни до чего.





* * *


Вельмар Шико никогда не думал, что все закончится именно так. Почему-то жила в нем непоколебимая уверенность в том, что Рой Сандор поверит в виновность королевы, что вспыхнувшие бунты пошатнут трон молодого монарха… А там и до смены династии недалече. В конце концов, его сыновья тоже носили в себе частичку королевской крови и вполне могли претендовать на престол. А ежели с должной поддержкой артефактов…

Но теперь… в груди, горле, глазах больно запекло, надавило, и несколько минут Вельмар хватал ртом воздух, ставший вдруг горьким и колючим. Теперь Дитора нет больше. Все усилия оказались напрасны. Мальчик, которому было суждено умереть при рождении, все равно погиб от руки тупого, неотесанного мужлана.

Что до Леврана… О, ему оставили жизнь. При этом лишили всех титулов и званий и выслали за пределы королевства. Мол, иди куда хочешь и делай, что сможешь.

А ведь при удачном стечении обстоятельств Левран мог бы стать и королем архипелага. Если бы вспыхнувшие бунты всколыхнули народ, если бы король оказался смертельно ранен бунтовщиками… Да что теперь. Ничего этого не будет, уже никогда.

Вельмар сидел прямо на каменном полу камеры и не чувствовал холода. Все ощущения умерли, и вместо здравых, разумных мыслей в голове плавал безвольный кисель сожаления.

Что толку теперь думать? Все кончено. Ему сказали, что назавтра назначена казнь. Его повесят, просто и незатейливо, точно уличного вора…

Страх уже пустил тонкие корни в душе, и они резали, пластали Вельмара, словно хорошо заточенные хирургические ножи.

Это будет быстро, убеждал он себя. И я буду вести себя достойно.

Но это будет больно. И так страшно, когда мысли бьются в агонии и понимаешь, что выхода больше нет.

Ужасно.

Вельмар посмотрел в крошечное тюремное окошко под самым потолком и увидел самый краешек бледно-золотой луны, налитой, словно спелое яблоко. И ему совершенно по-детски захотелось стать маленьким, крошечным, забраться по стене и вылезти в окно. А еще лучше – просто улететь на эту самую луну. Он ведь мечтал об этом когда-то… Такие чистые, хорошие мечты были. Просто стать лунным человечком…

А потом… что же случилось потом, что все это оказалось забыто и втоптано в грязь интриг, лжи и себялюбивых помыслов? Все просто. Вельмар вырос и стал взрослым.

Он сидел, обхватив себя за колени, и не чувствовал ни холода камней, ни тяжести кандалов. И вдруг решил, что это будет последним, что он вспомнит перед смертью: то, как он, маленький, сидит на подоконнике, смотрит в далекое ночное небо – и мечтает, мечтает…

Горло сжалось в спазме, и Вельмар словно со стороны услышал собственные рыдания. Теперь он действительно сожалел – но не о том, что позволил Дитору убивать безродных девок, и не о том, что когда-то полез в науку артефакторику, о которой мало что знал. Он сожалел о том, что все прошло и что маленький мальчик Вельмар уже никогда не посмотрит на небо прежними глазами и никогда уже не увидит истинного волшебства. Душу раздирало в клочья от осознания несправедливости жизни, от внезапного понимания конечности собственного бытия. И Вельмар плакал, размазывая по щекам злые слезы, но они не приносили облегчения, а лишь затягивали его еще глубже в пучину боли и скорби по самому себе.

Внезапно загрохотал засов, и Вельмар напрягся. Неужто решили его удавить еще до казни? Или же… кто-то спешит на помощь?

На пол упало пятно света, изрезанное узорами. Так мог светить магкристалл в ажурной корзинке. В приоткрывшуюся дверь неторопливо вошла женщина в пышном платье и плаще с капюшоном. Она остановилась, быстро осмотрелась и, повесив фонарь на крюк, скинула капюшон. У Вельмара дыхание стало комом: не узнать эту женщину было просто невозможно. И даже в тусклом свете фонаря ее волосы искрились красным, а глаза – холодные, светлые – казались совершенно неправильными, неуместными. Разве могут кусочки льда лежать в костре и не таять?

– Ну, здравствуйте… коллега. – Льер, проклятая ависийская ведьма, улыбнулась.

Она стояла перед ним, сложив руки на животе и как будто прикрывая что-то внутри.

О, с каким бы удовольствием он бы вскочил, схватил бы ее за горло и душил до тех пор, пока не обмякнет. Но он не мог. Вельмар был прикован так, что, если бы и захотел, не смог бы отойти от стены и на шаг.

– Зачем вы пришли? – прошептал он.

– Посмотреть на цвет здешней артефакторики.

Улыбка не сходила с губ королевы, и внезапно Вельмару стало жутко. Она что-то замыслила, наверняка… но что?

– Вся беда в том, что вы все почему-то меня невзлюбили с самого начала, – вздохнула Льер, разглаживая складки на юбке. – Наверное, потому, что я из Ависии? Или нет. Скорее всего, потому, что я непонятна для вас и вы не знаете, чего от меня ждать. А может быть, потому, что король меня любит… Меня, а не какую-нибудь расфуфыренную курицу из местных. Впрочем, речь не об этом. Мне искренне жаль, Вельмар, что свои способности вы направили не в то русло.

– Если бы я выиграл, то никогда бы этого не услышал, – пробормотал он, не удержавшись.

– Безусловно.