Год наших тайн

Глава 12. Башнейгел-младший




Скарлетт

Я сбежала по ступеням и пулей выскочила из входных дверей. Бомон-колледж – красивый готический лабиринт, так что пришлось промчаться под тремя внушительными гранитными арками, чтобы добраться до ворот.

– Скарлетт! – где-то позади я слышала голос Бриджера.

Но я не хотела с ним разговаривать. Не хотела видеть выражения его лица после того, как он узнал, кто я и сколько в моей жизни мерзостей.

Я пыталась быть другим человеком. Почти три месяца мне это удавалось.

Я торопливо шла по тротуару к воротам Двора первокурсников. Вдруг прямо передо мной открылась дверца блестящего черного автомобиля, и я отшатнулась, чтобы она меня не стукнула. Но пассажир – мужчина в костюме – метнулся вперед и схватил меня за руку.

Застигнутая врасплох, я резко повернулась к нему лицом. Это был Аззан, телохранитель моего отца.

– Шеннон, поедем со мной, – сказал он.

Я вырвала руку и попыталась смыться. Но путь мне преградил другой мужчина, так что Аззан успел поймать меня за талию и отвести к машине. Этот второй – водитель, я видела его и раньше – открыл заднюю дверцу.

– Нет! – в смятении запротестовала я. Мне вовсе не хотелось садиться внутрь.

– Да, – коротко сказал Аззан. Он лишь слегка подтолкнул меня, но этого хватило, чтобы я плюхнулась на кожаное заднее сиденье. Он положил руку мне на темя, и, наверное, только благодаря этому я не содрала с себя скальп в узком проеме при столь неуклюжей посадке.

Аззан затолкал меня подальше на сиденье и уселся рядом со мной. И не успела я сообразить, что надо открыть дверцу с другой стороны и выскочить на проезжую часть, как его рука крепко схватила меня.

– Трогай, – сказал он водителю, который уже захлопнул дверь со своей стороны и завел двигатель.

– Что вы делаете? – спросила я, глядя, как остаются позади улицы Харкнесса. Сердце у меня отчаянно колотилось, к горлу подступала тошнота.

– С Днем благодарения, Шеннон. Везу тебя домой, в Нью-Гемпшир.

– Я никуда не поеду! – взвыла я.

Как бы не так, я уже ехала.

Тут у меня зазвонил телефон.

– Не бери, – быстро сказал он.

Я посмотрела на экран. Бриджер.

– Почему же? Боитесь, что я скажу, что вы похитили меня прямо на улице?

– Не умничай.

– И не думаю. Мой парень только что видел, как вы запихнули меня в машину и увезли. Наверное, он сейчас как раз звонит в полицию. Может быть, даже записал номер машины.

Аззан мгновенно обернулся и дал мне пощечину. Звук шлепка его руки по моему лицу оказался почти таким же внезапным, как острый укол боли.

– Сказал тебе, не изображай слишком умную.

Я ощутила во рту вкус крови – от удара я прикусила щеку. Но пощечина пошла мне на пользу – мое смятение прошло. На смену ему пришло ледяное спокойствие.

У меня пока не было плана. Но в голове прояснилось.

В радиусе пятидесяти миль я могла доверить только одному человеку – Бриджеру. Пусть даже ему сейчас открываются мои грязные тайны.

Телефон снова запищал.

– Он видел, как я уезжаю с вами, и хочет узнать, что случилось.

– С тобой никого не было, – сказал Аззан.

– Он был сзади, в десяти шагах, – отчеканила я ледяным голосом. И показала ему телефон, лежавший на моей ладони. – Не отвечу, если вы против. Но тогда ждите вестей от полиции.

Он вздохнул.

– Скажи ему, что все хорошо, что ты едешь домой на праздники.


Я нажала «ответить»:

– Алло?

– Скарлетт, – выдохнул он в трубку. – Что это была за хрень?

– Это… – Я прокашлялась. – Телохранитель моего отца решил отвезти меня домой на День благодарения.

– Что-о? Как-то не похоже. Я записал номер машины. У тебя правда все в порядке?

Сердце у меня сжалось.

– Думаю, что да.

– Не нравится мне это. Когда вернешься?

– Аззан, – сказала я. – Он спрашивает, когда я вернусь.

– В воскресенье, как все нормальные дети в Америке.

– Все нормальные дети в Америке сами планируют свои поездки.

– Заткнись, Шеннон. Все, клади трубку. Сейчас будет тоннель, связь все равно оборвется.

– Я все понял, – сказал Бриджер мне в ухо. – Скарлетт, нам надо поговорить.

– Извини. – В этот момент мы въезжали в тоннель Уэст-Рок.

– Да нет… я хочу, чтобы ты знала… – сказал Бриджер. И связь прервалась.

Я так и сидела, глядя на телефон, пока Аззан не выхватил его из моих рук.

– Отдайте, – возмутилась я.

Телефон пропищал дважды.

– Ох, вот ведь настырный тип. – Аззан протянул телефон так, чтобы я могла видеть сообщение.

Бриджер: Люблю тебя, несмотря ни на что.

– Пусть побудет у меня до конца праздников, – сказал Аззан и сунул мой телефон к себе в карман. – Получишь его обратно после того, как поговоришь с адвокатами и съешь индейку в кругу семьи.

Следующие полтора часа я усиленно дышала носом, стараясь не заплакать.

Число журналистов возле нашего дома было минимальным, ведь оставался еще целый месяц до выбора присяжных. Я насчитала всего два телефургона.

Водитель вырулил на подъездную дорожку и остановился на порядочном расстоянии от гаража.

– Выходи здесь, Шеннон, – сказал Аззан. Он хотел, чтобы изнывающие от скуки телевизионщики увидели, что я приехала домой на каникулы.

Наверное, его удивило, что я не стала спорить. Выскочила из машины и побежала в гараж. Меня не интересовало, успели ли меня сфотографировать. Меня уже снимали сотни раз, когда пресса стремилась всесторонне осветить историю известного хоккейного тренера и филантропа, на поверку оказавшегося самим дьяволом.

Не успела я подойти к двери, как мама открыла ее.

– Входи, детка.

Я резко остановилась перед ней.

– Это ты придумала?

– Ты месяц не отвечала на звонки, милая. Как же мы могли бы все обсудить?

– Он дал мне пощечину, – сказала я, дернув плечом в сторону Аззана. – И угрожал мне.

Она поджала губы.

– Судя по твоему виду, с тобой все в порядке. Заходи.

Позади я услышала шаги Аззана, поэтому обо-гнула мать и вошла в столовую. В кресле перед телевизором виднелась макушка отца. Отвернувшись, я взбежала по лестнице в свою комнату.

Мама – колесики ее механизма ни на миг не переставали крутиться – даже не пыталась усадить меня за стол вместе с ними. В первый вечер она принесла мне в комнату миску чили.

– Ты бы хоть поздоровалась с отцом, – сказала она.

Но я просидела два часа одна в своей маленькой загородной клетке, варясь в соку своих бед. И меня вовсе не тянуло проявлять вежливость.