Истерли Холл

В небе кружили чайки. Интересно, отец по-прежнему собирает морской уголь? Скорее всего. И порей продолжает выращивать? Наверно, теперь он еще больше этим занимается, ведь идет война. А птенцы голубей, которых он купил у Алека, выживут? Да, конечно, выживут, раз отец ими занимается.

А почтовые голуби послужат армии, и те, кто выживет, к Рождеству вернутся домой, как и люди. Так, во всяком случае, сказал отец. Джек двинулся вдоль по парому, пробираясь между сидевшими на палубе людьми. Солдаты пели, кто-то играл в карты, некоторые уже писали письма домой, другие просто разговаривали, опираясь спиной на ранцы. На носу вокруг полковника собрались офицеры.

Пряча спичку в ладонь, Джек закурил еще одну самокрутку и, оставаясь на месте, наблюдал за ними. Чудна́я форма у профессиональных военных. Многие в такой же форме уже на фронте – сражаются и погибают. Да какой черт остановит войну к Рождеству? Он оглянулся на свой взвод. Все они бывшие территориальщики и считались обученными. Чушь собачья. Ничего они не знают о войне, как и он сам. Джек докурил самокрутку и смотрел, как под пальцами умирает последний огонек. Умирает. Надо же, одно и то же слово используется в разных обстоятельствах.

Они приближались к французскому берегу в районе Булони. Солдаты столпились у перил, вглядываясь сквозь окутывавший канал туман в скалы, на которых лепились во множестве палатки. Лагерь растянулся вдоль холмов и на вершинах, и на склонах.

– Мы туда направляемся? – Берни указывал на палатки.

– Нам знать не положено. Приказа и бровью никто не оспорил[39], парень, – отозвался Мартин. Его лицо уже принимало свой нормальный цвет, по мере того как пытка морем подходила к концу. Стоявший сзади Джек гадал о том, где может оказаться Грейс. На некоторых палатках виднелся знак Красного Креста. Мысль о том, что она может быть здесь, совсем рядом и в безопасности, приносила утешение.

– Наше дело – умри, но сделай. Где честь, там отвага и долг[40]. – Берни закончил за Мартина фразу.



Сразу же по прибытии они выходят из порта, не зная, куда их ведут, и только переставляют ноги и шагают по гладкому скользкому булыжнику дальше и дальше, через деревни. Они подворачивают лодыжки, натирают до невыносимой боли ноги, а солнце палит, и они только расступаются, чтобы дать проехать лондонским омнибусам и такси, грузовому транспорту и подводам, идущим в обратном направлении. Это везут раненых к побережью.

Они миновали придорожные кафе, но не заходили внутрь, а на второй день их погрузили в вагон для перевозки скота. И пока старый паровоз с лязгом тащил их тридцать миль, они все спали. Джеку снилось, что он перестраивает ряды солдат, правое плечо вперед, левое плечо вперед, отдает команду рыть траншеи, а потом они маршируют, маршируют, пока наконец все не начинают действовать как один. Но есть исключение: Роджер по-прежнему поворачивает направо, когда надо налево, а в каждом кармане у него по голубю. Джек вздрогнул и проснулся – поезд свернул на боковой путь. Как хорошо, что он проснулся, и слава богу, Роджер по-прежнему рядом с Брамптоном, как и положено камердинеру. Вот дела, слуга идет на войну вместе с хозяином.

Этой ночью они, в одну секунду сожрав консервы, спали в амбаре, не обращая внимания на крыс. К концу следующего дня они добрались до Фрамери[41], и все население приветствовало их громкими криками. Они снова должны были ночевать в амбаре, и Джек увидел, как капитан Уильямс собрал других офицеров, и они скинулись и купили бочку пива для солдат. И в это мгновение Джек вдруг понял, что за этими типами он пойдет на край света и вместе с ними встретит все, что ни выпадет на их долю.

Полевая кухня сварила им суп, а сверх того им снова дали консервы. Мозоли затянулись, и весь следующий день они снова шагали по дороге. До их ушей доносились оружейные отдельные выстрелы и перестрелка. Значит, уже скоро. Джек и Мартин переглянулись, вокруг высились кучи шлака, и солнечные лучи золотили их верхушки.

– Прямо как дома, – пробормотал Джек.

Саймон обернулся и спросил, по-прежнему держа шаг:

– Куда мы направляемся, Джек?

Джек ускорил шаги и поравнялся с передними рядами.

– Не уверен, что сами офицеры знают, так откуда мне знать?

На ночь они остановились в какой-то деревне, и с великодушного позволения бородатого мэра офицеров приветствовали чмоканьем в обе щеки. Офицеры в ответ отступили на шаг назад и пожали всем руки, не принимая таких проявлений иностранного гостеприимства. Солдаты тихонько пересмеивались.

В ответ на приказ капитана Уильямса Джек скомандовал своим людям рыть траншеи вдали у какой-то заброшенной железнодорожной колеи, хотя они уже почти падали от усталости.

– Давайте, ребята, мы уже совсем рядом, что бы там ни происходило. Слышите, как грохочут орудия? Кто знает, что может случиться? Начинаем рыть.

Деревенские пришли, чтобы предложить помощь, пока Брамптон оценивал ход работ. Джек сказал вежливо:

– Merci, main non[42].

Он объяснил по-французски, что они не должны помогать солдатам, потому что, если немцы придут, их могут убить как francs-tireurs[43].

Брамптон внимательно прислушивался, и когда деревенские разошлись по домам, он сказал:

– Вы хорошо говорите по-французски, Форбс.

– Ага, сестра меня учила. Ей нужен был французский, чтобы писать меню, читать рецепты, и… В общем, ей это необходимо. Ее учила Грейс Мэнтон. Грейс говорит почти свободно.

Когда солдаты расположились на ночевку, Оберон вышел из офицерской казармы, устроенной в местном замке, закурил и, глядя на огонек последней сигареты, прислушался к доносящимся издалека глухим ударам. Ему вспоминались все те тайны, которые они с Вероникой обсуждали на кухне в Истерли Холле. Он провел рукой по лицу. Господи, ему и в голову никогда не приходило, что поварихи на кухне могут понимать французский. Можно предположить, что и миссис Мур тоже знала этот язык, ведь она раньше работала у мисс Мэнтон.

Он наклонился вперед, опираясь локтями на колени. Вдали темнели деревья. Какое самомнение думать, что все те, кто не относится к верхушке общества, – прислуга, шахтеры, солдаты – ничего не знают. Он пригладил волосы. Рассказывала ли Эви Джеку о том, что Оберон собирался делать в ответ на предстоящую забастовку? О поведении отца? Это она узнала от Роджера о намечающейся покупке домов Фроггетта? И он тихонько засмеялся. Что за поразительная девчонка эта Эви!

На следующий день они прошли еще пять миль в глубь Бельгии, навстречу артиллерийскому огню. Вырытые траншеи так и остались неиспользованными. Было двадцать третье августа, и они остановились в деревне на привал. Деревенские принесли хлеб, масло и помидоры. Город, который они проходили, назывался Монс, так сказал Джеку мэр. Для него это ничего не значило. Солдаты благодарили деревенских. Джек, щурясь на ярком солнце, посыпал солью масло. Неужели бывает такое чудесное лето? Над полями порхали бабочки, луга заросли дикими цветами, сурепкой, купавкой и маками. Какое изобилие маков! Да, что бы ни ожидало их впереди, с рубкой угля в забое это не сравнится.

Он порылся в кармане камуфляжной формы и, вытащив огрызок карандаша, принялся набрасывать короткое письмо Эви. Он написал ей, что сдал ее Оберону и тот теперь знает, что она говорит по-французски. Еще он написал, что любит ее и просит поцеловать за него Тима, маму, отца и, конечно, Милли. При приближении Брамптона он сунул письмо в карман.

– Сержант, отдайте приказ своим людям приготовиться к бою.

Вот так, без всякой подготовки. Джек снова посмотрел на порхающих с цветка на цветок бабочек среди выжженной солнцем травы, на новые молодые ростки, показавшиеся среди стерни на дальних кукурузных полях, и вскочил на ноги.

– Слушаюсь, сэр.

Его салют был безупречным.

Без малейшего промедления они вышли из деревни навстречу ударам тяжелых орудий, выпускавших теперь снаряды один за другим. Они рассредоточились. Снаряды ложились теперь в полумиле впереди, и они продолжали идти по направлению к ним.

– Спокойно! – крикнул лейтенант Брамптон, беря на себя командование. Впереди капитан Уильямс повел в бой Четвертый батальон, сидя верхом, как будто прогуливался в Гайд-парке. Лейтенант Брамптон шел пешком. Джек слышал, что он не хотел отдавать Скакуна, потому что жеребец мог пострадать, но того все равно забрали. Поговаривали, что этот придурок пытался найти его.

Они обогнали рядового с мулом, груженным боеприпасами. Через пару минут раздался удар снаряда. Мула и человека больше не было. Из-за взрыва они потеряли равновесие и нагнули головы. Полетела шрапнель.

– Спокойно! – рявкнули одновременно Джек и Брамптон. Мартин, шагая рядом с Саймоном, отозвался:


– Ей-богу, парни, нам бы что-нибудь посолиднее, чем эта дурацкая кепочка. Кастрюля бы тут точно пригодилась.

Он тихонько мурлыкал себе под нос, как когда-то в клети, опускаясь в шахту.

Джек буркнул:

– Когда-то придумают что-нибудь получше, скорее всего, когда эта чертова война кончится.

Немецкие снаряды летели медленнее, чем те, что выпускала скорострельная британская артиллерия. Они перешли на быстрый шаг, ранцы били им в спины, и наконец они спрыгнули в неглубокие траншеи, которые раньше использовались Пятым батальоном.

– О-па, берут анализ на свертывание крови, – сказал какой-то рядовой, пригибая голову. Снаряды падали все чаще. Где-то в церкви били в колокол.

Джек и его взвод лежали на локтях поперек передней траншеи, изготовившись стрелять. Приклады винтовок лежали на плечах.

– Не стрелять! – раздался приказ.

Они не стреляли. И тут из леса показалась патрульная группа немцев, первая, увиденная ими. Группа взяла левее, направляясь в их сторону. На какое-то мгновение Джеку показалось, что все это ненастоящее и происходит в книжке, но тут же его пронзил такой страх, какого он в жизни не испытывал. В горле у него пересохло, пальцы заледенели. Немцы все ближе. Ближе.

– Огонь! – заорал Брамптон, и Джек нажал на курок.

Он стрелял в людей. Живых человеческих существ и в лошадей, но они напали на него и на его товарищей. Он снова нажал на курок, почувствовал отдачу. Он стрелял снова и снова и спрашивал себя, сможет ли он жить с этим чувством вины за то, что убивал, но когда прошел час, вина испарилась. Значение имело только одно – выжить. Бой длился целый день, барабаны их винтовок раскалились добела, а новые волны немцев все подкатывали и подкатывали, чтобы быть отброшенными.

Их батальон был обучен скоростной стрельбе, и винтовки звучали скорее как пулеметы. Поле боя окутывал дым, воздух гудел от рева поездов, который на самом деле был звуком летящих снарядов. Повсюду слышны были крики, ржание лошадей. Британский снаряд приземлился на линии атаки немецкой кавалерии, и гансы превратились в кровавую кашу. Теперь вместо кавалерии в атаку пошла пехота. Немцы шли по открытому пространству, и их тут же скашивали огнем, но как много их было. Слишком много.

Брамптон пошел по траншее, на лице у него явственно проступила паника, руки дрожали. Согнувшись, он подбежал к Джеку.

– Держите оборону, сержант. Я иду за помощью! – проорал он.

Джек оставил огневую позицию, чтобы преградить ему дорогу.

– Не вы, сэр. Пошлите кого-нибудь другого. Вы не должны уходить с линии огня.

Он вдыхал ужас этого человека, почти ощущал его на вкус. А ужас немедленно передастся другим. Если он побежит, за ним побегут другие. Брамптон колебался, сзади упал снаряд, над их головами просвистела выпущенная из винтовки пуля.

– Пригнитесь, идиоты! – заорал Мартин. Лежа на боку, он перезарядил винтовку и тут же снова перевернулся на живот и стрелял, стрелял, стрелял, а одновременно мурлыкал себе под нос.

Брамптон по-прежнему колебался, бледный, как смерть. Он попробовал обойти Джека.

– Пожалуйста, сэр. Нет, – твердо повторил Джек. Какое-то мгновение оба не шевелились, а потом Брамптон кивнул, не сводя глаз с Джека.

– Спасибо, сержант. Вы правы.

Он побежал обратно, низко пригнувшись, почти на корточках, выкрикивая слова ободрения солдатам:

– Держитесь. Рота С будет держаться, пока нам не скажут отойти.

Они ждали дальнейших приказов и продолжали стрелять. Мулы с боеприпасами продолжали прибывать, и продолжался артобстрел, раздавались крики раненых людей и животных.

– Все в порядке, сержант? – Брамптон, согнувшись пополам, обходил линию, на этот раз медленно. Раздался крик. Он обернулся:

– Санитаров с носилками сюда, – скомандовал он.

Ранило Чарли, двоюродного брата Берни.

– Все, черт побери, расчудесно, сэр. – Мартин, тяжело дыша, скалил зубы на Джека. Лицо его запачкала перемешанная с потом грязь.

Весь день раздавались призывы санитаров. И весь день они держали оборону. Те среди них, кто был шахтерами, сохраняли спокойствие, потому что они привыкли жить под постоянной угрозой ран и смерти, и их спокойствие помогало другим. К вечеру наконец пришел приказ отступить.

– Превосходящие силы противника, да, но мы отвлекли внимание от французов, и в этом была задача, – пробормотал Брамптон, когда они с Джеком вылезли из траншеи, после того как опустились сумерки. Ноги у них подгибались, и они с трудом брели, как будто тащили на себе тяжелый груз.

Джек повел одну группу, пока Мартин вел арьергардный бой и сдерживал немцев. В свою очередь, люди Джека заняли позицию, и под их прикрывающим огнем подразделение Мартина отходило скачками. Люди бежали почти на четвереньках, лица их были грязными и измученными. И все повторялось снова и снова, они прыгали, бежали, потом сдерживали немцев. Они спотыкались о мертвых и тащили с собой раненого рядового, пока наконец не добрались до дороги и погрузили его в лондонское такси, тут же рванувшееся с места. Наконец немцы рассеялись, потому что в бой вступила британская артиллерия и с ревом била и била снарядами, не давая им продвигаться вперед. Люди Джека соединились в деревне, той самой, где они ели хлеб с маслом и помидорами. Это было век назад. Они отряхивались, как собаки, а мимо проходили беженцы, устремившиеся на запад. Они перемешивались с солдатами, но Джек искал Мартина.

Его нигде не было видно. Он переходил от одного солдата к другому.

– Где ваш капрал? Где, черт вас побери, ваш капрал?

Он схватил кого-то за руку. Это оказался Берни.

– Где этот дурень?

Берни смотрел под ноги, плечи его поникли.

– Джек, ему оторвало голову снарядом. Еще двух других убило. Там был ад кромешный. Мы ничего не могли поделать.