Источник счастья

— Ну что, Репчатая? Нравится тебе изводить себя всякими глупыми ужасами? — обратилась она к своему бледному отражению в зеркале. — В итоге совершенно не выспалась. Выглядишь отвратительно. Нолику не потрудилась ответить. И на завтрак теперь пойдёшь с мокрой головой, поскольку сушиться феном уже некогда.

Утром, после горячего душа, мрачная логика ночных подозрений показалась абсурдом. Соне стало неловко за свои дурные мысли о Биме, даже захотелось позвонить ему и извиниться.

На мраморной полке у раковины лежала капсула, упакованная в пластиковый пакетик. Мгновение Соня смотрела на неё и уже хотела выкинуть, но передумала, спрятала в один из многочисленных карманов папиного портфеля.

Когда она спустилась на третий этаж и вошла в зал для завтраков, у неё слегка закружилась голова.

Вдоль стен стояли столы, накрытые белоснежными скатертями, на них лежали горы фруктов, теснились блюда с десятками разных сыров, ветчин, рыбы, нарезанной прозрачными ломтиками, лотки с йогуртами, творожками, паштетами, запотевшие кувшины со свежими соками. На маленьких жаровнях шипели всякие сосиски и колбаски, в кастрюльках, снабжённых таймерами, варились яйца, из тостеров выпрыгивали подогретые ломтики хлеба. За отдельным столом на плоских сковородках дородный дядька в поварском колпаке жарил блинчики, подкидывал так, что они переворачивались на лету.

— Софья Дмитриевна, я здесь!

Чтобы привести её в чувство, Зубову пришлось встать из-за стола, подойти, тронуть за руку.

— А? Да, ещё раз доброе утро. Бедный Нолик.

— Что, простите?

— Так. Ничего. У меня есть друг, я сейчас подумала, что бы с ним случилось, если бы он сюда попал. Он бы, наверное, сошёл с ума.

— Так же как вы, никогда не бывал за границей?

— Мгм. И постоянно хочет кушать. Я просто представила, как он там завтракает один, на своей грязной кухне. Иван Анатольевич, а кто всё это будет есть? Здесь же нет никого, кроме нас с вами.

— Там дальше ещё зал, но народу действительно мало. Все уже поели. Завтрак заканчивается через десять минут.

— Ой, значит, я не успею?

— Не волнуйтесь. Они ничего не уберут, пока мы здесь, и нас не выгонят.

Беда была в том, что после бессонной ночи есть Соне совершенно не хотелось. Она долго ходила с пустой тарелкой вдоль накрытого стола и в итоге положила себе ложку творога, несколько ломтиков ананаса и дыни. Зубов принёс ей стакан свежего апельсинового сока, заказал крепкий двойной кофе.

— Поезд у нас с вами через полтора часа. Я смотрел утренние новости, в Зюльте очень холодно, днём минус двенадцать, так что одевайтесь теплей.

— Там тоже будут так кормить каждое утро? Где вообще я там буду жить?

— На первое время мы сняли для вас номер в гостинице. Позже, когда соберётся вся команда, мы переселим вас на виллу. Мы арендовали её на год, но пока там не закончен ремонт.

— В гостинице «Кроун»? — вдруг спросила Соня.

Чашка с кофе застыла у его губ. Соня смотрела ему в глаза и заметила, как слегка дрогнули белёсые ресницы, как сузились зрачки. Его замешательство длилось долю секунды. Он спокойно глотнул кофе, улыбнулся, как обычно, тепло и неотразимо.

— Софья Дмитриевна, вы успели изучить путеводитель?

— Нет. То есть да. Там в номере, на столе, целая куча рекламных проспектов, в том числе есть кое-что про остров Зюльт.

— И из всех островных отелей вас привлёк именно «Кроун»?

— Не знаю. Просто запомнилось название. А почему вы так удивились?

— Потому что мы сняли для вас номер именно в этом отеле. Слушайте, у вас потрясающая интуиция.

— Спасибо, Иван Анатольевич. Вы первый это заметили, и думаю, что ошиблись. Интуиция у меня не развита вовсе. Скажите, я прямо сегодня приступлю к работе? Лаборатория там уже есть?

— Сегодня и завтра вы будете отдыхать, гулять по острову, дышать морским воздухом. Обязательно пройдётесь по магазинам. Мне почему-то кажется, что для северной зимы вы одеты недостаточно тепло. А простужаться вам нельзя, работы будет много.

Они вышли из зала. Зубов предложил спуститься в бар, выкурить по сигарете.

— Да. И кофе ещё чашку я бы выпила. Мне мало, — сказала Соня.

В баре у Зубова зазвонил мобильный. Он извинился, ушёл с телефоном в дальний угол. Соня издали наблюдала за ним. Лицо его было хмурым, напряжённым. Говорил он довольно долго. На стойке остывал его кофе.

— Лаборатория уже есть? — повторила Соня, когда он вернулся.

— Вы всё-таки трудоголик и фанатик, — сказал он с обычной своей улыбкой, — конечно, для моего руководства это очень хорошо, просто отлично. Но неужели вы хотите прямо сегодня начать работать? Неужели так соскучились по своей биологии?

— Соскучилась, да. Но главное, мне интересно посмотреть. Если моё рабочее место такое же чистенькое, комфортное, человеколюбивое, как все здесь, то я буду просто рыдать от счастья.

— Хорошо. Лабораторию я вам покажу. Уверяю вас, она именно такая — чистая, удобная, отлично оборудованная. Только рыдать, пожалуйста, не надо.

— Я постараюсь. Я заранее подготовлюсь и сумею сдержать свои бурные эмоции.

Вернувшись в номер, Соня включила компьютер, нашла новое послание от Нолика.


«Софи, почему молчишь? Как ты там? Скучаю ужасно. За ночь ещё кое-что нарыл.

Данилов Михаил Павлович, о котором я уже писал, был одним из тех, кто передавал англичанам информацию о тайном договоре между нашими и немцами по разделу Европы. В тридцать девятом ему было всего двадцать два года. Он служил в СС, имел чин лейтенанта. Сейчас у меня есть только одна его фотография, с книги. Качество довольно паршивое, к тому же снимали его лет десять назад, то есть он там уже старый. Но знаешь, что я заметил? Худое лицо и большие, слегка оттопыренные уши. Как у твоего папы.

Софи, ты, пожалуйста, не нервничай и не злись на меня. Я пока никаких выводов не делаю, всего лишь излагаю факты. Знать что-либо о секретном договоре мог только человек, который входил в состав делегации Риббентропа, т.е. был в Москве, как раз тогда, в тридцать девятом.

Очень советую тебе, Софи, съездить на Зюльт, разыскать М.П. Данилова. Нет, не просто советую, настаиваю. Учти, это совсем несложно. Остров от твоего Гамбурга совсем недалеко, он маленький. Захочешь — найдёшь. Мне почему-то кажется, вам с ним будет о чём поговорить.

Обнимаю тебя, целую, так же горячо и неприлично, как в аэропорту. И ты, Репчатая, ничего с этим поделать не можешь!

Твой Zero».





Глава восемнадцатая





Москва, 2006


Хмурый, нервный, с отёчным лицом и головной болью после выпитого ночью коньяка, Пётр Борисович Кольт уселся на заднее сиденье громадного бронированного джипа, самого унылого и нелюбимого из всех своих автомобилей. Он называл его катафалком.

Шофёр тихо поздоровался, но ответа не получил, выехал из гаража, свернул на трассу, прибавил скорость. Минут через двадцать машина встала в пробке. Кольт, вроде бы задремавший на заднем сиденье, вдруг хрипло спросил:

— Куда ты направляешься?

— В офис, Пётр Борисович.

— Разве я сказал — в офис?

— Но как же? — удивился шофёр. — Куда же ещё? Вы вчера вечером предупредили, что в одиннадцать совещание, сейчас десять пятнадцать.

Кольт опять выругался, что-то проворчал, позвонил одному из своих заместителей и распорядился, чтобы совещание проводили без него.

— Поворачивай к центру, — велел он шофёру, когда пробка рассосалась, — едем на Брестскую.

Старика Агапкина он застал у письменного стола, перед включённым ноутбуком.

— Доступа в Интернет нет. Я все отключил, — тихо сообщил Бутон.

Рядом с компьютером лежало несколько старых потрёпанных общих тетрадей.

— Сделай ему ромашковый чай, мне кофе, — приказал Кольт Бутону, подвинул стул и уселся рядом со стариком.

— Я уже завтракал, — сердито проворчал Агапкин, — чаю не хочу. Она долетела?

— Да, — Кольт взглянул на часы, — кажется, именно сейчас они должны садиться в поезд, ехать в Зюльт. — Ты что, всё-таки решил заняться мемуарами? — Он хотел взять одну из тетрадей, но старик хлопнул его по руке.

— Не трожь!

Хлопок получился увесистый, даже болезненный, и Кольт невольно порадовался. У старика сильные руки и отличная реакция.

— Хорошо, не буду, — смиренно кивнул он, — хотя бы объясни, что это?

— Этому нет цены. Меня за это резали, травили и расстреливали.

— Кто?

— Резали степные бандиты, ночью в палатке, но я оказался ловчее, перехватил нож и разбудил товарищей. Травил Ежов, расстреливал Берия. Яд я обнаружил сам, а от расстрела меня спас Бокия Глеб Иванович, это было уже после войны, в сорок шестом.

— Погоди, но ведь ты говорил, Бокию самого в тридцать седьмом расстреляли. Как он мог тебя спасти после войны?

— А очень просто. Я блюдечко повертел, вызвал дух Глеба Ивановича. Он полетал, пошептал кому следует и спас меня, раба Божьего, от неминуемой гибели. Тёмный ты человек, Пётр. И чему тебя только учили на твоём философском факультете?

— Научному атеизму, диалектическому материализму учили. Никакой загробной жизни не существует.

— Бога отменяют те, кто претендует на Его место. Атеизм всегда приводит к диктатуре одного наглого параноика над миллионами робких профанов, — проворчал старик.

— Федор, ты, пожалуйста, кончай валять дурака. У меня и так с утра голова раскалывается.