Кольцо тьмы

ПОЛЕ БИТВЫ В ПОЛУДЕННОМ ХАРАДЕ


Выбрасывая вперед длинные огненные языки, дивный ярко-рыжий пламенный зверь полз и полз себе вперед, жадно пожирая все на своем пути: траву, деревья, остатки боевых повозок, трупы невольников, перьеруких, харадримов, — и, казалось, нет ему ни преград, ни заслонов, что так и пойдет он, никем не остановленный, до самого Моря — да что там до Моря! — до самых Мордорских Гор, обратив по пути во прах все города и селения Великого Тхерема...

Но нет; лапы, когти и пасть огненного чудища с разбегу ударили в напоенную влагой стену лесов и... отдернулись. Бессильно шипели языки пламени, однако яркие, сочные листья, стебли, побеги лишь обугливались, не загораясь. Жар пламени иссушил лесную дебрь шагов на пятьдесят вглубь — и умер.

На покрытой пеплом равнине не осталось ничего живого. Несколько уцелевших харадских сотен, подобрав, сколько успели, раненых, поспешно отступили по дороге, бросив на поживу огню свой громадный лагерь, слишком просторный для крошечной горсти выживших. Перьерукие, кто смог, потянулись куда-то на юг, вдоль пламенной стены, как будто там их могло ждать спасение.

Огонь прошел еще сколько мог на запад; но и там дорогу ему преградили бастионы лесов, а ближе к полуночи из сгустившихся туч хлынул проливной дождь. Последние искры умирали под натиском тугих водных струй; на земле оставалась лишь отвратительная жидкая грязь — размокшие зола и пепел.

Маленький отряд Фолко укрылся от непогоды под раскидистым деревом, которое кхандец назвал альбаломом, деревом путешественников. Широкие и плотные листья надежно защищали от льющейся сверху воды, земля возле самого ствола оставалась сухой. На мощных, сильно выдававшихся из почвы корнях было очень удобно сидеть, да что там сидеть! Даже лежать...

— Это большая удача, — сообщил спутникам Рагнур. — Альбалом редко встречается так далеко на юге. Здесь мы в безопасности... по крайней мере, ядовитые твари к нам не подберутся — запаха альбалома они не терпят. Спать можно спокойно.

— Что-то раньше ты нам ничего не говорил о ядовитых тварях! — поежился Малыш, имевший крайне сложные отношения с местными летающими, ползающими, прыгающими, бегающими и иными неразумными созданиями.

— Не говорил, не говорил... пугать не хотел, — проворчал кхандец. — А вот это видел?

В руках проводник держал толстую, распушенную веревку. Ею он каждую ночь окружал лагерь, и на недоуменный вопрос Фолко ответил лишь: мол, спать спокойнее будет...

— Она-то у меня как раз отваром коры альбалома пропитана. Протяни ее по земле вокруг стоянки — и тебе нечего бояться... Скорпионы там или пругасты нипочем не перелезут. От их укуса противоядия не знают ни в Кханде, ни у нас, в Умбаре...

— Тьфу, пропасть! Расплющи тебя Хругнир за такие рассказы на ночь! — сплюнул Малыш. — Пугает тут еще...

Фолко улыбнулся в темноту. Малыш, боящийся страшных историй на ночь, — на это стоило поглядеть.

Затеплился огонек костра. Несмотря на сильный ливень, под пологом листвы альбалома оставалось сухо. Торин пристроил над пламенем закопченный котелок и пригорюнился, подперев голову могучим кулаком; борода гнома смешно задралась, но даже насмешник Строри не рискнул пройтись на этот счет.

За будничными походными хлопотами они старательно отгораживались от мысли, что потеряли Эовин. Никто не мог выжить в том пекле, что бушевало над равниной всего лишь несколько часов назад.

Хоббит лежал на спине, и жесткий корень альбалома казался мягче самой лучшей хоббитанской перины. Он словно наяву видел вспыхнувшую золотую искру волос Эовин — за миг перед тем, как повозка ворвалась в пламя; невольники предпочли честную мучительную гибель в огне жуткой и позорной смерти от рук озверевшего врага. Эовин... тонкая, словно тростинка, — и крепкая духом, точно стальной клинок. Эовин, бросившая Рохан ради приключений и... нет, об этом лучше не думать! Лучше убедить себя, что все привиделось, показалось, почудилось... Девушки уже нет. И они встретятся разве что... разве что после Второй Великой Музыки Айнур, когда замысел Единого будет наконец воплощен здесь, в Королевстве Арда, затерянном среди бесчисленных звезд Эа...

«Двери Ночи... — думал хоббит. — А за ними — пустота... холодная, всепроникающая, безмолвная... Пустота, забвение, черное беспамятство... Эльфы говорят о «подарке» Единого... После «лесной гибели Перворожденные воплощаются здесь, на земле, — в люди? Неужто их ждет такая же судьба? Только не здесь — там, в конце тайных путей, что берут свое начало от Дверей Ночи... И Ниенна оплакивает, наверное, каждого уходящего этой скорбной дорогой, но что значат слезы ее? Или они смягчили боль ожогов в последние минуты Эовин? А если нет — то к чему они?..

Ты виноват в ее смерти, Фолко, — с беспощадной прямотой сказал себе хоббит. — Ты и никто другой. Мог ведь не брать девчонку с собой — но нет, поддался на уговоры гномов, а почему? Да потому, что хотел поддаться. Уж больно льстил тот восторг, с каким глядели на тебя...»

Тянущая, сосущая боль не отступала, и он знал, что теперь ему придется вечно оставаться с ней — до самого конца его земного пути, а быть может, не отпустит и по ту сторону Гремящих Морей...

«Однако, клянусь бородой Дьюрина, ты обязан справиться с этим! Пусть боль и скорбь пребудут с тобой — но они не должны лишить тебя силы. Главная цель не достигнута, назавтра предстоит тяжелый переход через выжженную степь — ты должен выдержать!»

Усилием воли хоббит заставил боль отступить.

— Эгей, что пригорюнились? — Он знал, что говорит натянуто-весело, но ничего не мог уже сделать с собой. — Хватит бородами землю мести, почтенные! Скажите лучше, что произошло во вчерашнем сражении?

Торин поднял глаза, словно очнувшись ото сна:

— Во вчерашнем?

— Ну да! В жизни не видывал ничего более кровавого... и дикого.

— Это точно! — эхом откликнулся кхандец. — Никогда б не подумал, что такое на свете бывает...

— Слишком много нелепиц, — продолжал хоббит. — Перьерукие — откуда их столько? Идут лавиной, без строя, словно сам Моргот гонит, а задуматься не дает. Четверти войска хватило бы, чтобы покончить с этими повозками, а остальные не оставили бы от харадримов и мокрого места!

— Тхеремцы тоже хороши, — подхватил Торин. — Где все их войско? Почему невольники? Зачем оборонять уже обреченную землю?

— Не такую уж, как выяснилось, и обреченную, — возразил Маленький Гном. — Харадримы, конечно, своих тоже почти всех положили — а перьерукие где?

— Кабы эти перьерукие не были такими дураками... — начал Торин.

— Какие есть, с теми и дело имеешь, — оспорил Малыш. — Верно, знали харадримы...

— Что враги их глупцы? Тогда отчего ж раньше не остановили? — не унимался Торин. — Откуда тхеремцы могли ведать, что перьерукие все, как один, кинутся разносить по досочкам повозки? Что ни один из них не продолжит атаку? Это ж ведь бред первостатейный был — возы те пускать...

Малыш пожал плечами:

— Фолко б, наверное, сказал: «Мол, Свет виноват...»

— Может, и виноват, — отозвался хоббит. Казалось, он уже терял интерес к им же начатому разговору, а пальцы его нетерпеливо теребили эльфийский перстень. — Откуда нам знать?..

— Ну и странно же тогда сей Свет у тебя действует, — покачал головой Малыш. — На нас — в общем-то никак... А Эодрейд, почитай, совсем ума лишился... Эльдринги вроде ничего, и, чтобы харадримы друг с другом дрались, я что-то не приметил.


— А вот хазги войной на Рохан пошли, — заметил Торин.

— Во-во! И я к тому же! — обрадовался Малыш. — На одних, выходит, действует — а на других нет?

— Так ведь и Кольцо на всех по-разному действовало. — Фолко подбросил поленце в угасающий костер. — Бильбо вон сколько им лет владел! А Боромир? В пару месяцев от одной его близости потерял рассудок! Да и Дэнетор тоже...

— Эй, вы это о чем? — удивился Рагнур. — Какое такое Кольцо? Какой такой Дэнетор? Имя вроде бы как гондорское...

— Долгая история... — отмахнулся Торин. — Потом как-нибудь расскажем... когда поспокойнее будет. Ну, друзья, спорить мы тут еще долго можем — а вот куда завтра двинемся? К Морю?

— К Морю я провести берусь, — заметил Рагнур. — На юг — едва ли. Я здешних путей не знаю...

Фолко опустил голову. Да, их первоначальный план — выйти к Морю и дождаться помощи от Морского Народа — был, наверное, самым верным. И все же... некое странное чувство подсказывало хоббиту: дорога на юг отсюда окажется легче, несмотря на то что идти придется через изглоданную и опустошенную огнем землю. А кроме того...

— Я сейчас.

Перстень, заветный перстень, бесценный дар эльфийского принца! Ты ведь можешь подсказать, жива ли еще золотоволосая роханская девчонка, или кости ее смешались с костями иных невольников в одной большой могиле, прикрытые лишь тонким слоем пепла — да и тот, наверное, уже смыло вчерашним дождем...

Радужный мотылек легко вырвался из каменного обиталища. Затрепетали, разворачиваясь, разноцветные крылья, и темные ночные небеса ринулись навстречу.

Они оказались воистину темными. Над искалеченной огнем равниной словно бы разлегся ядовитый туман — туман из вопящих в последней муке душ погибших на поле брани бойцов. Бесплотные призраки тянули длинные руки к дивному существу, точно оно способно было уберечь их от ужасов пути через Двери Ночи. Усилием воли Фолко гнал это свое крылатое «я» вперед, тал, не обращая внимания на вспыхивающие по всему телу мелкие, но донельзя болезненные ожоги — он словно продирался сквозь тучу огненных стрел.

Воля хоббита гнала радужного мотылька все дальше и дальше, сквозь темный, словно наполненный взвихренным пеплом воздух. Ничего... ничего... ничего... И вдруг — искра!

Искра среди черных холмов, крошечный живой огонек; мотылек ринулся вперед, словно пущенная стрела.

Искорка тотчас погасла.

Фолко едва сдержал стон разочарования. Почудилось... показалось... привиделось... и неудивительно после такого дня... Неужели? — с последней надеждой вглядывался он в сумрак...

Разочарование швырнуло хоббита обратно в реальность; он обнаружил себя сидящим возле старого, жесткого корня альбалома, дерева путешественников.

Гномы и Рагнур заняты каждый своим, никто не смотрел на хоббита, понимая, что поиски его напрасны и что он вернется лишь с горькой болью в сердце...

— Нет... ничего нет, — заставил себя выговорить хоббит.

Торин глубоко вздохнул. Малыш потупился, неколебимо веривший в Судьбу Рагнур развел руками — мол, против Судьбы не попрешь.

— Не ты один виноват, брат хоббит, мы тоже повинны. — Торин шагнул к Фолко, сел рядом.

— Ладно! — срываясь, выкрикнул Фолко. — Что было — то было; ее... Эовин... уже не вернешь. Надо решать, что дальше!

— Так мы ж вроде как начали говорить, — удивился Малыш.

Я так мыслю: ничего нам не остается, как к Морю идти. По-моему, на Юг лучше по воде пробираться. Вернемся в Умбар, найдем способ...

— К тому времени, может статься, уже и Умбара-то — ищи-свищи, — возразил Фолко. — Не ровен час схватятся они с Хара-дом...

— Ты ж сам видел, сколько тхеремцев тут полегло, — оспорил Рагнур. — Что ж они, избезумились совсем — на умбарские стены лезть?

— Может, и избезумились — нам-то откуда знать? — заметил Торин. — Вон, перьеруких возьми — это ж как их притиснуть надо было, чтобы они все на смерть бы пошли!

— Добавь еще — откуда там огонь взялся, — прибавил Фолко.

— Огонь? — опешил Торин.

— Он самый. Ну, чего так глядишь, точно я — не я, а дохлая каменная крыса на дне бочонка с пивом? Где ты видел такое пламя, чтоб спалило эдакую прорву трупов? Это ж сколько леса на погребальные костры извести надо! А у нас тут — ничего, голая равнина, редко когда деревце попадется, одна трава... Вспомни, как полыхало!

— Слушай, а ведь и впрямь! — удивился Малыш. — Как это мы проглядели?

— Я и сам об этом только что подумал, — признался Фолко. — Тогда... иным голова занята была.

— Чародейство? — тотчас откликнулся Рагнур.

Хоббит с сомнением покачал головой:

— Кому теперь тут волшбу-то творить...

— Когда появился Олмер, все тоже только и говорили: «Кому тут теперь...» Чем дело кончилось? — проворчал Малыш.

— Вот-вот. А мы собрались к Морю... — невольно вырвалось у Фолко.

— Куда ж еще? — искренне поразился Маленький Гном. — Не через пустыню же?