Лето бабочек

– Выпить? Что, алкоголь?

– Нет, «Хорликс». Конечно, алкоголь. – Он исчез в маленькой кухне, и я последовала за ним. Все тот же старый шаткий холодильник, крошечный огороженный садик с потрескавшейся бетонной поверхностью. Герань, которую я поставила в горшках на улице, каким-то чудом осталась живой. Себастьян достал из холодильника вино и налил в два бокала.

– Хм… только немножко, – запротестовала я. – Честное слово, Себастьян. Я не могу, у меня сегодня куча дел… – Даже мне показалось, что это прозвучало неубедительно.

Себастьян посмотрел вверх, уставившись на меня пылающим взглядом.

– Ради бога, Нина, – сказал он. – Выпей, черт возьми. Один бокал. Ты не можешь просто тусить здесь, как ни в чем не бывало.

Я взяла стакан.

– Послушай, извини, что не отвечала.

– Да.

– Не знаю, что сказать.

Мы неуверенно смотрели друг на друга, и в крошечной комнате, где столько всего произошло, воцарилась тишина. Паук, который заполз в «Мармайт». Парочка наверху и их надоедливая тявкающая собака. Шумные ребята с соседней улицы, наркоторговец через три дома, пьяница, который мочился на улице, у нашего окна. Званый обед, где поваренная книга упала на эту самую газовую плиту и чуть не сожгла дом дотла; в те времена, когда мы так ужасно ссорились, что я выбросила телефон Себастьяна в унитаз.

Это было очень, очень… все было экстремально, драматично, душераздирающе – и это было так глупо, все это, на самом деле, – но, стоя здесь снова, я испытала явное, такое резкое, горько-сладкое воспоминание о том времени. Потому что во многом наш брак был похож на то, как Дороти открывает дверь после ухода циклона: цветная жизнь после черно-белого, и это было замечательно.

Кто, черт возьми, та девушка, которая жила здесь с ним? Где она сейчас? Я скучала по ней. Я хотела, хотя бы на час, снова стать ею. Быть храброй, чувствовать любовь, знать, что я могу покорить мир.

– Это… – Я пожала плечами. Не плачь. У меня закружилась голова: Эбби, жара, и я ничего не ела с самого завтрака. – Послушай. Я прошу прощения. Я пришла извиниться. И поговорить.

Он выглядел удивленным.

– О чем?

– Ох. О – ну, ты понимаешь. О нас. О том, что случилось той ночью… эм, знаешь, мой отец вернулся. И…

– Ах, об этом! – саркастически воскликнул Себастьян. – Ну да! Как мы пошли выпить пару недель назад и я сказал, что люблю тебя! И писал тебе каждый день, и звонил, и спрашивал, как ты и что происходит! А потом не услышал абсолютно ничего, совсем ничего, в ответ! О да! – Он хлопнул в ладоши. – Я не совсем понял, о чем ты хотела поговорить. Об этом!

Он замолчал, покраснев, глаза его сверкали от гнева, потом взял кухонное полотенце и принялся протирать им все поверхности, что было полным безумием, потому что: а) я никогда раньше не видела, чтобы он занимался домашним хозяйством, и б) кухонное полотенце досталось мне в наследство от миссис Полл, это была одна из немногих вещей, оставшихся после ее смерти, когда клининговая компания все вычистила. Там была цитата Бетт Дэвис: «Старость – не место для неженок».

– Мне нравится это полотенце, – сказала я после паузы. – Оно принадлежало миссис Полл. Могу я забрать его?

– Нина, это что, шутка?

– Прости, нет-нет. – Я обхватила голову руками. – Оставь себе полотенце.

– Плевать мне на это дурацкое полотенце! – Вены на шее Себастьяна вздулись. – Я хочу знать, как у тебя дела. Что, черт возьми, происходит. Вот и все. А ты не говоришь мне абсолютно ничего!

– Я понимаю. Я знаю. Только это было безумие. Мой отец… Мама… – Я подняла руки. Как объяснить все это: исчезновение отца, уход матери из повседневной жизни, злость Малка. – Это долгая история.

– Я хочу это знать. Перестань отталкивать меня. Ты всегда так делаешь.

– Это уже не твоя проблема, – честно призналась я. – Себастьян, я не знала, как у нас дела, и не хотела тебя впутывать.

– Но, Нина, разве ты не хотела бы помочь мне, если бы у меня были трудности? – Склонив голову набок, он смотрел на меня сверху вниз, скрестив на груди толстые сильные руки, и у меня возникло мимолетное желание, чтобы он просто заключил меня в объятия, чтобы мы могли стоять рядом, обнимая друг друга, не думая ни о чем хоть немного.

– Думаю, да, – сказала я слабым голосом. – Я не это имела в виду.

– Глупая. Я хочу помочь тебе, – сказал он, подходя ближе.

Я провела рукой по его щеке.

– Ты такой красивый, – сказала я. – Мне повезло, что я тебя знаю. – Он пожал плечами. – Но ты не можешь мне помочь. Ты не можешь указывать мне, что делать.

– Я бы никогда этого не сделал.

– Я имею в виду, я хочу, чтобы кто-нибудь это сделал. Мне бы хотелось, чтобы был кто-то, кто обо всем знает, смог бы мне помочь. А никто не знает.

– Я скажу тебе, кто этого хочет, и это моя мать, – сказал Себастьян, прислоняясь к кухонной стойке.

– Поверь мне, твоя мать не хочет иметь со мной ничего общего.

– Ну, я знаю, что ты ей не очень нравишься. Но я имею в виду, с тех пор как она услышала, что у тебя есть какой-то старинный семейный дом и фамильный бизнес, она набросилась на тебя, как на дешевый костюм. – Себастьян сделал глоток вина.

– Это неправда, – сказала я, уже чувствуя себя немного лучше, чувствуя то тепло, которое всегда витало вокруг Себастьяна, и начала оттаивать, как обычно.

– Не совсем, но я заметил, что за последнюю неделю или около того ты очень выросла в ее глазах, и это все с тех пор, как я ей рассказал. Это определенно шаг вперед по сравнению с тем, что было раньше, и когда я говорю о тебе, ей приходится делать паузу на середине разговора, чтобы она могла спокойно помолчать в свой носовой платок.


– О, мило. Ну, я знала, что когда-нибудь покорю ее, – сказала я. – Знаешь, считается, что только женщины могут унаследовать этот дом… – Я замолчала.

– Ты имеешь в виду, что твой отец вне игры? Понял. Так что, если мы снова поженимся, ты будешь хозяйкой, а я – скромным лакеем, обслуживающим тебя и твои нужды, – сказал Себастьян. – Когда мы туда переедем?

Я смущенно улыбнулась ему. Хотя я не видела. Ничего не видела. Знаете, мы все любим представлять себя в новой школе, на новой работе, с новым парнем. Вот как это будет…

Но я не могла представить Кипсейк с тех фотографий и из «Нины и бабочек», не говоря уже о Себастьяне рядом со мной. Это было глупо. Я в большом доме, отдаю приказы слугам, ухаживаю за лавандой – надену ли я стеганую куртку, заведу ли собак и буду ли слушать «Гарденерс Квесшен Тайм» или буду делать мед, прясть и красить шерсть? Я прочитала все, начиная с «Ноггин Ног» и кончая «Захватом замка» я знала, что такое жизнь в древнем замке: рвы, холод, каменные ступени, зубчатые стены, жаркое на вертелах, конюшни? Рощи? Но когда я пыталась представить себя рядом с чем-то из этого, это выглядело неправдоподобно. И впервые я поймала себя на мысли, что сомневаюсь, правда ли все это. Было бы логично, если бы он просто солгал.

– Значит, твой отец уехал, – прервал мое молчание Себастьян.

Я кивнула.

– Мне очень жаль.

– Не стоит, – сказала я.

– Что с ним случилось?

Я покачала головой:

– Я ему не поверила. Я хотела полюбить его… и он был довольно забавным. Но он не очень хороший человек, я имею в виду, он не может таким быть.

– Почему?

– Он сбежал от мамы. Дважды. О, и он врал обо всем. Теперь он тоже врет, я уверена. – Но я подумала о его лице, когда он собирался вернуться в Кипсейк, когда он умолял меня поехать с ним и забрать прах его матери. – Я знаю. Мне его жалко. – Я встряхнулась. – Себастьян, я прошу прощения, что не перезвонила тебе. Я просто не знала, что сказать. – Я посмотрела на него. – Обо всем этом.

– Нет, Нинс. – Его глаза впились в мои. – Честно говоря, нет, это я должен извиниться за то, что доставал тебя. Но я сходил тут с ума, зная, что тебе приходится разбираться со всеми этими делами, с твоими родителями и тебе не с кем поговорить. Ты всегда так делаешь.

– Как?

– Прячешься в кокон. Не отвечаешь. И, по крайней мере, ты могла бы… – Он остановился. – Забудь. Это все звучит дико. Я нытик. А я не хочу им быть. Плаксивым, я имею в виду. С другой стороны, я люблю отчаиваться. Мне это правда нравится и…

Я положила руку поверх его барабанящих по столу пальцев, и он тут же замолчал, и мы посмотрели друг на друга. Я знала, что должна сказать то, ради чего пришла, прежде чем струсить. Я почувствовала тошноту.

– Мы не можем снова быть вместе, – тихо сказала я. – Мы не можем. – Я сжала его руку. – О Себастьян, прости меня.

Веселое улыбающееся лицо было совершенно неподвижно.

– ХОРОШО.

– Послушай, мне бы хотелось, чтобы все было не так. Но это так.

– Неужели?

Мы оба молчали.

– Да, – медленно произнесла я.

– Ты действительно не хочешь посмотреть, что из этого выйдет? – сказал Себастьян. Он отодвинулся и прислонился к холодильнику, все еще скрестив руки на груди, глядя на меня. – Я имею в виду, если мы попробуем еще раз, но по-другому.

Тогда я любила его, за его честность. Никакого мачо, только правда. У Себастьяна была причина быть уверенным в себе: в некоторых людях это могло показаться высокомерием, но не в нем, в его случае это, наоборот, привлекало.

– Я не могу, Себастьян, – прошептала я. – Пожалуйста, не надо.

– Почему?

– Если что-то пойдет не так… – начала я. – В прошлый раз это чуть не прикончило меня. И тебя. Особенно тебя. А я тебя довольно сильно люблю… – Я замолчала, сбитая с толку. – Послушай, на этот раз твоя мать права.

Он резко прервал меня:

– Что ты имеешь в виду, говоря, что она права?

Треск.

Громкий, хрустящий порыв ударил в окно гостиной и, казалось, улетел обратно, но не раньше, чем оконное стекло рассыпалось на осколки, четыре зазубренных куска шлепнулись на пол, а в воздух полетели мелкие крошки льда. Я втолкнула Себастьяна на кухню. Раздался приглушенный стук в дверь.

– А ну пошли вон! – закричал Себастьян.

– Да пошел ты! – Смех, негромкий разговор, топот ног, убегающих прочь.

– Что это, черт возьми? – Я побежала к двери, но он схватил меня за руку.

– Не надо. Черт с ними.

– Что это за дела?