Мистер

«Не думай о папе и маме».

Милая, дорогая мамочка отправила Алессию в Англию, потому что думала, что спасет ее.

Она ошиблась. Жестоко ошиблась.

«Ах, мама».

Сейчас ей ничто не угрожает. Она с мистером Максимом.

Алессия натягивает пижамную футболку, слишком большую. Расплетает косу, встряхивает головой, пытается пригладить непокорные локоны, потом сдается.

Подобрав джинсы и свитер, она открывает дверь.

Комната мистера Максима просторнее, в ней больше воздуха, чем в другой спальне. Стены здесь тоже выкрашены очень светлой, почти белой краской, однако мебель из полированного дерева, как и кровать с высокими спинками. Максим стоит у дальнего края кровати и смотрит на нее расширившимися от удивления глазами.

– Вот и ты, – хрипло произносит он. – А я уже собирался посылать поисковую партию.

Оторвавшись от его невероятно зеленых глаз, она упирается взглядом в татуировку чуть ниже плеча. Раньше ей были видны лишь фрагменты темного рисунка, а теперь, даже издали, вся картинка как на ладони.

«Двуглавый орел».

«Албания».

– Что? – спрашивает он, проследив за ее взглядом. – Ах, это… Так, ошибка молодости, – смущенно произносит он. Похоже, он не понимает, почему Алессия не отрывает взгляда от татуировки. Она подходит к нему, и Максим приподнимает локоть, чтобы показать рисунок без помех.

На бицепсе вычернен щит с силуэтом двуглавого орла, парящего над пятью желтыми окружностями, которые приняли форму перевернутой буквы «V». Алессия опускает свою одежду на табурет у изножья кровати и тянется к татуировке, ожидая разрешения Максима коснуться орла на щите.



Я стою не дыша, пока она обводит тоненькими пальчиками контуры моей татуировки. Ее нежное прикосновение отдается во всем теле, включая пах, и я уже с трудом глушу в груди стоны.

– Это символ моей страны, – шепчет Алессия. – На флаге Албании двуглавый орел.

«Каковы, скажите на милость, шансы на такую встречу?»

Я стискиваю зубы. Не знаю, сколько я еще выдержу.

– А желтых колец на флаге нет, – добавляет она.

– Они называются византины, – хрипло объясняю я.

– Византины.

– Да. Символ денег.

– В албанском языке есть такое слово. Почему у тебя татуировка – орел? Что это значит?

Любопытные глаза требовательно смотрят на меня.

«Что тут скажешь…»

«Это щит с моего фамильного герба».

В три часа ночи мне совсем не хочется читать лекцию по геральдике. А татуировку я сделал давным-давно, чтобы позлить мать. Она ненавидит, когда рисуют на теле… но уж если это фамильный герб… Тут не возразишь.

– Говорю: ошибка молодости. – Я смотрю уже в глаза Алессии, а не на ее губы. И нервно сглатываю. – Поздновато для разговоров. Давай спать.

Я откидываю одеяло и отступаю на шаг, чтобы девушка без помех забралась в кровать. И она так и делает, сверкнув длинными стройными ногами под длинной пижамной рубашкой, которая слишком ей велика.



«Какая пытка».

– А что такое «ошибка»? – спрашивает она, пока я обхожу кровать, чтобы улечься со своей стороны.

Алессия приподнялась на локте, и ее густые темные волосы падают на плечи, грудь и подушку. Она восхитительна, и я ее пальцем не трону.

– «Ошибка» в нашем случае значит глупый поступок, – объясняю я, забираясь под одеяло.

И прямо сейчас я совершаю еще одну такую ошибку.

«Спать в одной постели с прекрасной девушкой и не сметь до нее дотронуться – это ли не ошибка…»


– Ошибка, – шепчет Алессия, опуская голову на подушку.

Я уменьшаю яркость лампы в ночнике, однако не выключаю его, на всякий случай. Вдруг Алессия проснется?

– Да. Ошибка. – Я закрываю глаза. – Спи.

– Спокойной ночи, – нежным голоском шепчет Алессия. – И спасибо.

Стон все-таки вырывается из моей груди. Это самая настоящая пытка. Я поворачиваюсь набок, спиной к Алессии, и принимаюсь считать овец.



Я лежу на лужайке неподалеку от высокой каменной стены, которая окружает садик при кухне Трессилиан-холла.

Летнее солнце согревает мою кожу.

Аромат лаванды, растущей в траве, смешивается с ароматом вьющихся по стене надо мной роз.

Мне тепло.

Я счастлив.

Я дома.

Откуда-то доносится девичий смех.

Я поворачиваюсь на звук, но солнце слепит меня, светит прямо в глаза, и я вижу только силуэт. Ее длинные темные, как вороново крыло, локоны развеваются на ветру, она закутана в прозрачный синий халат, что надувается вокруг хрупкой фигурки.

Алессия.

Аромат цветов усиливается, и я зажмуриваюсь, чтобы вдохнуть их сладкий, пьянящий запах.

Когда я открываю глаза, ее уже нет.



Просыпаюсь я мгновенно, как от удара. Утреннее солнце льется в комнату сквозь щели в ставнях. Алессия нарушила границу и лежит на моей половине кровати. Ее сжатая в кулак рука покоится на моем животе, голова – на моей груди, а нога переплетена с моей.

«Она вся здесь, на мне».

И крепко спит.

А мой член проснулся и тверд, как камень.

– О господи, – выдыхаю я, потершись носом о ее волосы.

«Лаванда и розы».

Пьянящий аромат.

Пульс у меня идет вразнос, пока я мысленно представляю, как все может обернуться. Алессия в моих объятиях. Готова. Ждет. Манит…

Она так близко… Невыносимо. Если перевернуться, она окажется на спине, и я смогу наконец погрузиться в нее. Я заставляю себя разглядывать потолок и молю послать мне еще немного самообладания. Стоит мне шевельнуться, и она проснется, вот я и мучаю себя, лежу неподвижно, наслаждаясь сладчайшей агонией – в объятиях Алессии. Незаметно зажимаю пальцами темный локон – какие нежные и шелковистые у нее кудри. Она шевелится во сне, разжимает кулачок и упирается пальчиками мне в живот, задев мизинцем лобковые волосы.

«Твою мать!»

Если приложить ладошку Алессии к моему эрегированному члену, то я, наверное, взорвусь.

– М-м-м, – сладко бормочет во сне Алессия.

Ее глаза открываются, и она сонно смотрит на меня.

– Доброе утро, – едва дыша, приветствую ее я.

Она охает и откатывается в сторону, чтобы оставить между нами «ничейную полосу».

– Спасибо за визит на мою половину кровати, – поддразниваю ее я. – Рад встрече.

Она накрывается одеялом до самого подбородка, ее щеки розовеют, на губах расцветает смущенная улыбка.

– Доброе утро.

– Как спалось? – спрашиваю я, перевернувшись, чтобы смотреть ей в глаза.

– Спасибо, хорошо.