Мой самый любимый Лось

— Ладно, веселитесь, — мельком глянув на часы, произнесла Анька. — Сейчас Лось заявится… а я обещала быть у него в офисе.

Она снова запустила руку в карман, но на сей раз — во внутренний, ближе к сердцу, — вытащила пачку денег и помахала ею у Акулы перед носом.

— Рыпнешься, — грубо сказала Анька, — и все твои фотки попадут в прессу. Во все газеты. В почтовые ящики твоих знакомых. Всем. Я могу это устроить. Ты, лошара, просто не знал, с кем связался!

Она шагнула к столу, положила гонорар стриптизеров на белую скатерть.

Послание ревнивому Лосю было оставлено, и Анька чувствовала себя как Золушка, убегающая с бала. Она успела, убежала от принца, оставив его наедине с самой интересной интригой в его жизни. Чтобы не столкнуться с Лосем, она нарочно не стала пользоваться лифтом. Ее каблучки звонко пересчитывали ступеньки, и с каждым шагом ей становилось все легче и легче дышать. Она снова услышала шаги Лося, но теперь их звук ее не пугал. Похихикивая, она представляла, как Лось открывает дверь, рассчитывая увидеть ее в постели Лассе, и видит собственного блудливого брата в розовых трусах и прикованного, с ее автографом на груди.

— У меня своеобразное чувство юмора, — шепчет она, падая на заднее сидение в такси. — Привыкай или умри, сохатый! Плачу пятерку! Только быстро, быстро!





Глава 19. Правда




Когда Лось переступил порог своего офиса и закрыл за собой двери, перед его взглядом предстала Анька. Нахохлившись, словно замерзшая птичка на ветке, она сидела на его рабочем столе, закинув ногу на ногу, и курила, пуская дым в потолок. Как и обещала, она была в его офисе ровно в шесть.

Глаза ее были спокойны, сухи и сейчас, именно сейчас поражали своим сходством со взглядом Миши. Она внимательно и молча наблюдала, как Лось неспешно раздевается и вешает свое пальто в шкаф, как разматывает шарф и приглаживает и без того тщательно причесанные волосы.

— Ну, — агрессивно рыкнула Анька, небрежно туша сигаретку в хрустальной пепельнице, — поймал меня, да? Накрыл? Нужно больше доверять мне, милый. Я же тебе сказала — ничего у меня с твоим братцем быть не может. Я не дешевая профурсетка. У меня гордость есть; ум; чувства. И я тебе не из тех беззащитных девочек, которые задирают лапки и плачут, чуть что. Я и отомстить могу. Понял?

— Понял, — покладисто ответил Лось, приближаясь к Аньке. В его серых глазах танцевали смешинки, хотя губы его не улыбались, и Анька почувствовала, как с ее плеч сваливается огромная тяжесть, как ее мышцы, напряженные почти до каменной твердости, вдруг разом ослабевают, и приходит громадная усталость, от которой хочется свернуться клубком, свалиться на бочок и уснуть. Победа! Она обыграла обоих братьев, одному устроив ад, а второму доказав как нельзя более понятно, что не собиралась ему изменять. Но разговор еще не окончен, и она удерживает себя усилием воли, гордо задрав подбородок и вызывающе глядя в лицо Лосю.

— Лассе идет розовый цвет, — заметил Лось, чуть улыбаясь краешком губ. Но Анька не собирается сдаваться так просто.

— Сама выбирала, — огрызается она вызывающе.

— Ты давно это задумала? — скорее уточнил, чем спросил Лось, и Анька кивнула:

— Да. В тот день, когда ты сговорился с папой. Задумала и исполнила.

Лось задумался, чуть кивнул головой.

— Квиты, — признавая Анькину победу, произнес он. Но и этого ей было мало.

— С ним я разобралась, — все так же агрессивно продолжила она. — Теперь с тобой.

Лось удивленно приподнял брови.

— Милый, — зловеще проворковала Анька. — Если ты действительно хочешь чтобы мы были вместе, тебе придется доверять мне. Тебе придется говорить со мной, и да — тебе придется объясниться. Если, конечно, ты… хочешь, чтоб мы были вместе, — голос Аньки предательски дрогнул, но она тряхнула головой, прогоняя унылую тоску, и снова гордо выпрямила спину. — Я не Ингрид. Как бы я тебя не любила, я не тряпка. На шею вешаться не стану, ныть и валяться в ногах — тоже. Не нужна — переживу. Лассе дал мне отличный мастер-класс по выживанию. Так что давай решим прямо здесь и сейчас. Да — да, нет — нет, и разбежимся с миром…

Лось не дал ей договорить. Он подошел вплотную и, встав прямо напротив нее, заглядывая в ее сердитое лицо.

— Да, — с вызовом ответил он, сунув руки в карманы брюк.

— Что — да? — вкрадчиво произнесла Анька, устраиваясь поудобнее. — Я знаю, ты умеешь говорить. Милый, я хочу насладиться твоим голосом, так что прошу — давай развернутые ответы.

— Так и ты, — в тон ей ответил зловредный Лось, не собираясь уступать ей ни в чем, — задавай конкретные вопросы.

Анька с трудом проглотила стоящий в горле ком и чуть кивнула головой. У Лося было редкостное качество, которое Анька не встречала ни у кого — он умел вовремя и очень кстати не уступать, и эта неуступчивость ясно давала понять, что он относится к Аньке на равных. Не будет лживого сюсюканья, не будет щадящего вранья. Будет первая серьезная ссора, первый — и самый серьезный! — разговор. Что ж, отлично…

— Отлично, — хрипло проговорила она. — Тогда я скажу так: Анри, мне не понравилось то, что я видела. То, как ты гонял жену. Ты напугал меня, Анри. И объяснений твоей ярости нет. Я слышу в ответ на свои вопросы какие-то нелепые байки про кружевные трусы, но это же смешно! Я тебя знаю достаточно, чтобы понять — не можешь ты подряд несколько лет злиться на это! А ты говоришь, что у нас все серьезно. Ты говоришь, что собираешься прожить со мной жизнь. Но как я буду жить с тобой, Анри, зная, что ты в любой момент, за любую провинность можешь меня… так же?.. Как?!

Лось, поблескивая спокойными глазами, смотрел сверху вниз, в бледное лицо волнующейся, как девчонка, Аньки, и его губы чуть подрагивали.

— И это ты сейчас говорила о доверии? — язвительно заметил он. — То есть, просто поверить, что я адекватен и имею… причину так себя вести — этот вариант ты не рассматривала? Я просто не хотел, чтобы тебя это касалось. Эта грязь…

— Но если мы вместе, то меня касается все, что связано с тобой. Милый, — пропела Анька мелодичным голосом, чуть качнув головой, — объяснения!

— Хорошо, — непривычно оживленно ответил Лось и, как показалось Аньке, встряхнулся, словно сбросив с плеч тяжелый груз.

— С самого начала.

— Да, хорошо, — Лось, как показалось Аньке, стыдливо опустил лицо, чуть тронул нос, явно смущаясь оттого, что говорить придется долго и откровенно, но все же начал: — Я был женат на Ингрид. В тот самый год, когда Лассе облажался.

— О, какие слова мы знаем…

— Я знаю русский язык очень хорошо. Не перебивай. Ты сама хотела знать — так что слушай. Да, Ингрид намного старше меня. Да, она была успешной моделью. Очень красивой, очень востребованной. На подиуме это была не женщина — богиня. Фрейя. И она казалась мне не пустышкой, не просто красивой картинкой. Она была остроумной, интересной, очень тонкой женщиной. Не простой; завоевать ее было не просто, и то, что я смог, мне льстило… Я влюбился, как мальчишка. Как щенок.


— Как в меня? — съязвила Анька, у которой на душе от этих слов кошки скребли. Безжалостный Лось кивнул головой:

— Почти, — ответил он, все так же прямо глядя ей в глаза. — Ингрид тоже меня любила. Действительно любила; тогда с меня нечего было взять, всем заправлял Лассе, а он меня деньгами не баловал. Тогда я даже был горд, что между нами она выбрала именно меня. Да, думаю, все же своеобразно она меня любила…



Лось на миг замолк, задумался, а Анька, пользуясь этой передышкой, вынырнула из горького омута его слов и схватила глоток воздуха, потому что когда он говорил, дышать от ревности и горечи, разливающейся во рту, наполняющей легкие и разрывающей грудь, было невозможно.

— Дальше, — приказала она, хотя эта экзекуция казалась ей самой страшной пыткой в ее жизни.

А Лось с каждым словом будто оживал. Выговариваясь, он выплескивал то, что носил так долго в себе, и в его груди освобождалось место для свободного дыхания.

— Была сумасшедшая страсть, — продолжил Лось, снова глянув в страдающие Анькины глаза. — Просто… космос. Мы не помнили себя. Я не помнил, сколько ей лет, сколько мне лет. Никого не слушал и не слышал. И так вышло, что…

Лось замешкался, снова стыдливо спрятал глаза и почесал переносицу, скрывая свое смущение.

— Словом, она забеременела, — бухнул, наконец, он, все так же пряча глаза. Ага, а теперь и ему непросто все это говорить. Каждое слово будто обжигало ему язык, но Лось, помня об обещании быть честным, продолжал: — Нечаянно. Так вышло. Она не хотела, в общем-то, но раз так… мы спешно женились. Ребенок должен был родиться в браке, ну, ты понимаешь… А я так любил ее, что и ребенка… тоже. Очень хотел. И любил.

— Ах, вот оно что, — протянула Анька, мгновенно понимая, куда клонит Лось. У того, кажется, снова начался приступ его ярости, его привычное спокойствие улетучилось, и он то и дело потирал виски, тер нос и прятал глаза, стараясь справиться с нахлынувшими на него чувствами. — Ты так сильно его хотел?..

— Ну да, — ответил Лось, чуть пожимая плечами и нерешительно глянув в глаза Аньке. В его взгляде читался стыд, смущение, и Анька поняла, что одной из причин его молчания было то, что холодный, сдержанный и сильный Лось не готов был на весь мир заявить о своем чувствительном и сентиментальном сердце. — Разве это плохо — хотеть семью? Тех, кто тебя любит? Я ведь один, — внезапно очень откровенно произнес он, — совсем один. Лассе… он другой. Он, по-моему, не знает, что такое родственные чувства. Иногда мне кажется, что ему не нужен абсолютно никто. Ничего родного, ничего любимого. И если настанет апокалипсис, он продолжит пить виски и трахать девочек, потому что ему нечего будет терять. Ничего не жалко. Ничего, дорого сердцу.

— Ясно, — ответила Анька задумчиво, опуская лицо, но Лось снова качнул головой.

— Это еще не все, — мягко произнес Лось. — Не все…

Он кашлянул, прочищая горло, снова опустил голову, явно набираясь храбрости, чтобы выложить последнее, что жгло его душу.

— Про кружевные трусы, — чуть слышно сказал он. — Это же отчасти правда. В ту зиму Лассе все потерял; промотал, прогулял, и мне надо было лететь в Москву, все налаживать заново, все восстанавливать… Понимаешь, всего на месяц! И кроме меня было некому. Семейное дело, достаток, достойная жизнь — все было на кону. Месяц… Это долго, когда речь идет о любви, но иногда необходимо… дела… — Лось застонал, в досаде качая головой. — Ингрид хорошо ходила… с ребенком. Легко. Никаких отклонений, все шло очень хорошо. Да, я отчасти волновался, я боялся ее оставить одну так долго, но я спрашивал у врачей, и они говорили, что угроз нет. У меня полный стол был снимков с… ребенком. Я слышал, как билось его сердце; он начал шевелиться, иногда беспокойно возился, и затихал в тепле, если я накрывал живот ладонью…



— Что, — безотчетно спросила Анька помертвевшими губами. — Это…

— Двадцать две недели, — ответил Лось прямо. — Дочка.

Он снова опустил взгляд, и Анька в тот же момент пожалела, что затеяла этот разговор, потому что правда оказалась больнее и страшнее ее догадок, хотя бы тем, что Лось сейчас и здесь рассказывал ей, признавался в самой страшной муке в его жизни. В своем страдании; в своей слабости. Расписывался в собственной беспомощности и винил в случившемся себя.

— Это так странно, — хрипло произнес он, — в один день потерять, и никогда не увидеть… Я даже не знаю, какой она была. Не видел. И никогда не увижу. Я уже считал себя отцом. Уже думал, что нас трое. Я уже считал, что ребенок родился. Я свыкся с мыслью, что он есть, что ему можно петь песенки, что его можно любить — и что он любит в ответ и чувствует… чувствует меня. Понимаешь? Он уже был. Я придумывал, перебирал имена… А потом… Я уехал, понимаешь? Надолго уехал. И был этот звонок. Ингрид звонила мне оживленная, говорила, что ее ждут, что намечается конкурс, очень важный для ее карьеры. Я не понял ее. Я посмеялся, сказал, что она, кажется, забыла, что ей сложно будет участвовать… Когда вернулся, очень хотел обнять ее, погладить ее живот. Думал, он стал еще больше, и она — дочка, — толкнется и затихнет под моей рукой, почувствовав и узнав меня. Но там было пусто. Не было ничего. Мертво. Плоско. Да, я сохранил бизнес. Тогда мне казалось, что это важно. А теперь жалею, что нет возможности вернуться назад и все исправить. Сейчас уже не так тяжело. А тогда… Хотелось выть, грызть все, мозг горел от мысли, что меня отделяет от того страшного мига всего несколько дней. Так недавно, всего ничего! Воспоминания еще свежи, все еще живо в памяти!.. Так близко — и так недосягаемо. И ничего уже не исправить. Даже минуту назад не вернуть. И это тогда было самое страшное. Не исправить.

— Не-ет, — с расширенными от изумления глазами прошептала Анька, не веря своим ушам. Лось как-то незаметно подкрался совсем близко к ней, и теперь стоял, почти прижавшись, а она обнимала его разведенными коленями. Он перебирал ее волосы, поглаживал плечи и спину, ища в этих немудреных ласках спокойствие, а Анька жалела, что он такой огромный, что его невозможно сжать в ладонях и прижать к горячему сердцу, которое трепещет в груди от боли, невозможно пожалеть и хоть на миг защитить и закрыть от тягостных воспоминаний.



— Когда я вернулся, ребенка не было, — закончил Лось, судорожно вздохнув. — Понимаешь? Не было. Моего ребенка, части меня, плода любви с этой… женщиной. Все было хорошо, ребенок был абсолютно здоров, но она посчитала, что ее карьера важнее… нас с ним. Она что-то говорила мне о том, как этот конкурс важен для нее. О том, как эта операция была опасна — опять же, для нее. Говорила, что у нас все еще будет, и все впереди… И дети будут. А я никак не мог понять, что у нее в голове? Что за камень вместо сердца? Убить… она убила. За мои же деньги. Ей все сделали за деньги — и все для того, чтобы она могла покрасоваться с сияющей улыбкой на подиуме, в красивом белье…

— И ты не простил, — закончила Анька. Лось уткнулся лбом в ее лоб, и Анька почувствовала, какой он мокрый, словно остывая после болезненного жара.

— Я не хочу это прощать, — ответил он тихо. — Я не могу это простить.

Анька обхватила его за шею, с силой притянула к себе так близко, что их дыхание перемешивалось. Она плакала; слезы ручьями текли по ее щекам, хотя она самой себе не могла объяснить, отчего.

«Ну, хотела же делить с ним горе и радость, — захлебываясь беззвучными рыданиями, думала она. — Вот тебе первая плюшка».

— А ты, — пробормотал Лось, осторожно-осторожно ласкаясь к девушке, поглаживая ее склоненную голову, — тогда, на вечеринке… Так забавно и смело пообещала мне родить ребенка… А потом, в самолете, помнишь, что сказала?

— Нет, — хлюпнула носом Анька.

— Ты сказала: «Дети тебе не игрушка! Их надо заслужить, остолоп ты этакий! — подражая Анькиной манере говорить, передразнил Лось. — Если будешь моим детям плохим отцом, я тебе глаз выкушу!»

Анька рассмеялась сквозь слезы и уткнулась зареванным лицом Лосю в грудь.

— Ты правда… правда так сильно хотел ребенка? — пробубнила Анька, доверчиво прижимаясь к Лосю и прячась в его объятьях. Защитница, елки-палки… раскисла как малолетка на фильме про Хатико!

— Правда, — ответил Лось мягко. — Конечно, правда.

— Ну, так делай, — шепнула Анька, поднимая мокрое лицо, отыскивая горячими губами его губы.

— Что делать? — удивился Лось, так же осторожно, нежно касаясь ее губ своими, скорее утешая девушку, чем лаская ее.

— Не что, а кого, дурачок, — засмеялась Анька сквозь слезы. — Ма… маленького длинноногого лосенка. Такого же, как ты. Похожего на тебя. Сегодня такой день, что может… может получиться.

Лось не ответил; Анька поняла, что сейчас сделала ему больнее, чем Акула и Ингрид вместе взятые, вручив мечту, о которой он даже заикаться не осмеливался. Эта сладкая боль была в его поцелуе — исступленном, жарком, жадном, длящемся вечность. Он рассыпал ее волосы по плечам, зарылся в них руками, привлекая девушку к себе и целуя, целуя ее, будто боясь, что если отпустит ее губы хоть на миг, она передумает и скажет нет.

— Повтори, что ты сказала, — выдохнул он в ее горячие влажные губы. — Повтори.