Не оставляй меня

Доктор Моррисон сцепил пальцы:

– Учитывая быстрое развитие болезни, шесть месяцев – весьма щедрая оценка.

Я кивнул, мысленно прикидывая в уме.

Шесть месяцев.

Моя художественная инсталляция должна быть закончена для выставки в галерее в октябре, через пять месяцев.

Времени у меня в обрез.

Тео вскочил со стула, возвращая меня в настоящее. Он вышагивал, как пантера, не сводя темных глаз с доктора Моррисона. Боль в его голосе поражала:

– Шесть месяцев? Что случится за эти шесть месяцев? Ничего. К черту ваши шесть месяцев. Он возвращается в список, верно? Список доноров? Если это сердце не работает, тогда вы даете ему другое.

Доктор Моррисон поджал губы.

– Есть некоторые этические последствия…

– К черту последствия, – сказал Тео, – если он есть в списке, значит, есть. Появляется новое сердце, и он его получает. Верно? – он повернулся ко мне с горящими глазами. – Правильно?

Я не мог взять еще одно сердце, отобрав у кого-то из ожидающих возможность прожить с ним долгую и счастливую жизнь. У меня был редкий тип тканей. Самый редкий. Найти донора, который был бы близок к такому же, было почти невозможно. Тринадцать месяцев назад, стремясь спасти мою жизнь, они дали мне лучшее сердце, какое только могли, самое близкое, и моя иммунная система разрушила его. И она сделает то же самое с другим.

– Да, Джона снова в списке, – он повернулся ко мне: – Но твой редкий тип ткани снова будет фактором, и хроническое отторжение проявится снова, а то, как ваши почки справляются с иммунодепрессантами… Я не могу обещать, что совет директоров одобрит повторную имплантацию…

Я чувствовала гнев Тео, он был словно горячий ветер в спину.

– Что значит – не одобрит? Они просто… они позволят ему… – Он был на грани, я слышал и больше не мог этого выносить. Я должен был защитить младшего брата, как и всегда. Беречь его. Я поднялся на ноги, теперь мои ноги были сильными.

– Спасибо, доктор Моррисон, – я протянул руку, – мы будем на связи.

Доктор Моррисон тоже встал, но не пожал мне руку. Вместо этого он по-отечески потрепал меня по щеке, – я буду молиться за тебя, Джона.

– Молитва, – выплюнул Тео на стоянке, – какого хрена, а? Что хорошего в молитвах? Он же ученый. Ему нужно затащить свою задницу в лабораторию или еще куда-нибудь и придумать, как остановить этот чертов отказ сердца.

И тут меня осенило. Все это. Словно молния ударила в макушку и рванула вниз, едва не разрубив пополам.

Я схватил Тео за руку, и он резко остановился.

– В чем дело? Джона? Скажи, в чем дело?

Я притянул его ближе, кровь прихлынула к мозгу, и слова вырвались из легких порывом воздуха. Голова распухла. Я чувствовал, как время бежит мимо, секунда за секундой, а я еще не мог закончить. Я еще не закончил.

– Помоги мне, Тео.

– В чем дело?

– Ты должен мне помочь.

– Ты… тебе нужен доктор?.. – он обвел взглядом ряды припаркованных машин, готовый позвать на помощь.

– Ни один врач. Больше нет. Тео, послушай меня. Мне нужна твоя помощь.

– Расскажи мне, – попросил он, – что тебе нужно? Что угодно, Джона.

– Помоги мне закончить, – сказал я, сверля его взглядом, – я должен закончить ее, Тео. Инсталляцию. Несмотря ни на что. Мне нужно оставить после себя что-то.

– Не говори так, – сказал он, – ты никуда не исчезнешь…

Я должен был заставить его понять. Я обнял брата, крепко прижал к себе. Он был твердым и настоящим, в то время как я уже рассеивался в воздухе, частица за частицей.

– Не дай мне исчезнуть, Тео. Пожалуйста. Помоги мне… – глаза Тео вспыхнули от моих слов, и он болезненно сжал мне руки.

– Я помогу тебе, – сказал он сквозь стиснутые зубы, – я помогу тебе. Все, что ты хочешь или в чем нуждаешься… я здесь. И ты тоже. Ты не исчезнешь, Джона. Черт возьми, не так.

Я кивнул и сделал несколько глотков воздуха.

– О’кей. Хорошо, спасибо. Прости, я запаниковал, но теперь все в порядке. Извини. Пойдем. Теперь мы можем идти.

Я пошел дальше, и ему ничего не оставалось, как последовать за мной. Я чувствовал, он наблюдает, как ястреб. Его твердость еще больше успокаивала. Не его гнев был щитом между ним и миром, а то, что лежало под ним. Его преданность тем, кого он любил. Непоколебимый и нерушимый. Постоянный.

Кровь отхлынула от головы, и мое одолженное сердце успокоилось. И все же с каждым ударом оно отсчитывало время. У меня было конечное число импульсов, которые можно было сосчитать и измерить.


Шесть месяцев.

– Я справлюсь, – подумал я, когда мы забрались в пикап Тео. Если я составлю расписание и буду придерживаться его. Если бы я работал столько, сколько мог, без остановок, я бы сделал это. Я бы оставил что-то после себя. Я бы не просто дышал, а использовал свой воздух, чтобы наполнить и сформировать расплавленное стекло, сохранить мое дыхание в нем, и когда оно затвердеет, часть меня останется запертой внутри навсегда.

«Навсегда, – подумал я, чувствуя, как свинцовая тяжесть исчезает, как уменьшается темная тень, тянущаяся за мной, даже в ярком солнечном свете пустыни. – Немного надежды, которая поможет дойти до конца. Цель. Пора приниматься за работу».





Осколки стекла на моей трубке стекали обратно в печь, вырывая меня из воспоминаний. Как и стекло, моя жизнь была расплавленной, податливой и полной возможностей. А теперь она застыла, загорелась и затвердела. Никакого повторного выстрела. Не начинать все сначала с кем-то новым, потому что не было времени, чтобы кто-то новый стал кем-то значительным. У меня была инсталляция. Что-то такое, что пройдет проверку временем, что не зачахнет и не умрет. И будет существовать долго. Я поставил перед собой эту задачу два месяца назад, но ничего не изменилось. Пора было приниматься за работу.

– Давай перекусим и продолжим, – сказал я Тео. Его брови поползли вверх.

– Да? Я думал, ты собираешься…

– Я напишу Кейси и скажу ей, что мне нужно поработать. Она может заказать пиццу или что-нибудь еще, – сказал я, игнорируя отвратительное чувство, чувство вины, что я бросил ее. Тео потер подбородок, выглядя как человек, который прокладывал себе путь, чтобы получить личную выгоду, и теперь ему было плохо от этого.

– Если ты уверен…

– Я уверен, – сказал я, вытаскивая телефон, – я должен придерживаться графика.

И это было правдой.

Конец истории.





Глава 12. Кейси




Я приняла душ, чтобы смыть с себя прошлую ночь. Все: шоу, выпивку и то, как я набросилась на Джону. После этого я завернулась в полотенце, другим сделала тюрбан на голове и вышла из душевой. Я провела рукой по запотевшему зеркалу над раковиной, чтобы увидеть свое отражение. Рука задержалась на теплом стекле. По ту сторону лежали лекарства Джоны.

Он доверял мне, и это заставляло чувствовать себя так хорошо, как я не чувствовала долгое время. Но мысли о недавней пересадке сердца Джоны заставили все внутри сжаться, как будто я только что выпила что-то очень крепкое на пустой желудок. Ужасные медицинские катастрофы происходили с невинными молодыми людьми каждый день, но эта казалась каким-то космическим провалом. Ужасная ошибка. Я не могла понять, почему ситуация казалась такой неправильной. Я провела рукой по шее. Попыталась представить, каково это, когда в груди бьется чужое сердце. Оно ощущалось как его собственное? Мог ли он чувствовать, что это не так? Однажды, когда я была ребенком, я случайно проглотила кубик льда. Когда он упал, я почувствовала холодный твердый камень в груди. Мне было интересно, чувствует ли Джона то же самое – не холод, а присутствие чего-то твердого, тяжелого и чужого в груди.

«Ты ведешь себя глупо, – сказала я себе. – Уверена, он не чувствует себя странно. Или он даже чувствует себя лучше. Его старое сердце было больным. Новое дало ему жизнь».

Эта мысль немного подбодрила меня, хотя подозрение, что что-то не так, не оставляло меня до конца.

Я надела короткие шорты и майку и вышла из ванной.

Из-за кондиционера окно было закрыто, и в квартире стояла тишина.

Мирно. Я села на диван, чтобы полюбоваться прекрасным пресс-папье Джоны на кофейном столике. Я подняла морское пресс-папье – морская жизнь, навеки застывшая в тихом океане.

На расстоянии нескольких миров отсюда.

Двадцать четыре часа назад моя комната была одной из пяти спален в Саммерлин-хаусе, в коридорах постоянно звучали десятки голосов, громкая музыка и пьяный смех. Я была не единственной участницей нашей группы – просто самой преданной. Та комната была в постоянном беспорядке: повсюду валялась одежда, ванную комнату заполняла косметика. И стеклянными деталями были не изящные произведения искусства, а переполненные пепельницы или пустые бутылки, разбросанные по полу.

Мирная тишина квартиры Джоны проникла внутрь меня. Я поглотила ее, попыталась сохранить, законсервировать внутри, чтобы потом достать, когда нужно будет снова отправляться в путь.

Моя грудь сжалась при мысли о прощании с Джоной. Я знала его всего несколько часов, но казалось, что больше. Рядом с ним я вела себя иначе, не так, как с другими мужчинами. Вместо того чтобы сцепиться в неуклюжем союзе тел в пьяном угаре, мы разговаривали. Это напоминало закладывание фундамента для чего-то прочного. В Джоне было нечто магическое, позволяющее мне чувствовать себя собой. Мне нравилось быть рядом с ним, и, я думала, ему нравилось тусоваться со мной. Кто знает, что вышло бы, если дать нам время?

Только у нас не было времени. Все, что мы могли бы начать, будет разрушено, когда я уеду во вторник.

– Мы можем оставаться на связи, – пробормотала я себе под нос. Сумасшедший, неумолимый график гастролей маячил впереди, как бесконечная дорога, но сообщение или звонок от Джоны могли бы сделать все более терпимым. Одна только мысль об этом делала отъезд менее пугающим.

Звонок мобильного телефона нарушил тишину. Я побежала в спальню и выудила из сумки телефон. Звонила Лола.

– Эй.

– Привет, милая, – сказала она устало, – ты все еще жива?

– Да, но это грубовато, – ответила я, – как прошла вечеринка?

– О боже, я даже не могу…

Я услышал щелчок зажигалки, и мне пришло в голову, что я не курила со вчерашнего шоу. И не хотела.

– Потрясающе, – выдохнула она. – Вся выпивка была выпита. Звонили из полиции. Сексом занимались многие, в том числе и твоя покорная слуга.