Нехорошее место

Дождь бил в стекло.

Плохой находился далеко.

Но мог приблизиться. И скоро.





Глава 28




У Конфетки выдался один из тех дней, когда он не мог смириться с тем, что мать умерла. Всякий раз, переступая порог родного дома, он ожидал увидеть ее. Подумал, что слышит, как в гостиной она качается на кресле-качалке, что-то напевает себе под нос, вяжет новый коврик, но, придя в гостиную, увидел, что кресло-качалка все в пыли и затянуто паутиной. Вдруг поспешил на кухню, ожидая увидеть ее там, в ярком домашнем платье и белоснежном фартуке, смазывающую противень или замешивающую тесто для пирога, но, разумеется, ее там не было. В смятении чувств Конфетка поспешил наверх, не сомневаясь, что найдет мать в постели, ворвался в ее спальню и вспомнил, что теперь эта спальня его, а матери нет.

Позже, чтобы выйти из этого ужасного, бередящего душу состояния, он спустился во двор, направился к одинокой могиле матери в северо-восточном углу их большого участка. Он похоронил ее там, семью годами раньше, под таким же серым, зимним небом, которое, как и теперь, скрывало солнце, с ястребом, кружащим в вышине, точно так же, как и сейчас. Вырыл могилу, завернул тело в простыни, надушенные «Шанелью номер пять», и тайком опустил в землю, потому что захоронение на территории, являющейся частной собственностью, если только эту территорию не занимало кладбище, запрещалось законом. Если бы он позволил захоронить мать где-то еще, ему пришлось бы жить рядом, потому что он бы не выдержал долгой разлуки с ее бренными останками.

Конфетка упал на колени.

За семь лет первоначальный холмик осел, и теперь над могилой образовалась неглубокая впадина. Трава росла на ней не так густо, травинки были грубее, более жесткие, отличались от тех, что росли по всей лужайке, и он не знал, почему. Даже после ее похорон трава непосредственно на могиле росла хуже, чем вокруг. Надгробия не было. Хотя высокая изгородь закрывала двор со всех сторон, он не хотел привлекать внимания к месту ее незаконного захоронения.

Не отрывая глаз от земли у своих ног, Конфетка задался вопросом: а не помогло бы надгробие смириться со смертью матери? Если бы он каждый день видел имя и дату смерти, выбитые на куске мрамора, возможно, эта «картинка» постепенно отпечаталась бы и в сердце, и тогда бы из его жизни исчезли такие дни, как сегодня, и он не тешил бы себя ложными надеждами, не принимал желаемое за действительное.

Он улегся на могилу, повернул голову, прижавшись одним ухом к земле, словно ожидал, что она заговорит с ним со своей подземной постели. Прижимаясь всем телом к твердой, неподатливой земле, он надеялся почувствовать силу жизни, которую она когда-то излучала, ту необыкновенную энергию, которая вырывалась из нее, подобно тому, как тепло вырывается из открытой дверцы топки, но напрасно. Пусть его мать и была удивительной женщиной,

Конфетка понимал, абсурдно ожидать, что труп по прошествии семи лет будет излучать хоть толику любви, которой она одаривала его при жизни. Однако же он безмерно огорчался тем, что аура, несомненно, окружавшая святые кости, не достигала поверхности земли.

Слезы жгли ему глаза, но он старался их сдержать. По небу прокатился слабый раскат грома, на землю упали первые большие капли дождя, и стало ясно, что слезы столь же неудержимы, как и надвигающаяся гроза.

Она лежала лишь в пяти или шести футах под ним, и его охватило желание руками разрыть землю, добраться до нее. Он знал, что ее плоть разложилась, знал, что в земле остались только кости, но ему хотелось обнять ее, хотелось, чтобы она обняла его, пусть это и будут объятия скелета. И он действительно выдрал несколько пучков травы, отбросил несколько пригоршней земли. Но тут его тело начало сотрясаться от рыданий, которые не оставили ему сил для борьбы с реальностью.

Она умерла.

Ушла.

Навсегда.

Холодный дождь усиливался, барабанил по спине Конфетки, заливал горячее горе и наполнял ледяной яростью. Френк убил их мать; он должен заплатить за это преступление собственной жизнью. И лежание на мокрой могиле, и слезы ни на шаг не приблизят желанный миг отмщения. Конфетка поднялся, постоял, сжав руки в кулаки, позволяя дождю смыть с себя часть грязи и горя.

Пообещал матери, что удвоит усилия по поиску ее убийцы. И когда в следующий раз выйдет на след брата, уже его не упустит.

Вскинув глаза к черному небу, заливающему землю дождем, он обратился к матери, пребывающей в раю:

— Я найду Френки, убью его, раздавлю, обещаю. Я размозжу ему череп, разрежу мозги на куски и спущу их в унитаз.

Дождь, казалось, пробивал ему кожу, донося холод до мозга костей. Конфетку начало трясти.

— Я найду всех, кто поднимал руку, чтобы помочь ему, я отрежу эти руки. Я вырву глаза всех, кто смотрел на Френки с сочувствием. Клянусь, вырву. И я вырежу языки мерзавцев, у которых нашлось для Френка доброе слово.

Внезапно дождь усилился, прибивая траву к земле, сшибая листья с растущего по соседству дуба, с зеленой изгороди. Дождь с такой силой бил по лицу, что Конфетке пришлось сощуриться. Но он продолжал смотреть на небеса.

— Если у него есть дорогие ему люди, я отберу их у него, как он отобрал тебя у меня. Я вспорю им глотки, выпью их кровь и отброшу, как мусор.

Такие обещания за прошедшие семь лет он давал многократно, и, пусть пока они не выполнялись, Конфетка не опускал руки, не отказывался от своих слов.

— Как мусор, — повторил он.

За прошедшие семь лет желание отомстить не уменьшилось ни на йоту, а ненависть к Френку только возросла.

— Как мусор.

Молния подсветила черное небо. Ослепительно яркий зигзаг вырвался из облаков, и в это мгновение Конфетке показалось, что он видит над собой не облака, а странное, пульсирующее тело какого-то божественного существа, а за подсвеченной плотью ему удалось разглядеть загадочное сияние.





Глава 29




Клинт терпеть не мог сезон дождей в Южной Калифорнии. Большую часть года здесь ярко светило солнце, и в последние десять засушливых лет в некоторые зимы гроза случалась считаное число раз, так что местные жители последние десять засушливых лет в некоторые зимы гроза случалась считаное число раз, так что местные жители забывали, как управлять автомобилем во время дождя. Не только сливные канавы наполнялись водой, но и улицы забивались автомобилями. С автострадами было еще хуже. Они напоминали невероятно длинные автомойки, в которых сломались движущиеся дорожки.


Под медленно угасающим серым светом второй половины понедельника он первым делом заехал в «Паломар лабораторис» в Коста-Месе. Это большое, одноэтажное, из бетонных блоков здание занимало целый квартал в западной части Бристоль-авеню. В медицинском отделении делали анализ крови, спермы, биопсий, но в принципе в лаборатории проводили все виды анализов, как промышленных материалов, так и геологических образцов.

Клинт припарковал свой «шеви» на примыкающей к лаборатории автостоянке. С пластиковым мешком из супермаркета «Воне» в руке, перепрыгивая через лужи, втянув голову в плечи — дождь-то лил как из ведра, — добрался до двери маленькой приемной, вошел, оставляя за собой мокрый след.

Симпатичная блондинка сидела за стойкой. В белой униформе и пурпурном кардигане.

— Вам следовало захватить зонт, — посочувствовала она.

Клинт кивнул, положил мешок на стойку, начал развязывать узел.

— Или надеть плащ.

Из внутреннего кармана пиджака Клинт достал карточку детективного агентства «Дакота-и-Дакота», передал девушке.

— Счет направить им? — спросила девушка.

— Да.

— Вы уже пользовались нашими услугами?

— Да.

— У вас есть счет в нашей лаборатории?

— Да.

— Раньше я вас не видела.

— Нет.

— Меня зовут Лайза. Я работаю здесь только неделю. И ни разу сюда не приходил частный детектив, во всяком случае, с того момента, как я вышла на работу.

Из большого мешка Клинт вытащил три меньших размеров, чистеньких, сухих, положил их рядком.

— У вас есть имя? — Она игриво склонила голову, улыбнулась ему.

— Клинт.

— Если вы будете ходить в такую погоду без зонтика или плаща, Клинт, то заболеете и умрете, несмотря на то, что выглядите крепким парнем.

— Первым делом рубашка. — Клинт пододвинул к девушке один мешок. — Нам нужен анализ пятен крови. Полный клинический анализ. Плюс генетический. Образцы нужно взять из четырех мест, потому что кровь на рубашке может принадлежать не одному человеку, а двоим. В этом случае нужно сделать полный анализ для обоих.

Лайза посмотрела на Клинта, потом на рубашку. Начала заполнять бланк заказа.

— То же самое и для этого образца. — Во втором мешочке лежал фирменный бланк детективного агентства «Дакота-и-Дакота», запачканный несколькими каплями крови. Чуть раньше, в кабинете, Джулия стерилизовала иголку в пламени спички, уколола большой палец Френка Полларда и выжала алые образцы на бумагу. — Мы хотим знать, совпадает ли кровь на рубашке и на бумаге.

В третьем мешочке находился черный песок.

— Это тоже биологическая субстанция? — спросила Лайза.

— Не знаю. Выглядит как песок.

— Если это биологическая субстанция, ее нужно отправить в медицинское отделение, если не биологическая — в промышленное.

— Отправьте по чуть-чуть в каждое. И укажите, что анализ нужен срочно.

— Будет стоить дороже.

— Не важно.

Заполняя третий бланк заказа, она сказала:

— На Гавайях есть несколько пляжей с черным песком. Вы там бывали?

— Нет.

— Кайму. Так называется один из черных пляжей. А черный песок — из вулкана. Вам нравятся пляжи?

— Да.

Она подняла голову, ручка зависла над бланком, широко ему улыбнулась. Губы полные. Зубы очень, очень белые.

— Я обожаю пляж. Нет ничего лучше, чем надеть бикини и пожариться на солнышке, именно пожариться на солнышке, и я не хочу даже слышать о том, что загар вреден. Жизнь все равно коротка, не так ли? Так лучше хорошо выглядеть, пока мы здесь. А кроме того, солнце… нет, не расслабляет меня… и не наполняет энергией.