Носферату, или Страна Рождества

Когда они сели в машину, Чарли Мэнкс достал из-под сиденья серебристый термос. Он отвинтил крышку, наполнил ее горячим шоколадом и передал Бингу. Тот обхватил ее обеими руками и начал потихоньку пить обжигающую сладость, пока Чарли Мэнкс разворачивался и отъезжал от КЛАДБИЩА ТОГО, ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ. Машина помчалась туда, откуда приехала.

– Расскажите мне о Стране Рождества, – дрожащим голосом сказал Бинг.

– Это прекрасное место, – ответил Мэнкс. – При всем уважении к мистеру Уолту Диснею, Страна Рождества является воистину счастливейшим местом в мире. Хотя, с другой стороны, я полагаю, ты мог бы назвать его счастливейшим местом вне этого мира. Там каждый день Рождество и дети никогда не чувствуют горя. Нет, дети вообще не понимают концепции несчастья! Для них существуют только забавы. Это как рай – только население там, конечно, не мертвое! Дети живут вечно, всегда остаются детьми, им не нужно бороться, потеть и унижаться перед взрослыми. Я нашел это место сна случайно – много лет назад. Первыми его поселенцами стали мои собственные дети. Они спаслись до того, как были разрушены той жалостливой гневной тварью, в которую превратилась их мать, – особенно в последние годы.

Он хмыкнул и продолжил:

– На самом деле это место, где каждый день происходит нечто невозможное. Однако это место предназначено для детей, а не для взрослых. Лишь нескольким взрослым позволено жить там. Тем людям, которые показали свою верность по тем или иным причинам. Лишь тем, кто пожелал пожертвовать всем ради счастья нежных малышей. Людям, которые подобны тебе, мистер Бинг.

Он громко высморкался в платок.

– Я всем сердцем хотел бы, чтобы каждый ребенок в мире мог найти свою дорогу в Страну Рождества, где дети могли бы познать безопасность и счастье сверх меры! Ах, парень, это было бы здорово! Но лишь некоторые взрослые согласны отправиться в путь с человеком, которого они никогда не встречали, – особенно туда, куда раньше не могли приехать. Наоборот, они считают меня гнусным растлителем и похитителем детей. Поэтому я привожу в Страну Рождества только одного-двух детей в год, и почти всегда это малыши, увиденные мной на Кладбище Того, Что Могло Бы Быть – милые крошки, страдающие от рук своих родителей. Как человек, который, будучи ребенком, ужасно страдал, я хочу помочь им. Кладбище показывает мне детей, у которых – без моего вмешательства – украли бы детство. Причем украли бы их отцы и матери. Малышей избивали бы цепями, кормили кошачьей едой и продавали извращенцам. Их души превратились бы в лед. Они стали бы холодными бесчувственными людьми и в свою очередь занялись разрушением своих детей. Мы с тобой являемся их единственным шансом, Бинг! Я, годами работая хранителем Страны Рождества, спас около семидесяти детей. И мне верится, что моя неудержимая воля спасет более сотни малышей, прежде чем я завершу свой путь.

Машина мчалась через холодную, напоминавшую пещеру темноту. Бинг двигал губы, ведя безмолвный счет.

– Семьдесят, – прошептал он. – Вероятно, вы спасаете только одного ребенка в год. Возможно, двоих.

– Да, это близко к правде, – ответил Мэнкс.

– А сколько вам лет? – спросил Бинг.

Мэнкс криво усмехнулся, открывая полный рот острых коричневых зубов.

– Работа держит меня молодым. Кончай свое какао, Бинг.

Партридж сделал последний глоток горячей сладкой жидкости, затем поболтал оставшийся напиток. На дне колпачка виднелся молочно-желтый осадок. Бингу было интересно, не проглотил ли он что-то еще из медицинского набора Дьюи Хэнсома. Имя звучало как шутка – как прозвище в шутливом стихотворении. Дьюи Хэнсом. Добинговский помощник Чарли Мэнкса, который спас десять детей и получил в награду Страну Рождества. Если Чарли Мэнкс привез туда семьдесят детей, тогда это получается… Семь добинговских помощников? Везет же некоторым.

Он услышал грохот: стук, дребезг и ворчание большого грузовика, который двигался за ними. Бинг оглянулся. Каждое мгновение звук нарастал по громкости. Но ничего не было видно.

– Вы слышите это? – спросил Бинг, не замечая того, что пустая крышка термоса внезапно выскользнула из его одеревеневших пальцев. – К нам что-то приближается?

– Это утро, – ответил Мэнкс. – Оно накатывает на нас. Не смотри, Бинг! Оно уже здесь!

Рев грузовика стал оглушительным и внезапно оказался слева от Бинга. Тот посмотрел в окно и увидел бок большой машины – буквально в паре футов от него. На металлической панели было нарисовано зеленое поле, красный фермерский домик, коровы и яркое солнце, всходившее над холмами. Яркие лучи высвечивали буквы в фут высотой: «Рассветная доставка».

На мгновение этот грузовик скрыл землю и небо. «Рассветная доставка» заполнила весь обзор. Затем она с грохотом унеслась вдаль, волоча за собой петушиный хвост пыли. Бинг вздрогнул, увидев почти болезненно-синее небо – утреннее небо без облаков и границ.





Сельский край Пенсильвании


Чарли Мэнкс направил «Призрак» к обочине и остановился. Перед ними тянулась потрескавшаяся, песчаная сельская дорога. Желтоватые кусты росли прямо рядом с машиной. Жужжали насекомые. В глаза бил свет низкого солнца. Было не больше семи утра, но Бинг уже чувствовал через ветровое стекло настойчивый жар наступавшего дня. Мир собирался кипеть от зноя.

– Вот же черт! – сказал Бинг. – Что случилось?

– Солнце взошло! – мягко ответил Мэнкс.

– Я спал?

– Думаю, спал, Бинг. Но ты проснулся. Возможно, впервые в жизни.

Мэнкс улыбнулся. Партридж покраснел и неуверенно усмехнулся в ответ. Он не всегда понимал Чарли Мэнкса, но это лишь усиливало его восхищение им… его благоговение.

Стрекозы летали над высокой травой. Бинг не знал, где они находились. Это был не Шугаркрик. Какая-то провинция. Посмотрев в пассажирское окно на туманно-золотистый свет, он увидел на холме колониальный дом с черными жалюзи. На грязной дороге, под акацией, стояла девочка в алом платье с желтыми цветами. Она с удивлением смотрела на машину. В одной ее руке была скакалка. Но она не прыгала, а просто рассматривала их. Бинг предположил, что малышка никогда не видела раньше «Роллс-Ройс».

Он прищурился и поднял руку в приветствии. Она не помахала в ответ. Склонив голову набок, девочка будто бы изучала их. Когда ее косички упали на правое плечо, он узнал ее. Бинг подпрыгнул от удивления, и его колено ударило о нижний край приборной доски.

– Она! – закричал он. – Это она.

– Кто? – участливым голосом спросил Чарли Мэнкс.

Они смотрели друг на друга. Бинг был бы шокирован не меньше, если бы увидел поднявшегося мертвеца. Каким-то образом он и видел сейчас поднявшегося мертвеца.

– Лили Картер, – пискнул он.

Бинг всегда хорошо запоминал короткие стихотворения.

– К жизни плохой влекла ее мать. Детство угасло, начавшись едва. Если бы кто-то мог заступиться и подарить ей…

Его голос затих, когда проволочная дверь на крыльце скрипнула и изящная женщина в испачканном мукой фартуке высунула голову.


– Лили! – закричала она. – Я сказала, что завтрак будет готов через десять минут. Иди домой!

Лили Картер не ответила и только начала медленно пятиться по дороге. Ее глаза оставались большими и очарованными. Она не боялась. Ей просто было интересно.

– Это мать Лили, – сказал Мэнкс. – Я должен собрать данные на их семью. Ее мать работает ночами в придорожном баре неподалеку отсюда. Ты знаешь о женщинах, которые работают в барах.

– А что с ними не так? – спросил Бинг.

– Они шлюхи, – ответил Мэнкс. – Почти все из них. По крайней мере, пока внешность позволяет. В случае с мамой Лили Картер красота увянет быстро. Тогда она перестанет быть шлюхой и превратится в сутенершу. В сутенершу своей дочери. Кто-то же должен зарабатывать на пропитание, а муж у Евангелии Картер отсутствует. Она никогда не была замужем. Возможно, даже не знает, кто обрюхатил ее. Маленькой Лили только восемь, но девочки… растут быстрее мальчиков. Как будет выглядеть эта маленькая леди? Я уверен, что ее мать запросит большую цену за невинность ребенка!

– Откуда вы знаете? – прошептал Бинг. – Откуда вы знаете, что все это действительно случится? Вы… уверены?

Чарли Мэнкс приподнял одну бровь.

– Есть только один способ узнать. Отойти в сторону и оставить Лили на попечении ее матери. Возможно, мы навестим их через несколько лет и посмотрим, как сильно ее мать преуспела в обращении с девочкой. Скорее всего, она предложит нам ее на двоих!

Лили шла задом до самого крыльца. Изнутри мать снова выкринула ее имя. Голос был хриплым и сердитым. Для Бинга он звучал, как голос пьяницы в похмелье, – скрипучий и грубый.

– Лили! Немедленно иди домой, или я скормлю твои яйца чертовой собаке.

– Сука, – прошептал Бинг Партридж.

– Я склонен согласиться с тобой, – сказал Мэнкс. – Когда ее дочь поедет со мной в Страну Рождества, мать не почувствует горя. Конечно, будет лучше, если они исчезнут вместе. Я не возьму миссис Картер с собой, но, возможно, ты найдешь для нее какое-то применение. Хотя я могу придумать для нее только одно занятие, которое она заслуживает. И когда ты представишь, что она может сделать с дочерью, если оставить их в покое… Одним словом, я не буду лить слез о ней.

Сердце Бинга быстро забилось за грудной костью. Во рту пересохло. Он начал возиться с замком. Чарли Мэнкс схватил его за руку, как он делал это на КЛАДБИЩЕ ТОГО, ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ, когда помогал ему идти через лед.

– Куда ты собрался? – спросил Чарли.

Бинг ответил ему диким взглядом.

– Чего мы ждем? Пойдем туда. Пойдем и спасем эту девочку!

– Нет, – ответил Чарли. – Не сейчас. Нужно подготовиться. Наше время придет, и довольно быстро.

Бинг посмотрел на Мэнкса с удивлением… и с определенной долей уважения.

– Да, мой мальчик, – сказал Чарли Мэнкс. – Женщины могут поднимать ужасный галдеж, когда они думают, что их дочерей забирают от них, – даже такие плохие матери, как миссис Картер.

Бинг кивнул.

– Как ты думаешь, мы можем использовать севофлюран с твоей работы? – спросил Мэнкс. – Кстати, приготовь пистолет и противогаз. Мне кажется, они нам пригодятся.





Библиотекарь

1991





Хаверхилл, штат Массачусетс


Ее мать сказала: Не выходи за порог, и Вик не стала выходить – она убежала из дома, борясь со слезами. Перед этим она услышала, как отец сказал Линде: Оставь ее в покое, она и так чувствует себя плохо. Но его слова сделали все только хуже, а не лучше. Девочка схватила велосипед и побежала с ним на дальний край заднего двора. Она перебросила ногу через раму, а затем погрузилась в прохладную и сладко пахнувшую тень сосновой рощи на улице Питтмана.

Вик не думала, куда ехала. Ее тело само направляло «Рэйли» по крутой тропе холма, преодолевая дорожку между большими деревьями на скорости тридцать миль в час.

Она ехала к реке. Река была на месте. Так же, как и мост.

На этот раз потерянной вещью была фотография – мятый черно-белый снимок круглощекого парня в сомбреро, державшего за руку молодую женщину. Та свободной рукой прижимала платье к своему бедру – очевидно, дул ветер и пытался поднять его край. Тот же бриз переместил несколько светлых прядей на ее дерзкое, насмешливое, почти красивое лицо. Мальчик целился в камеру игрушечным пистолетом. Этот черноглазый семилетний стрелок был Кристофером Макквином. Женщина, его мать, в то время уже сохла от рака яичников, который прикончил ее в возрасте тридцати трех лет. Фотография была единственной вещью, оставшейся от нее. И когда Вик спросила, может ли она взять ее в школу, чтобы закончить проект по рисованию, Линда выступила против. Крис Макквин переспорил жену. Он сказал: Эй, подожди. Я хочу, чтобы дочь нарисовала ее. Ближе им уже не пообщаться. Верни ее, Проказница. Я не хочу забывать, как она выглядела.

В тринадцать лет она была звездой шестого класса по рисованию, который вел мистер Эллис. Он выбрал ее акварель «Крытый мост» для ежегодного школьного показа в мэрии, и картина оказалась единственой работой от шестиклассников среди картин более старших учеников – с качеством, варьирующим от плохого к худшему. (Плохое: это многочисленные картины бесформенных фруктов в покоробленных чашах. Худшие: портрет склонившегося единорога с радугой, выходившей из его задницы, словно при приступе техниколорного метеоризма.) Когда Хаверхиллская газета посвятила этому показу третью страницу, догадайтесь, какой рисунок они выбрали для своей статьи? Естественно, не единорога. После того как «Крытый мост» вернулся домой, отец вправил его в березовую рамку и повесил на стену, где прежде находился «Рыцарь дорог». Вик избавилась от Хоффа годы назад. Хофф оказался неудачником, и его трансовые муравьи были маслянистыми коробочками дерьма. Она не скучала по нему.

Их последним заданием года было «реалистическое рисование». Детей попросили поработать с особенными для них фотографиями. У отца Вик в кабинете было пустое место над столом – туда как раз поместилась бы картина. Вик очень хотела, чтобы он мог видеть свою мать в полном цвете.

Вчера она принесла рисунок домой – в последний день школы, после того как опустошила свой ящик. Конечно, последняя акварель не была настолько хорошей, как «Крытый мост». Но Вик все же думала, что ей удалось поймать истину в женщине на фотографии: намек окостеневших бедер под платьем, усталость и отвлеченность в улыбке. Ее отец долгое время смотрел на портрет с довольным и немного грустным видом. Когда Вик спросила, что он думает, отец лишь сказал:

– Ты улыбаешься так же, как она, Проказница. Раньше я этого не замечал.

Картина вернулась домой… но фотография потерялась. Вик не знала, где оставила снимок, пока в пятницу вечером мать не начала расспрашивать о нем. Сначала Вик думала, что фото находилось в рюкзаке, потом – в ее спальне. Однако в ночь на пятницу Вик пришла к пониманию, что она потеряла его и понятия не имеет, где видела в последний раз фотографию. У нее сжался живот. В субботу утром – в первый славный день каникул – мать Вик пришла к такому же выводу, решив, что снимок потерян. В состоянии истерии она сказала, что фотография намного важнее, чем дерьмовый рисунок шестиклассницы. И тогда Вик отправилась в путь. Она уехала, боясь, что если будет неподвижной, то сама станет истеричной и злой – а эти эмоции ей не хотелось чувствовать.