Писатель как профессия

О рейтинге поколений




В этом смысле писателям, для которых источником творческой энергии выступает не «солидный» материал, а внутренние ресурсы, возможно, несколько легче. Потому что им в качестве литературного сырья вполне хватает событий обычной жизни, повседневной рутины, случайно встреченных людей, бытовых сценок, свидетелями которых они становятся. Тут главное включить воображение, чтобы превратить подручный материал в прозу. Энергию, на которой работают такие авторы, можно назвать «возобновляемой». Они не чувствуют потребности идти на войну, рисковать на арене для боя быков или охотиться на львов.

Только не поймите меня неправильно, я ни в коем случае не обесцениваю личное участие в таких событиях, как война, бой быков или охота. Разумеется, у экстремального опыта тоже есть смысл и ценность. Опыт – это основа писательской деятельности. Без него никак нельзя. Я просто хочу сказать, что хорошая проза может вырасти из любого опыта, даже гораздо менее драматичного. Ничем не впечатляющее событие или мимолетная встреча могут стать мощным источником творческой энергии, если вы знаете, как его использовать.

Есть такая японская поговорка: «Камни плывут, листья тонут», которая означает, что у каждого правила могут быть исключения; что для каждой общепринятой ситуации с большой долей вероятности припасена «ситуация с точностью до наоборот». В художественной литературе обратные ситуации попадаются сплошь и рядом. Вещи, которые сейчас кажутся банальными, со временем могут приобрести очень важное значение, и напротив, то, что сейчас видится нам невероятно ценным, вдруг потеряет смысл, превратится в пустую скорлупку. Два мощных потока – невидимый вооруженным глазом, но непрерывный творческий процесс и постоянное течение времени – то и дело выносят на берег, подкидывают нам такие перевертыши.





Поддерживать писательские амбиции




Прежде чем сокрушаться, что вам не хватает материала, подумайте: не слишком ли легко вы сдаетесь, не слишком ли быстро опускаете руки? Попробуйте немного изменить угол зрения, образ мысли, и вашему взору откроются обширные месторождения – бери не хочу. Только надо научиться видеть. Вещи, которые на первый взгляд кажутся заурядными, попав в поле человеческой деятельности и устремлений, могут преобразиться до неузнаваемости и стать источником ценных и глубоких наблюдений. Все, что от вас требуется, как я уже говорил, – поддерживать в себе писательские амбиции. Это главное!

Я всегда был уверен, что одно поколение не может быть лучше или хуже другого. И хотя в нашем обществе существует огромное количество стереотипов: мол, один возраст – хорошо, а другой – плохо, я считаю, что такого рода заявления не выдерживают никакой критики. Рейтинг поколений – это чушь. Разумеется, у каждой возрастной группы есть характерные особенности, но по количеству и качеству талантов разные поколения мало чем отличаются друг от друга. Настолько мало, что и говорить не о чем.

Приведу конкретный пример. Нынешнюю молодежь часто упрекают, что они хуже читают и пишут иероглифы, чем представители предыдущих поколений (вообще-то я не знаю, так это или нет). Но, с другой стороны, очевидно, что молодые гораздо лучше разбираются в компьютерных языках. Вот об этом-то я и говорю: у каждой возрастной группы есть слабые и сильные стороны. Это очень простая идея. Соответственно каждое поколение должно в творчестве опираться на свои сильные стороны. Молодым писателям следует использовать язык как оружие, выбирая самые простые, естественные, но в то же время меткие слова, чтобы описать, что они видят. Они не должны оглядываться на старших и бояться их, но, с другой стороны, у них нет никаких причин, чтобы упиваться чувством собственного превосходства.

Мой дебют тридцать пять лет назад вызвал бурю эмоций. Критики старшего поколения негодовали: «Это не литература! Это нельзя называть художественной прозой!» Их нападки вывели меня из душевного равновесия, и я решил уехать из Японии на несколько лет, пожить за границей, где я смогу писать, что хочу, в тишине и покое, вдали от склок и споров… Но при этом я никогда не сомневался в том, что я делаю, и не разочаровывался в своем подходе к прозе. «По-другому я писать не умею. Так что живите с этим, как хотите» – так я ответил критикам. Разумеется, я писал не идеально, но я точно знал, что если буду продолжать, то научусь лучше это делать и смогу достичь большего. Я был убежден, что иду по верному пути и что время покажет, чего я стою, как писатель. В общем, тогда мне понадобилось немало выдержки и душевных сил.

Сейчас, оглядываясь назад, я не могу с уверенностью сказать, был ли я прав или нет. Да и кто может? Я вообще сомневаюсь, что литературную ценность можно измерить даже по прошествии долгого времени. И все-таки моя убежденность в том, что я иду правильным путем, не покидала меня все эти тридцать пять лет. Может быть, когда пройдут следующие тридцать пять, ситуация в корне изменится, но, учитывая мой нынешний возраст, я не уверен, что смогу увидеть перемены своими глазами. Надеюсь, кто-то из вас сможет сделать это вместо меня.

Подводя итог, хочу сказать следующее: каждое поколение обладает ограниченным запасом литературного сырья, на основе которого пишется художественная проза. Форма и относительный «вес» этого первичного материала определяют форму и функцию «транспортного средства», которое нужно будет создать. Взаимодействие между материалом и транспортом, обусловленное их взаимосвязью, – вот что порождает новые формы литературной реальности.

Каждая эпоха, каждое поколение существует в своей собственной «действительности». Работа прозаика – собирать, запасать, накапливать информацию об этих «действительностях» – сегодня не менее актуальна, чем всегда, и будет оставаться таковой еще долгие годы.

Так что, если ваша цель – писать художественную прозу, оглядитесь вокруг. Мир может казаться cкучным и неинтересным, но на самом деле под невзрачной оболочкой – тайные залежи, таинственные месторождения. А писатели эти месторождения открывают, разрабатывают, доводят сырой материал до совершенства. Что еще замечательно – это не требует практически никаких инвестиций. Имея пару зорких глаз, любой может выбрать золотоносную жилу себе по вкусу.

Вам не кажется, что более прекрасной профессии, чем наша, не найти?





Беседа шестая

Заполучить время в союзники, или Как пишутся романы




По зову сердца




Вот уже тридцать пять лет я являюсь профессиональным писателем и за это время написал много разной прозы – большой и малой, художественной и документальной. У меня есть романы в нескольких томах (например, 1Q84) и однотомные романы (например, «Послемрак»), есть обычные рассказы и короткие. Если сравнить корпус моих текстов с эскадрой, то там найдутся линкоры и крейсеры, эсминцы и подводные лодки – суда почти всех видов и размеров (чего вы там не найдете, так это воинственных намерений, которые моим текстам не свойственны). У разных кораблей – разные функции и задачи, но все они, каждый на оптимальной для себя позиции, взаимодополняют друг друга, составляя единое целое. Перед тем как начать писать, я выбираю форму в зависимости от своих ощущений на тот момент. При этом обычно я следую принципу чередования, но не регулярного, а как бы «по зову сердца», в согласии с естественным ходом событий. «Ну что, кажется, самое время для романа…», «Все, надо рассказ писать», – поддавшись велению сердца или почувствовав неодолимую потребность, я свободен выбрать любой «сосуд» и так и делаю. Выбирая, я не колеблюсь ни секунды. Я точно знаю: сегодня будет такая форма. Если пришла пора написать рассказ, я сажусь и пишу его, ни на что другое не отвлекаясь.

Вообще я считаю себя прежде всего (или скорее окончательно и бесповоротно) романистом, автором крупной прозы. Я по-своему люблю и повести, и рассказы и, когда пишу их, разумеется, всецело отдаюсь процессу, да и по отношению к результату тоже, как правило, испытываю теплые чувства, но! Все-таки романы – это мое основное поприще, в них лучше всего, так сказать, в самом благоприятном свете проявляются мои вкусовые предпочтения, характерные писательские особенности и тому подобные вещи, составляющие мою индивидуальность (возможно, кто-то со мной в этом не согласится – пусть так, у меня нет ни малейшего желания кого бы то ни было переубеждать). По своему складу я бегун на длинные дистанции, а чтобы умело увязать одно с другим, сделать все осязаемым, выпуклым, необходим некий временной и пространственный объем, взгляд на расстоянии. Когда я намереваюсь сделать то, что действительно хочу, мне, как самолету, нужна протяженная взлетная полоса.

Такая форма, как рассказ, позволяет ухватить самые мелкие подробности, неизбежно опускаемые в романах, и она представляет собой гораздо более маневренное, умное средство передвижения. Рассказ – это отличное поле для самых невероятных экспериментов как с точки зрения текста, так и содержания; кроме того, в рассказах можно использовать материалы и средства, которые не подойдут для более крупной прозы. Как мелкоячеистая сеть, зачерпнув едва заметную тень, вытаскивает улов, рассказ (если повезет) может воплотить в четкой форме самые разные движения моей души. Чтобы написать его, надо не так уж много времени. Если вдруг захочется, то без всякой специальной подготовки за несколько дней вполне можно создать отличный рассказ. Бывает, что мне просто физически необходимо поработать именно с этой подвижной, гибкой формой. Однако – и я тут говорю о своем, и только о своем, видении, сопряженном с определенными условиями – вместить все, что мне хотелось бы в текст вложить, эта форма не способна.

Пожалуй, чтобы написать важное и осмысленное, прежде всего в моих собственных глазах, прозаическое произведение (то есть такой текст, который в потенциале сможет совершить перемену во мне самом), мне нужно поле действия, где я смогу беспрепятственно реализовать свою творческую свободу. Соответственно сперва я должен убедиться, что поле достаточно широкое. Затем оценить, сколько во мне накоплено энергии – хватит ли ее на заполнение имеющегося пространства? Потом, если можно так выразиться, я открываю кран на полную – и вперед, за долгосрочную работу! С ощущением процесса самореализации, которое я в этот момент испытываю, ничто не может сравниться. Это особое чувство посещает меня только тогда, когда я приступаю к работе над романом.

Вот и получается, что романы для меня – красная нить жизни, а рассказы и повести – что-то вроде спортзала, где проходят тренировки перед главным событием. Ведь бег на десять тысяч метров и на пять тысяч метров – это тоже отдельные дисциплины легкой атлетики, в которых устанавливаются и утверждаются свои рекорды, но все-таки для стайера[17] главной дистанцией остается марафон. Так и для меня в писательстве.





Какую я пишу прозу?





В общем, на этот раз я хотел бы поговорить о том, как пишутся романы. Вернее, я хотел бы на примере моих романов показать, как и какую я пишу прозу. Я говорю о «своих романах» как о едином целом, но на самом деле все они, разумеется, отличаются один от другого: по сюжету, по типу повествования, по месту и срокам написания. Тем не менее все они подчинены одному и тому же основному порядку и одинаковым принципам. Опять-таки по моему личному впечатлению, в чем-то главном они не так уж сильно различаются. Я действую по схеме, которую вполне можно назвать «стандартной рабочей процедурой» (business-as-usual). Другими словами, я придерживаюсь четкой последовательности действий, чередуя жизненный и рабочий циклы – именно так и становится возможным первоначальное появление романа. Но это только часть процесса. Для долгосрочной работы необходим значительный запас энергии, поэтому на самых первых порах я должен определиться с окружающей обстановкой и моим в ней расположением. Ведь при неудачном развитии событий я могу по ходу слегка переусердствовать себе во вред.

Перед тем как начать писать крупное произведение, я первым делом (выражаясь метафорически) убираю со своего письменного стола все лишнее. То есть создаю обстановку, в которой создаю «только роман, и ничего другого». Если, например, я пишу эссе для регулярной колонки в каком-нибудь журнале, я приостанавливаю этот проект, и от писательских халтур, за исключением каких-то особо выдающихся случаев, тоже отказываюсь. Такой уж у меня характер: когда я всерьез за что-нибудь берусь, ничего другого делать не могу. Хотя частенько бывает, что параллельно с написанием романа я продолжаю что-нибудь переводить – без дедлайна, в своем темпе, – но делаю я это не для заработка, а для смены обстановки, чтобы переключиться. Потому что перевод по своей сути – это производственный процесс, во время которого голова работает иначе, чем во время написания собственного текста. Следовательно, писать роман перевод не мешает. Он, как разминка в спорте, весьма полезен в качестве дополнительной нагрузки и, как мне кажется, помогает достичь сбалансированной работы мозга.





Как обеспечить себя, пока пишешь роман?




«Ты тут несешь какую-то чушь, но на самом деле надо же и на жизнь зарабатывать, а это значит – поневоле брать и другую работу, по мелочам», – могут возразить мне коллеги по писательскому цеху. И правда, как обеспечивать себя, пока пишешь роман? Я расскажу вам о схеме, которая оказалась хороша именно для меня. Конечно, лучше всего получить аванс от издательства, но в Японии системы авансов в нашей области не существует. Да и все равно в случае с романом эта сумма вряд ли покроет весь период работы над произведением. Опять-таки могу говорить только за себя, но пока книги мои продавались еще не очень хорошо, я всегда, когда писал романы, поступал следующим образом: брался за дополнительную работу, которая не была связана с писательством (в том числе и за тяжелую физическую). А вот предложений чего-нибудь написать я принципиально не принимал. Если оставить за скобками считаные исключения из этого правила (в самом начале моей карьеры, пока у меня еще не выработался собственный стиль, я действовал методом проб и ошибок), то, когда я писал роман, я писал только его.

С какого-то момента я начал писать романы по большей части за границей, потому что в Японии мне постоянно мешали какие-то непредвиденные дела (как внезапные радиопомехи). За границей можно было об этих делах не думать и сосредоточиться на работе. В общем, в моем случае уже на первом этапе, когда я только начинал писать романы (а для прозаика это очень важный этап, который определяет, как будет устроена его жизнь в дальнейшем), я понял, что мне лучше находиться подальше от Японии. Первый раз я выехал за границу с такой целью во второй половине восьмидесятых, но чувствовал я себя тогда все-таки не совсем уверенно. «Если так кататься, выживу ли я вообще?» – такая мысль очень меня беспокоила. Наглости у меня хватало, но тут требовалась решимость другого уровня – готовность сжечь за собою все мосты, отрезать путь к отступлению. Я договорился с одним издательством, что напишу для них травелог, и даже умудрился со скрипом получить аванс (впоследствии эти путевые заметки вышли под названием «Далекий барабан»), но, несмотря на это, я понимал, что мне придется потратить на поездку все свои сбережения и как-то жить дальше.

Все-таки я решился, отправился на поиски новых возможностей – и в моем случае это решение себя оправдало. «Норвежский лес», который я написал, пока жил в Европе, разошелся на удивление хорошо, жизнь налаживалась, и я постепенно смог разработать схему, позволяющую мне продолжать не спеша создавать романы. В этом смысле, я считаю, мне здорово повезло, но на одном везении я бы далеко не уехал. Свою роль сыграли решимость и напористость. Я готов к тому, что это высказывание может показаться кому-то заносчивым.

Когда я пишу роман, у меня есть правило «десять листов в день». Лист – это формат писчей бумаги, на котором умещаются четыреста иероглифов. Если измерять в экранах моего «Мака», получается два с половиной экрана, но я считаю по старинке в бумажных листах. После десяти листов, даже если хочется продолжать, я останавливаюсь, и наоборот, если идет как-то не очень – не прерываюсь, пока не напишу все десять, потому что в долгосрочной работе важна регулярность. А если один день ты пишешь километры, а в другой – ни строчки, то какая тут может быть регулярность? Мои десять листов – как карточка учета рабочего времени, закрыл – и порядок.

Я уже слышу голоса: «Тоже мне, деятель искусства!», «Да это ж прям как на заводе». Да, деятель искусства, наверное, так не поступит, но кто сказал, что прозаик обязательно должен им быть? Кто и когда так решил? Никто не решал. Мы можем писать свою прозу так, как нам нравится. Попробуйте подумать: «А ведь быть деятелем искусства вовсе необязательно», и вам сразу станет легче жить. Прозаик прежде всего свободен, а такой человек по определению делает, что хочет, так, как хочет, и там, где хочет, тогда как деятель искусства в церемониальных одеяниях и пошевелиться толком не может, к тому же постоянно озабочен своим образом в глазах общества.





Так не лучше ли оставаться просто свободным человеком?




Так не лучше ли оставаться просто свободным человеком?

У Исака Динесена[18] есть известное высказывание: «Пиши каждый день, без надежды, без отчаяния». Вот я и писал каждый день по десять листов. Бесстрастно и невозмутимо. «Без надежды и без отчаяния» – на самом деле замечательно сказано! Я вставал с утра пораньше, разогревал себе кофе и четыре-пять часов работал за письменным столом. Если писать в день по десять листов, то за месяц получится триста. За полгода – тысяча восемьсот листов. Конкретный пример: тысяча восемьсот листов – это как раз первый черновик рукописи «Кафки на пляже», романа, который я писал в основном на северном побережье острова Кауаи на Гавайях. Там, знаете, нет вообще ничего, кроме постоянно идущего дождя, благодаря этому работа у меня спорилась. Я приступил к написанию в начале апреля и закончил в октябре. Помню точно, потому что начал писать, как раз когда стартовал сезон профессиональной бейсбольной федерации, а закончил – к началу чемпионата Japan Series[19]. В тот год «Якультские ласточки», которых тренировал Вакамацу, стали чемпионами, и я, их преданный болельщик на протяжении долгих лет, пребывал в диком восторге: «Ласточки – чемпионы! А я дописал роман!» Это чувство я отлично запомнил. Все время работы я практически безвылазно сидел на Кауаи, поэтому не мог во время сезона ходить на стадион Дзингу и смотреть их игры. Конечно, было очень жаль.

В написании романа – в отличие от бейсбола – практически нет перерывов. Едва закончив игру, ты сразу же вступаешь в следующую схватку. Когда готов первоначальный вариант рукописи, то вот тут, если вы меня спросите, наступает самый интересный момент, на который действительно не жалко потратить время.





Я правлю упорно, как трактор




Когда закончен начальный черновик, надо немного перевести дух (бывает по-разному, но в среднем хватает недельного отдыха) и приниматься за первую правку. Что касается моего подхода, то я правлю упорно, как трактор, с самого начала и до самого конца. Конкретно перепахиваю весь текст. Каким бы длинным ни получился роман, как сложна ни была бы структура, я работаю, не имея четкого плана, не зная, как будут развиваться и куда заведут меня события. Во время работы в ход идет все: любая посетившая меня идея может экспромтом войти в сюжет, и так постепенно рождается роман-импровизация. Писать таким образом, несомненно, гораздо интереснее, но при этом не избежать противоречивых, темных мест. Их действительно получается довольно много. Характер (или характеристика) кого-нибудь из героев романа может по ходу измениться до неузнаваемости. Может нарушиться хронология. И вот все эти нестыковки я нахожу и привожу в порядок, чтобы получилось связное, последовательное повествование с внутренней логикой. Некоторые куски текста я выкидываю, некоторые переписываю, вставляя тут и там новые эпизоды. Так было, когда я писал «Хроники заводной птицы»: я обнаружил огромный фрагмент, который не лез вообще ни в какие ворота. Пришлось выкинуть несколько глав, на основе которых я позже написал отдельное произведение («К югу от границы, на запад от солнца»). Такое тоже в практике случается. Хотя это, конечно, исключительный случай, обычно забракованное мной исчезает бесследно.

Первая правка продолжается месяц, а иногда два. После нее я опять немного отдыхаю и приступаю ко второй правке. Действую опять-таки по наитию. Могу добавить более детальные описания пейзажей или изменить ритм диалогов. Проверяю, не осталось ли в тексте каких-нибудь сюжетных нестыковок, облегчаю трудночитаемые места, чтобы сделать повествование в целом более естественным и гармоничным. То есть здесь уже речь идет не о серьезной полостной операции, а о серии небольших хирургических вмешательств. После окончания второй правки – снова отдых и третья правка. Тут уже не оперативное лечение, а физиотерапевтические процедуры. На этом этапе важно найти, где надо подкрутить, а где ослабить гайки для более эффектного разворачивания сюжета.

Большая проза – большая в буквальном смысле: по объему и по времени, поэтому, если гайки везде затянуты слишком сильно, читателю может не хватить воздуха. Надо перечитать, чтобы убедиться: в некоторых местах у читателя есть возможность перевести дух. Нужно улучшить баланс между целым и его частями… И так постепенно происходит детальная настройка всей вещи. Иногда критики прицепляются к какой-нибудь одной части романа и говорят: «Писателю непозволительно быть таким небрежным». Но как по мне, подобную их игру честной не назовешь. Роману необходимы небрежные, расслабленные места, так же как живым людям нужно иногда отдыхать. Именно за счет намеренной небрежности эффектно срабатывают те части, где все затянуто до предела.

После третьей правки я беру большой отпуск. На полмесяца или даже на месяц кладу роман в ящик и забываю о его существовании. Или, по крайней мере, стараюсь забыть – для этого я путешествую, что-нибудь перевожу и так далее. Когда ты пишешь роман, очень важно уделять время работе над ним, но не менее значимо уделять время ничего-с-ним-неделанию. Взять, к примеру, производственный процесс на предприятии или работу на стройплощадке – и там, и там есть так называемая фаза «созревания», когда изделие или сырье оставляют «полежать». Пока оно лежит, оно дышит, проветривается, возможно, внутри него успевает застыть то, что было не до конца готовым. С романом – то же самое. Если не дать ему «полежать», не проветрить как следует, он получится сырым, зыбким, с разнородной структурой.

Ну а после того как вещь отлежится, наступает время финальной правки-отделки. Полежавший, отдохнувший роман всегда производит на меня не такое впечатление, как раньше. Его недостатки, которые я до этого не замечал, становятся вдруг очень яркими. На этом этапе можно понять, есть у произведения глубина или нет, потому что отдохнул ведь не только текст, но и моя голова, да и я сам.





Мнение со стороны




Ну вот, роман «дозрел», правка закончена, и тут наступает момент, когда очень важно получить мнение со стороны. Лично я, как только роман приобретает более-менее законченную форму, прошу жену прочитать рукопись. Так я делаю всегда, с тех самых пор как стал писателем. Для меня мнение жены – это, выражаясь по-музыкальному, камертон. Как старые колонки (прошу прощения, дорогая) у нас дома, через которые я всегда слушаю любую музыку. Они не особо навороченные, я купил их когда-то в семидесятых вместе с музыкальной системой. По сравнению с нынешними продвинутыми колонками спектр звука у них довольно ограниченный, и разделение на разные частотные диапазоны не так чтобы очень хорошее, в общем, это уже музыкальный антиквариат. Но я за долгие годы через эти колонки такое количество самой разной музыки прослушал, что их звук сделался для меня золотым стандартом воспроизведения. Очень я к нему привык.

Сейчас я скажу слова, которые могут кому-то очень не понравиться. В Японии редакторы издательств хоть и имеют профквалификацию, но, по сути, это такие же офисные служащие, как и обычные работники компаний. В любой момент их могут «перебросить» в порядке ротации неизвестно куда. Конечно, бывают и исключения, но в большинстве случаев сверху просто приходит указание: «Ты теперь занимаешься таким-то писателем», – и человек становится ответственным редактором, поэтому бессмысленно предполагать тут какие-то теплые, близкие отношения. А жене моей, хорошо это или плохо, никакая ротация не грозит – это именно то, что называется «наблюдение из фиксированной точки». Мы уже много лет вместе, и я могу примерно понять, какими нюансами, ассоциациями и скрытыми смыслами обусловлены ее впечатления (я говорю «примерно», потому что понять жену досконально в принципе невозможно.)

«Много лет вместе» – это еще недостаточное основание, чтобы спокойно принимать критику. Я ведь буквально только что закончил роман, который писал очень долго, и хотя после фазы «созревания», конечно, немного поостыл, в голове все еще кипит буйная кровь, поэтому любая критика воспринимается мной в штыки. Иногда страсти накаляются. Бывает, доходит и до словесных перепалок, во время которых мы говорим друг другу слова, которые редактору издательства так вот в лоб и не выложишь. Наверное, это можно считать преимуществом общения с родными и близкими. На самом деле в жизни я не такой уж эмоциональный, но это именно такой этап в моей работе, когда быть спокойным невозможно. Я бы даже сказал, что именно в это время мне просто необходимо выплеснуть эмоции.