Прежде чем мы стали чужими

– Ладно, тогда начинаем.

– И куда теперь? – спросил я.

У нее загорелись глаза.

– В темную комнату, – она протянула мне кассету с пленкой. – Нам надо проявить это.

– Пожалуйста, скажи, что там не ваши фотки в голом виде, – заметил Брендон.

– Да нет, этим они уже, наверно, сыты, – добавила Тати.

– Нет, – ответила Грейс. – Там подсказка.

– А нам что делать, пока вы будете проявлять? – спросила Тати.

– Вы тоже идете с нами, – сказала Грейс. – Мэтт покажет вам, как печатать снимки.

– Да, это страшно весело, – фыркнул я.

Наслаждаясь по пути теплым солнечным днем, мы отправились в университетскую фотолабораторию. Там было несколько маленьких темных комнат, где проявляли негативы, и одна побольше, с красным светом, увеличителями и проявителями, чтобы печатать снимки. Я засунул в увеличитель несколько негативов из пленки, которую проявил раньше и оставил там, чтобы Брендон и Тати могли напечатать фотки. Там были наши с Грейс снимки, где мы строили рожи в камеру. Работа была ерундовая, но по крайней мере Брендону с Тати будет чем заняться, пока мы с Грейс проявим пленку.

Мы прошли в коридор, где я втолкнул Грейс в одну из маленьких комнаток и закрыл дверь.

– Спасибо тебе за сегодняшний день. Это здорово.

Я поцеловал ее, прижав к двери, и закинул ее ногу себе за спину, гладя рукой ее бедро и задирая подол платья.

– Мне казалось, ты говорил, что вы тут этим не занимаетесь.

– Не знаю, чем занимаются другие, и вообще мне плевать.

С легким хныканьем она выбралась из моих объятий.

– Нам надо проявить пленку, Ромео.

– Зануда, – пробурчал я. – Ладно, я поставлю ее проявляться, но я еще вернусь.

– Я буду в твоем распоряжении, но сначала пленка.

– Хорошо. Я должен буду выключить красный свет, чтобы она проявилась, так что тут будет совершенно темно примерно двенадцать минут.

Она сморщила нос:

– Чем это пахнет?

– Проявителем.

В крошечной, три на три метра, комнатке, где было тепло и влажно, химические запахи казались страшно интенсивными. Вдоль одной стенки были металлическая раковина, стойка и высокий узкий бак с раствором проявителя, куда опускались негативы. На стойке был большой таймер со стрелками, светящимися в темноте. У другой стены стояла деревянная лавка.

Я нагнулся и включил радио под раковиной. Из динамика над головой зазвучала музыка – на университетской станции играли какой-то джаз.

– Я не могу сменить программу, но хоть что-то, – обернулся я к Грейс, сидевшей на лавке. – Ты готова? Я сейчас выключу красный свет.

– Готова.

Я нажал выключатель. В фотолабораториях так темно и тепло, что тебе немедленно начинает хотеться спать. Я услышал, как Грейс зевает на своей лавке. Все мои чувства были обострены. Я вытащил пленку из кассеты и прицепил к ней прищепку. Двигаясь на ощупь, я умудрился опустить пленку в проявитель совершенно беззвучно.

– Ты там в порядке, детка? – спросил я.

– Ага, – сонно ответила она.

– Еще минута, – я установил таймер, и тут мой мозг пронзил образ Грейс, скачущей на мне верхом.

– Раздевайся, – велел я ей.

Она засмеялась:

– Ты что, серьезно?

– За двенадцать минут можно столько всего сделать, – сказал я, нащупывая дорогу к ней.

Я нащупал ее руку, и мы начали целоваться. Остальные чувства были уже не нужны – только прикосновения. Я целовал ее ухо, а потом по шее вниз до плеча, а потом снял с нее платье через голову. Она расстегнула мой ремень и нырнула рукой в джинсы. Развернув ее спиной к себе, я целовал ее плечи, гладил спину, спускаясь все ниже, пока мои пальцы не оказались внутри. Она не издавала ни звука.

– Ты в порядке? – спросил я.


– Не останавливайся, – выдохнула она.

Тогда я скользнул в нее. Наше дыхание сбилось, мы еле успевали дышать. Сперва я двигался медленно, затем все быстрее и быстрее. Она отвечала мне, повторяя мои движения. В темноте не раздавалось никаких звуков, кроме тяжелого дыхания и слабых мяукающих стонов. Она сжалась вокруг меня, и я забыл обо всем. Разрывая нервы, по мне пробежала ледяная волна. Прижав ее к себе, я зарылся лицом в ее шею. Одним движением я вырвался, упал на лавку и притянул ее к себе на колени.

Мы снова начали целоваться, медленно и сонно, и тут… Бзззззззз! Зазвенел таймер. Я встал и включил красный свет. Грейс в оцепенении стояла возле меня. Я обхватил ее и поцеловал в макушку.

– Было потрясающе. Ты как?

Она ничего не ответила, только кивнула. Похоже, она еще не успела прийти в себя.

Я подошел к раковине, вытащил из бака метра полтора проявленного негатива и бросил его в контейнер с водой, чтобы остановить процесс проявления. Мы быстро оделись и вышли из темной комнаты с проявленной пленкой.

Когда негатив высох, я просмотрел его. Он был темным почти до самого конца. Там было три кадра, на каждом – одно слово на клочке бумаги. Пианино. Пиво. Печеньки.

Я посмотрел на Грейс.

– «Три П»? – спросил я, имея в виду крошечный бар возле нашего общежития, в котором было пианино, и каждый мог играть на нем по пятницам. Я часто просил Грейс сыграть и спеть там что-то, но она всегда отказывалась.

– Точно. Ты угадал. Пошли за Тати с Брендоном. Прикольно! – в восторге заверещала она и потянула меня по коридору навстречу друзьям.

Выйдя на улицу, Тати вытащила из сумки фляжку с виски.

– Вы не теряли времени, – заметил я.

– Я решила, что Грейс сейчас потащит нас по музеям. Надо было подготовиться. Хочешь?

Я отхлебнул, и Грейс тут же выхватила фляжку у меня из рук.

– Если кому и нужно, так это мне. Пошли!

Пока мы дошли до «Трех П», все уже были хорошо поддаты. Там никого не было, кроме незнакомой мне барменши. Грейс наклонилась над стойкой.

– Я тут устроила небольшую игру для своего парня и наших друзей. Можно мне спеть коротенькую песенку? – она указала на сцену с пианино.

– Боже, она таки собирается это сделать, – изумилась Тати.

Барменша посмотрела и улыбнулась:

– Да, пожалуйста. Все равно тут никого нет. Хотите что-нибудь выпить?

– Конечно. Четыре пива.

Она подала нам пиво. Грейс осушила свое в три больших глотка. Мы уставились на нее.

– Ого-го, – сказал я.

Только она подошла к пианино, над открывающейся дверью зазвонил колокольчик. Я обернулся и увидел, как в бар зашло несколько человек в офисных костюмах. Они уселись на свободные стулья. Их было семеро. Аудитория Грейс экспоненциально росла.

Она подвинула табуретку поближе к пианино. Та страшно заскрипела по деревянным доскам пола. «Простите», – промямлила Грейс в микрофон. Звук оказался слишком громким. Все, и костюмы, и барменша, обернулись к ней. Она разволновалась. Я улыбнулся ей, и ее лицо немного смягчилось. Она протянула руку и поправила громкость звуковой системы. «Так лучше?» Я кивнул.

Тати крикнула:

– Давай, подруга!

– Ладно. Я тут сочинила эту песню, но она же и следующая подсказка, так что слушайте внимательно, ребята. – Она нервно хихикнула, и звук отозвался эхом по всему бару.

– Грейс пишет песни? – не понял Брендон. Мы с Тати хором зашикали на него.

Грейс заиграла длинное ритмичное вступление, которое звучало как типичная джазовая заставка, и затем начала ускорять темп мелодии. Легкость, с которой она могла играть на любом музыкальном инструменте, завораживала. Когда же она запела, мы затаили дыхание. Никто из нас не слышал раньше, чтобы она пела всерьез, но, как и все остальное, это было явлением.

Бегите туда, где под сенью дерев

Друзья собирались на свой разогрев,

Открыты и скрыты,

На землю присев.

Как весело было нам всем там гулять,

Где дети танцуют,

А генералы стоят,