Пророк

Адам увидел, как слеза упала на тыльную сторону ее ладони, но не сделал попытки успокоить женщину.

— Хотите правду? — Она вновь подняла голову; ее глаза блестели от слез. — В моей жизни много дерьма. Я слишком много пью, слишком много курю, не могу удержаться на приличной работе, не слежу за домом. Но кое-что я всегда делала хорошо, понимаете? Любила свою девочку. Может, многие так не думают, не считают меня хорошей матерью, но…

— Она вас любила, — сказал Адам. — Вы это знаете. Вы только что сами это сказали. Она пыталась вас защитить, а вы пытались защитить ее. Никто из вас не виноват, а то, что произошло между вами… вы просто старались заботиться друг о друге. Помните это, Пенни. Вам нужно это помнить.

Она вытерла слезы пледом.

— Я думаю, что все кончено. Внутри у меня пустота. Ничего не осталось.

Адам молчал. Ничего не кончено. Она будет так думать, пока холодный рассвет не застынет в ледяной воде озера Эри. Пенни плакала, а он зажег сигарету и молча курил.





18




Мэтт Байерс первым выразил озабоченность отношением Колина к тренировкам. Не прошло и половины занятия, как тренер, отвечавший за подготовку защиты, отозвал Кента в сторону.

— Еще десять минут такой работы, и он выгорит. Посмотрите на него, тренер.

Кент и так на него смотрел. Игроки отрабатывали бесконтактные маневры; по мере продолжения серии плей-офф — а Кент надеялся, что она продолжится, — на тренировках будет все меньше контакта, поскольку он старался защитить измотанные тела игроков. Но парень не щадил себя, вихрем проносясь по полю, а затем возвращаясь к своему месту на линии или переключаясь на прыжки и отжимания. Было прохладно, но из-под его шлема капал пот.

— Может, ему нужно выгореть, Мэтт. — Кент в этом не сомневался. Сегодня Колин выжигал бессонную ночь после того, как услышал подробности убийства своей подружки. Сегодня все его одноклассники и товарищи по команде шептались об этом. Теперь все знали, как она умерла, и, если б Колин не пришел на тренировку, Кент испытал бы облегчение.

Колин хотел, чтобы все это вышло из него вместе с потом. Хотел сбросить с себя тяжкий груз — это было невозможно, но чуть-чуть облегчило бы ношу. Если б он измотал себя до такой степени, чтобы заснуть ночью…

— Он бесит парней, — сказал Мэтт.

Кент пристально посмотрел на него — козырьки бейсболок соприкасаются, голоса тихие.

— Он их не бесит. Они понимают, Мэтт. Они знают. Пусть сегодня сделает все, что может. Когда у него закончатся силы, я его остановлю. Ладно?

Байерс кивнул.

На линии защиты Колин, никогда не командовавший игроками, начал кричать. Требовал быстроты движений, точности передач, больше усердия. Хлопал по шлемам товарищей, проходивших мимо, — и, да, все они были немного растеряны. Но больше всего — Лорен Маккой, который отдал несколько неточных пасов, потеряв уверенность под напором лихорадочной энергии Колина.

Кент оставил их и направился к другой половине поля, где линии нападения и защиты тренировались раздельно. «Хикори Хиллз» предпочитали схему с выносными розыгрышами, когда нужно было передать мяч самому быстрому игроку команды и постараться организовать для него брешь, что редко приводило к успеху. То есть их нападение растягивало линию Чамберса, надеясь добраться до зачетной зоны быстрее, чем защитники «Кардиналов».

У них ничего не выйдет. Кент был в этом уверен, но он также не сомневался, что вскоре его защите придется иметь дело с такими же выносными розыгрышами, но только гораздо более скоростными. Во многих отношениях «Хикори Хиллз» были удобным соперником, поскольку давали Чамберсу возможность отточить базовые навыки перед встречей с более сильной командой.

Кент расхаживал вдоль кромки поля, подбадривая своих нападающих, когда услышал, что его зовет Стив Хаскинс, тренировавший ресиверов.

Повернувшись, он увидел, что Колин Мирс стоит на четвереньках у отметки пятьдесят футов и его рвет.

Кент не побежал к нему. Все игроки с тревогой смотрели на Колина, и Кент своими медленными движениями постарался их успокоить. Когда он добрался до центра поля, рядом с Колином уже стоял другой тренер — вытирал ему лицо полотенцем и протягивал бутылку со спортивным напитком. Колин отхлебнул, прополоскал рот и выплюнул. Его грудь ходила ходуном.

Кент опустился на колени и положил ладонь ему на спину.

— Ты в порядке?

Колин кивнул. Его опять стало тошнить, но желудок уже был пуст.

— Могу продолжить, тренер. Могу продолжить, — с трудом выговорил он.

— Иди, присядь. Я скажу, когда ты будешь готов.

— Нет, сэр. Я в порядке. Я…

— Сынок, ты можешь повторить, что только что сказал?

Колин снова сплюнул, затем повернулся к нему:

— Я сказал, что со мной все нормально и я готов…

— Давай еще раз взглянем на ситуацию не торопясь. Я сказал, что мне от тебя нужно. А ты что сделал?

Дыхание Колина выровнялось, но взгляд оставался растерянным.

— Что ты сделал? — повторил Кент, достаточно отчетливо, чтобы его слышали остальные, и стараясь изо всех сил смотреть на парня точно так же, как смотрел бы на любой другой тренировке, в любой другой день.


— Начал спорить, — ответил Колин.

— Совершенно верно. Ты уже в выпускном классе, правильно?

— Да, сэр.

— Сколько раз ты видел, что кто-то переспорил меня на футбольном поле? — Кент повысил голос. Пусть все почувствуют, что сегодня обычный день, — и сам Колин, и его товарищи по команде. Пусть почувствуют, что это обычная тренировка, которая поможет им сохранить самообладание.

— Ни разу, сэр.

— Совершенно верно. Сегодня этого тоже не будет. Садись. Я скажу, когда ты будешь готов.

Колин поднялся и нетвердой походкой пошел к кромке поля. Кент тоже встал, окинул взглядом команду, увидел встревоженные лица и крикнул:

— Вот что мы называем стараться, джентльмены. Вам нужно это запомнить. Подозреваю, оно вам понадобится, чтобы выиграть еще несколько матчей.

Они вернулись к тренировке, а Колин сидел на траве на краю поля, даже не ослабив ремни шлема. Кент подошел к нему, опустился на колени и заговорил, не отрывая взгляда от поля:

— Скажи мне правду, сынок. Где тебе лучше — здесь или дома?

— Здесь, сэр.

— Все это не имеет значения. — Взмахом руки тренер обвел поле. — Ты это понимаешь, правда?

— Имеет. Мне это нужно.

Кент кивнул.

— Я буду рядом, Колин. Не могу обещать ничего, что тебе поможет, но обещаю быть рядом. Если ты захочешь или тебе будет необходимо что-то сказать мне, — скажи, не стесняйся.

— Спасибо, тренер. — Колин плакал, но Кент сделал вид, что не замечает это.

— Возвращайся на поле, когда будешь готов.

Он встал и пошел к игрокам. На середине поля его догнал Колин Мирс.





* * *


Кент считал, что немногим в этой жизни приходится труднее, чем жене тренера с двумя маленькими детьми в течение сезона. Он изо всех сил старался помочь, старался облегчить ее ношу, когда мог, но реальность была такова, что на протяжении нескольких месяцев его вечер и ночь были отданы игре, а в этом году прибавились игры плей-офф. Свободного времени оставалось еще меньше.

Во вторник он вернулся домой в начале одиннадцатого, не так поздно, как многие другие тренеры. И раньше, чем ему хотелось бы, — но он требовал от своих игроков соблюдения режима, и это требование распространялось на кабинет тренера. Программа Кента не позволяла тратить впустую ни одной минуты. Ни одной секунды. Фокус и внимание, фокус и внимание, фокус и внимание. Игроки постоянно слышали эти слова, но не знали, что тренеры тоже все время слышат их. А может, и чаще. Другие главные тренеры позволяли помощникам смотреть видеозаписи игр вполглаза, потягивая пиво и перебрасываясь шутками, но в Чамберсе это было исключено. Несмотря на уравновешенность, которой славился Кент, за эти годы он расстался со многими помощниками — с ним было нелегко. Но это его устраивало.

Вернувшись, он тихо проскользнул в темный дом, поцеловал в лоб спящих сына и дочь и вошел в спальню, где жена сообщила ему, что в школе Лайза слышала рассказы о своей тете.

— Сегодня она спрашивала меня о Мэри, — сказала Бет. Она лежала в постели с романом Пэта Конроя в руках и с включенным телевизором. Это было у них предметом для споров, постоянных, но благодушных. «Нельзя смотреть телевизор и одновременно читать, — говорил Кент. — Это просто невозможно. Выбери что-то одно». — «Забавно, — отвечала она. — Время от времени я делаю кое-что другое с включенным телевизором, но ты никогда не жаловался». Разумеется, победа оставалась за ней.

Он сел на кровать рядом с Бет.

— Что она говорила?

— Какие-то дети рассказали ей, что Мэри убили. Она хотела знать, правда ли это. Потом сказала, что слышала, что об этом писали газеты. Хочет их прочесть.

Голос у Бет был усталым, и Кент погладил ее ногу — этот жест означал сочувствие и просьбу о прощении. Разговор с дочерью на данную тему был неизбежен, как для Бет, так и для него самого, но отдуваться пришлось ей, потому что его не было дома. Пока он требовал сосредоточенного внимания к видеозаписям игр подростков, Бет должна была приготовить ужин двум детям, а потом беседовать с одним из них об убийстве. Бывало, его профессия казалась ему почти глупой, а все заявления вроде: «Мы формируем характер, это больше чем игра, на поле мальчишки получают жизненные уроки» — выглядели нелепостью.

— Как она это восприняла? — спросил Кент, зная, что нет нужды спрашивать, что Бет рассказала дочери. Он знал, что не было ни уклончивости, ни лишних деталей — только правда.

— Она хотела знать, почему ты не говоришь о Мэри. Почему не рассказал ей раньше. Похоже, она немного обижена.

— Вполне справедливо.

— Я сказала, что тебе больно говорить об этом, что сестра — все равно что дочь и поэтому говорить с ней об этом еще больнее.

Кент почувствовал, как его горло сжимают спазмы, отвел взгляд и стал смотреть в темное окно, в котором виднелись голые ветви деревьев, освещенные отраженным светом из комнаты. Вздохнув, лег рядом с женой, откинул голову на подушку и посмотрел в глаза Бет. В них он мог найти утешение — всегда искал его, много лет, и всегда находил.

— Мне жаль, — сказал он.

— Может, и лучше, что это пришлось сделать мне.

— Эндрю слышал?