Прошлая настоящая жизнь

– Чего ждать? – Лида подняла на нее заплаканное лицо.

– Ждать и надеяться, что в заводоуправлении появится машина времени.

«Что-то Ирка с горя-то умишком помельчала».

– Да нет, Ир, поверь, это бесполезно. Ее некому сделать, Новиковы мертвы. Все, что остается, – это попытаться поговорить с единственным оставшимся человеком, кто может быть в курсе наших дел. Но лично я боюсь – никто ведь не знает, сможет и захочет ли он нам помочь. И что с нами случится, если он все-таки сделает нам «чик», пусть даже и под наркозом.

– А, это ты про лешего? Все-таки думаешь, что он лаборант Новикова?

– Мы про него ничего не знаем; даже то, что он лаборант, – это только твои домыслы, Вить. Он же и вправду страшный человек. Ведь не ради спортивного интереса он за нами гнался.

– Страшный человек, способный на… – Взгляд у Вити на мгновение стал стеклянным, но вот уже он вскочил с места. – Лид, а от чего умер Константин? Подвернутую руку ты заметила, а что еще? Кровь? В каком месте?

– Нет, крови точно не было. А ты сейчас о чем? Думаешь, что это леший мог Константина порешить?

– Кстати, маячки у всех с собой? – вдруг перескочил на другую тему Витя.

– Зачем тебе?

– А вам не кажется странным, что после того, как не стало обоих Новиковых, нас еще не отключили? Ведь я предположил, что этот леший хочет отключить нам взрослое сознание ради экономии. Так сейчас ему никто не мешает это сделать, но мы по-прежнему помним все. Значит, маячки пока не активированы.

– Если Константина убил леший, то что-то помешало ему отключить нас сразу? Или твоя теория несостоятельна. Или после того, как в доме побывала милиция, там все опечатано, поэтому он не может туда пробраться.

– Ха, чем помешали бы ему бумажки, приклеенные к косяку? Нет, в моей гипотезе какое-то допущение неверно. Надо думать. А лучше снова ехать в Щербинку. – Витя взглянул на Лиду.

– Снова? Я туда уже как на работу езжу. И что мы там увидим – как опечатана дверь?

– Ты сама сказала, что бумажки помешать не могут.

– Ты свихнулся? Никакого уважения к следственным мероприятиям! Войти, наследить, затоптать? Торопиться не надо. Мне сегодня в изостудию, спрошу Марка Маратовича, может, он что-то знает. Хотя он зимой на дачу вроде бы не часто ездит. Но как говорится, утопающий хватается даже за соломинку…

А Марк Маратович, оказывается, знал! И знал даже больше, чем могла себе представить Лида. Он поздоровался с ней и без всяких предисловий взволнованным шепотом сообщил:

– Лида, ты знаешь, сын Василия Ивановича, Константин…

– Да, я слышала. Мне так жаль.

– А ты была с ним знакома? Он же вот только-только вернулся, вроде из командировки. А тут такое несчастье. Врачи сказали, что это просто чудо, что такого не бывает, чтобы человек пролежал сутки после такого удара и выжил!

Перед взглядом Лиды стены вдруг покачнулись, все быстрее и быстрее заплясали в сумасшедшем хороводе, потом она словно сквозь вату услышала чей-то испуганный голос: «Врача, срочно, девочке плохо!» И навалилась милосердная темнота…

– Половое созревание, переходный период, могут быть вегетососудистые проблемы. Не надо так переживать. Раньше за ней ничего такого не наблюдалось? Ну и не страшно. Пусть денек отлежится… Хорошо-хорошо, до конца недели пусть в школу не ходит, справку сейчас выпишу, но это уже только для вашего успокоения…

Мама проводила участкового врача и вернулась к Лиде. Та лежала в кровати, но себя больной совершенно не чувствовала. Напротив, Лида чувствовала душевный подъем, который согревал внутри и освещал снаружи. Мама, заметив, что дочка улыбается, просветлела лицом.

– Ты как, детка?

– Мамочка, я тебе еще вчера сказала, что со мной все в порядке, что ничего страшного. Там, наверное, просто душно было, зря ты так напугалась, от этого еще никто не умирал.

«Не умирал! Не умирал! Господи, Константин жив! Значит, еще не все потеряно».

– Лида, я побежала на работу. Я отпросилась только на пару часов, а врач вон как долго не шла.

– Мамочка, беги и ни о чем не думай! Со мной все в порядке.

Мама убежала, а Лида подскочила к телефону. Уже полпервого, может, Витя дома? Нет, рано еще. Сегодня пять уроков, значит, ждать его можно только к двум. Как же тяжело без мобильных! Лиде снова захотелось поработать прогрессором, но, как устроен мобильный, она тоже не знала.

«Витька – поросенок, мог бы и сам позвонить, узнать, почему я сегодня не в школе», – думала Лида, гипнотизируя будильник. Гипнотизер из Лиды оказался некудышный, напрасно она таращила глаза – часы никуда не торопились. Но в половине второго наконец раздался звонок. В дверь. Громкость звонка осталась прежней, но Лида уже научилась не обращать на это внимания. За дверью стояли Витя с Ирой.

– Проходите и садитесь, – еле сдерживая рвущуюся на волю новость, сказала Лида. Но ее торжествующая улыбка не укрылась от внимательных взглядов друзей.

– А садиться зачем? У тебя такие сногсшибательные новости, что мы не устоим?

– Константин жив! Он не умер! Врачи сказали, что это невероятно, но он выжил!



– …Я же рассказывала вам, что, как только впустила врачей, смоталась, вот поэтому я и не могла знать, что Константин Васильевич остался в живых! – закончила свой рассказ Лида.

Охи, ахи, недоверие в глазах, всплески руками и удивленные возгласы остались позади. Все мирно пили кофейный напиток. Кофе, ячмень и желуди. Если не называть его кофейным, то этот напиток был вполне даже приятным на вкус. Пили с земляничным печеньем, эту вкуснятину просто так в магазине не купишь, она была в продуктовом заказе к Новому году, как и сам напиток.

– В четверг попробую узнать, в какой он больнице, об этом Марк Маратович может знать.


– А нас пустят к нему? – спросила Ира. – Во-первых, дети. Во-вторых, в таком количестве.

– Нет, конечно. Это вам не 2020 год, сейчас в больницах все строго: только в часы приема, только по одному, обязательно халат и тапочки. Вы помните эти огромные смешные тряпочные тапки в больницах и музеях? – засмеялся Витька.

– Я все-таки попробую, – сказала Лида. – Кроме нас у него никого не осталось. Я попрошу Марка Маратовича сходить к Константину в больницу со мной, может, уговорим там, пропустят вдвоем.

И вот в пятницу Лида в сопровождении художника пошла к Константину Васильевичу в больницу. Лида потратила немало денег из своего потустороннего запаса, купив на рынке хурмы, мандаринов и гранатов. Как Марк Маратович договаривался, Лида не слышала, но их пропустили вдвоем.

Заглянули в палату к Константину. «Интересно, это интенсивная терапия или простая палата? Наверное, простая. И хорошо, что уже не реанимация – туда бы не пустили». «Голова обвязана, кровь на рукаве», – некстати вспомнилась Лиде песня из репертуара их трио. Константин, как Щорс, лежал с перевязанной головой, вид имел бледный. Но главное – живой! Они подошли к его кровати. Константин не спал, внимательно посмотрел на посетителей.

– Здравствуйте, Константин Васильевич! – У Лиды сорвался голос, Марк Маратович погладил ее по плечу.

– Как вы себя чувствуете? – спросил художник.

Константин молчал. Лида и Марк Маратович переглянулись. Лида уже хотела повторить погромче, может, у человека после такой травмы слух снизился, но Константин тихо, но внятно спросил:

– А вы – кто?



Сидели тихо, как на похоронах, каждый думал о своем. Лидин рассказ о посещении Константина всех просто раздавил. Амнезия. Страшное слово. Страшное и для самого Константина Васильевича; кто знает, что еще он забыл, какие участки воспоминаний для него теперь недоступны. А ведь он ученый! Страшное и для всех троих – какое же это разочарование после надежды, которой они жили, получив доброе известие о Константине.

– Лид, тебе следовало его хорошенечко растормошить, разговорить. Ты хорошо пробовала? – Ира не хотела смириться с очевидным.

– Сто раз и все по-разному, пока меня из палаты не вывели. Не узнавал он меня, и все! И Марка Маратовича не узнавал. Но это понятно, они знакомы-то не были, тот ведь дачу осенью купил, когда Константин в какой-то командировке был.

– Да ладно тебе, называй вещи своими именами – твой Костик появился из комнаты, где машина времени стоит. Из командировки он вернулся, ха! Из командировки по времени, помнишь, он про 1985 год говорил…

У Витьки, как всегда, фонтан теорий. Но эта, пожалуй, имела под собой прочный фундамент – Константин действительно появился в дверях комнаты, из которой больше никуда нельзя войти-выйти.

– Что делать будем? – спросил Витя.

– Я не отступлюсь, – вдруг решительно заявила Лида. – Буду к нему в больницу ходить, когда выпишут, буду по дому помогать. Не всегда амнезия – приговор. Бывает, люди все вспоминают, нужно только время и какой-нибудь толчок.

– Я в доле, – сказал Витя. – И ты тоже!

Ирка согласно кивнула.

– Ты же не сможешь у него каждый день бывать, пусть даже через день, все равно для одного это много! А мы с Витей по очереди тебя заменять будем. – Ирка уговаривала Лиду так, как будто та отказывалась. – А родителям скажем, что мы в тимуровский отряд записались, одиноким бабушкам за хлебушком ходим и революционные песни поем.

«Нет, положительно, перемещение во времени сказалось на Иркиных способностях положительно». Лида улыбнулась своему немудрящему каламбуру…



Приближался Лидин день рождения.

– Ты седьмого ко мне придешь на ДэРэ? – Лида поймала Витьку на перемене. – Собираю детский сабантуйчик.

– Да ты что! Пятнадцать? – встрепенулся Витька. – Тогда сабантуйчик уже не детский, а подростковый. Что в подарок хочешь?

– Я думала пишущую машинку просить у родителей. Или самой купить на «потусторонние» деньги.

– Зачем нам с тобой две? Забирай мою, у меня на ней никто все равно не умеет печатать.

– А родители отдадут?

– Договорюсь. Да они даже и не заметили бы.

– Ладно, тогда это и будет твой подарок.

– Э, нет! Так не годится, я сам что-нибудь придумаю.



…Подростковый сабантуй был назначен на вечер седьмого. Кулинарная гордость не позволила Лиде сходить в магазин за тортиком – накануне она испекла свой фирменный бисквитный торт с прослойкой из безе и яблочной начинкой. А еще из холодных блинчиков и селедочного масла с укропчиком сделала рулетики. Укроп Лида собственноручно вырастила на кухонном подоконнике, а еще на подоконнике росла кинза и проклюнулись зеленые перышки лука и чеснока.

Лида хорошо помнила, что в ее детстве подарки не отличались разнообразием – коробка конфет-ассорти или книга – лучший подарок. Поэтому, когда гости попили чай и ушли, Лида насчитала три книги, две коробки конфет и, как приятный бонус, импортный пакет с рекламой мартини. О, импортный пакет! Предмет вожделений любого советского молодого человека. Их носили не каждый день, а только по поводу, выгуливали в люди, когда нужно было произвести особое впечатление, помещали внутрь прочные сумки, чтобы не растягивался сам пакет и не рвались ручки. Если ты носил такой пакет, прохожие тебе завидовали, а сам ты, переполненный гордостью, причислял себя к касте избранных. Купить его можно было за пять рублей у цыганок на Полянке около магазина «София», а в самом магазине, кстати, если повезет, можно было отовариться духами «Пани Валевска» или «Может быть», которые, за неимением ничего пристойного на прилавках советских универмагов, казались верхом совершенства. Выше, этакий парфюмерный Парнас, только французские, но они были безумно дорогими, однако все равно каждая советская женщина готова была отдать за маленький флакончик четверть своей зарплаты, а главное, Лида это помнила из прошлой жизни, продавать их в ЦУМе, ГУМе и Петровском пассаже будут позже, только начиная с восьмидесятых. Она и сама в 1982 году отстояла огромную многочасовую очередь за «Клима», а в 1985-м случайно, почти без очереди, постояв всего-то около часа, купила «Фиджи». Но самыми любимыми ее духами были «Эллипс». Вспомнив про них, Лида подумала: «Если мне придется задержаться здесь дольше, чем хотелось бы, флакончик „Эллипс“ меня немного утешит».

Витя, как и обещал, приволок свою «Москву», но еще и удивил французскими духами «Диориссимо». Где только достал! У Лиды в свое время тоже были эти духи, она очень любила их запах, чистый и нежный, как прохладный ручеек в лесу. Свежий ландыш – запах для юных и безгрешных. А Ирина в конверте, на всякий случай заклеенном, подарила чеки на приличную сумму, сказав: «Купишь себе сама что захочешь».

Лида пошла провожать гостей, а когда вернулась, обнаружила около двери белую гвоздичку. Войдя в квартиру, она спросила у мамы:

– Мам! Кто-нибудь приходил ко мне, пока меня не было?

Мама выглянула из кухни, где домывала посуду. Увидела цветок, на вопрос не ответила, а задала свой: