Разрушительница пирамид

– Но деду это не нравилось?

– Деду нравилось, когда люди от него зависят или от его денег, что одно и то же. На мое восемнадцатилетие он подарил мне машину.

– Везет.

– Только дуракам.

– Серьезно?

– На халяву подсаживаешься быстрее, чем на наркоту.

– Неужто ты от тачки отказался?

– Я воспитанный внук, сказал «спасибо», пару раз прокатил на ней деда, когда он просил. В остальное время ездил на велике или ходил пешком. Для здоровья полезнее.

– Тяжелый случай, – кивнула я, заподозрив, что в этой истории все не так просто.

Савва упомянул свою мать, которой дед жизнь испортил. Должно быть, в этом все дело. В настоящий момент я с трудом представляла, как деньги могут испортить жизнь, мою бы они, без сомнения, украсили. Но в целом мысль Саввы была мне близка и понятна, особенно в той части, где речь шла о халяве. Деньги надо заработать, с этим не поспоришь. Однако на вопрос, отказалась бы я от наследства, ответить однозначно совсем не просто. Наследство, понятное дело, это халява, но… совсем иного свойства. Вот я, к примеру, живу в бабушкиной квартире и от своего счастья не бегу. Мне совсем не улыбается брать ипотеку и платить за нее лет двадцать.

Ладно, об этом можно и потом подумать. Но на Савву я смотрела настороженно, заподозрив, что он еще не раз удивит. Недаром Пелагея намекала на характер. Чтобы всерьез достать кого-то, человеку не обязательно иметь скверный характер, иногда достаточно просто его иметь.

Но было во всем этом и нечто положительное. Савва оказался единственным на сегодняшний день человеком, которого моя эпопея с пирамидой не только не удивила, но он даже счел мой поступок правильным, о чем, собственно, и заявил через пару минут:

– Сама-то в Москву чего поперлась с заявой на Осмолова?

– Того, – буркнула я.

– И правильно, между прочим, не фиг жуликов плодить.

И я волшебным образом вдруг выросла в своих глазах.

Махнув рукой официанту, Савва расплатился и сказал, поднимаясь:

– Поехали.

– Куда?

– Сначала к Архипу, потом придется к Любаше.

– Любаша – твоя бывшая? – уточнила я.

– Ты же слышала.

– Это с ней ты полгода назад расстался?

– Нет, с ней уже давно.

– А они с Пелагеей подруги?

– Подружились, когда мы с Любашей разбежались. До этого друг друга не особо жаловали.

– По-моему, бабка тебя до сих пор любит, – заявила я, хоть моего мнения и не спрашивали.

– Так я ее тоже люблю, – пожал плечами Савва. – Мы же родня.

Я покосилась с недовольством, но сочла за благо промолчать.



Хотя точного адреса у нас не было, мастерскую Архипа мы нашли без труда. Вход с улицы, рядом с обшарпанной дверью – табличка «Мастерская», а чуть ниже прямо на стене написано фломастером: «Кудимов А. П., звонить три раза». Что Савва и сделал.

Открывать дверь не спешили, чувствовалось: в дверной глазок нас разглядывают. Савва выдал залихватскую улыбку, которая вряд ли располагала к общению, скорее, сбивала с толку. Когда верзила вроде него так улыбается, это не сулит ничего хорошего.

– Здравствуйте, – пискнула я, давая понять, что от созерцания гостей пора переходить к действиям.

Дверь приоткрылась, и я увидела остроносую тетку в намотанной на голову красной шали.

– Вам кого? – спросила она.

– Мы от Людвига Аристарховича, – ответил Савва. – Хотели взглянуть на новые работы.

– Заходите. – Тетка с готовностью распахнула дверь. – Работ много, к выставке готовимся. Вам Людвиг Аристархович говорил, что задешево не продаем? Задешево пусть малюют те, у кого ни таланта, ни веса в художественном мире.

Мы вошли в захламленную комнату, три окна которой кое-как были завешены старыми покрывалами. Оттого здесь царил полумрак. Но хозяйку я видела хорошо и, честно скажу, малость растерялась. Веса в ней было килограммов сто двадцать, объемы такие, что рулеткой не обмеришь. При этом одета хозяйка была чрезвычайно смело. Ярко-зеленые легинсы, расползавшиеся по швам, и рубаха красного шелка, стянутая под грудью узлом. Живот тремя большими складками свисал к ляжкам и выглядел весьма неэстетично. Наряд для приема гостей явно не подходящий, но накинуть на себя хоть что-то мадам не торопилась. Точнее, была далека от этой мысли.


Однако, обнаружив в Савве некоторую оторопь, она об одежде, должно быть, вспомнила, но отреагировала совсем не так, как он, вероятно, рассчитывал.

– Я не стыжусь того, какой сделал меня бог, – гордо заявила она.

– Не стоит приписывать ему все заслуги, – ответил Долгоруков, и тетка пошла пятнами. Странно, учитывая ее привычку выставлять свои достоинства напоказ.

– Картины смотреть будете? – холодно спросила она.

– Машаня! – раздался вопль из соседней комнаты, куда вела фанерная дверь с изображением голубя, держащего в клюве авоську с пустыми бутылками. – Кто пришел?

– От Людвига Аристарховича, – ответила Машаня.

За дверью загрохотали, затем пинком открыли ее, и очам нашим предстал мужчина лет тридцати с небольшим, Машане он в сыновья годился. Поначалу я так и подумала: сын, отменив общую привычку не утруждать себя лишней одеждой.

В отличие от Машани, Архип был субтильного телосложения. Подойдя к мадам, шлепнул ее по толстому заду и радостно заржал.

«Для любящего сына это, пожалуй, слишком», – решила я.

Машаня обхватила шею Архипа мощным локтем и смачно поцеловала его в губы. Я предпочла отвернуться. Архип, освободившись от локтя возлюбленной, подтянул трусы, в которых, собственно, и был, почесался, зевнув, и сказал:

– От Людвига, значит? Знает, старый черт, куда посылать. Вижу, вы люди небедные…

– Я предупредила, – кивнула Машаня.

– Пятьсот баксов небольшая работа, семьсот – средняя, ну а большая – по штуке.

– А копию сделать сможешь?

– Не вопрос. Чего надо?

– Ну… эту, «Всадницу», к примеру. Но чтобы лицо моей девушки.

– Да, пожалуйста. Но платишь вдвойне: за портрет и за копию. Потому что работа, считай, двойная.

– И сколько будет стоить?

– Две штуки, – ответил Архип и замер, то ли боялся, что продешевил, то ли, напротив, ожидал рокота возмущения.

– Две штуки – приличные деньги, – сказал Савва. – Хотелось бы взглянуть, что ты можешь.

– Я все могу. Потому что я ху-дож-ник, – по слогам произнес Архип и опять подтянул трусы, должно быть, резинка была слабой, вот они и сползали.

– А какие копии ты делал?

– Чего я только не делал, – хихикнул художник.

– А поконкретнее?

– Поконкретнее… – вроде бы обиделся он. – Если хочешь знать, я одной бабе «Сикстинскую капеллу» на потолке забацал. Захотелось ей, понимаешь, как у папы римского. Ну, и пожалуйста. Я сделал.

– Бабу как зовут?

– Полина Сергеевна. Какая женщина… – Тут Архип покосился на Машаню и нахмурился. – Короче, любой каприз за ваши деньги.

– «Сикстинская капелла» – это хорошо, – кивнул Савва. – А что-нибудь посовременнее?

– Мужик, – вздохнул Архип, – я ж тебе говорю: что надо, то и сделаю. Для меня нет ничего невозможного.

– Картины смотреть будете? – вмешалась Машаня.

– Не сейчас, – ответил Савва, подхватил меня под руку и направился к дверям.

– Почему мы ушли? – спросила я уже на улице. – Надо было…

– Не тарахти, – перебил Долгоруков. – Сам знаю, что надо. Но устраивать Архипу допрос с пристрастием при этом драконе – дело зряшное. А по-доброму он клиента не сдаст.

– Пьяницы обычно болтливы…

– Только не Архип.

– Ты хорошо его знаешь?

– Его хорошо знает Людвиг. По его мнению, два десятка картин, что Архип наваял, висят по всему миру, само собой, не под его фамилией.