Светлый путь в никуда

– И вы это все расследовали как несчастный случай? – спросила Катя.

Она ощущала холод внутри… леденящий холод… Дело Первомайских вновь поворачивалось к ним непредвиденной стороной. Что же это такое? Горгона тоже мертва. И мертва вот уже… три месяца. С чем же мы имеем дело?

– Ну да, – участковый кивнул. – Этот карьер… Понимаете, там опасно. А если она пошла туда во второй половине дня, на закате… и там еще перед этим были дожди, можно было оступиться, поскользнуться.

– А что, отдыхающие и пациенты санатория туда, на этот заброшенный карьер, разве ходят?

– Он не заброшенный. Это местная достопримечательность. Там очень красиво. Вид такой, – участковый Щеглов оглянулся на Катю. – Но там можно оступиться и полететь, хотя…

– Что? – Катя чувствовала, что самообладание ее покидает. – Что, лейтенант?

– У этого карьера есть одно прозвище негласное. Конечный пункт. Ну, понимаете, там порой находят людей. Внизу. Тех, кто счеты с жизнью сводит. Самоубийц. Я, конечно, расследовал все это как несчастный случай. И это, наверное, он и есть. Но… она же больная была. Ходила с палкой, как я выяснил в санатории. Все же далеко это для инвалида – такая прогулка вечерняя. А вот если счеты с жизнью сводить вознамерилась, то… в самый раз прогулка. Она же, эта Мокшина Ангелина, была уродкой… то есть, простите, я не то имел в виду… инвалидом. У нее такой был ужасный горб. Я когда в морге увидел… жуть. Не старая еще по возрасту, а по виду как Баба-яга.

– То есть вы думаете, что это могло быть и самоубийство? – спросил Гущин хмуро.

– Учитывая славу этого карьера. Конечный пункт. Хотя дело мы закрываем как по несчастному случаю.

– Ее похоронили уже или тело в морге все еще? – спросил Гущин.

– Ее кремировали сразу после судмедэкспертизы. Мы никого из родственников так и не нашли. Хоронить было некому. И урну никто не забирает.

– Едем прямо на место, в этот ваш Конечный пункт, – распорядился Гущин. – Я хочу увидеть, где ее нашли.

И они ехали – долго по пробкам, по шоссе, а потом мчали по свободной дороге. Наконец свернули к санаторию «Бор». Участковый Щеглов сказал, что через санаторий к карьеру подъехать ближе. Санаторий «Бор» – из старых подмосковных, знаменитых – некогда графская усадьба с парком. Главный корпус с колоннами и львами у подъезда, два новых корпуса с бассейном и самым современным медицинским оборудованием для рекреации и лечения.

Они проехали всю территорию санатория – великолепный парк, где лесной ландшафт облагородили садовым дизайном и приспособили для нужд отдыхающих: летний театр, ротонды, дорожки, выложенные плиткой, берег ближнего пруда-карьера с пляжем, пустынным по случаю наступившей осени. Дорога шла через парк, потом метров двести лесом, и вдруг впереди открылся свет и простор. Они оставили машину на обочине и побрели по этой лесной дороге к обрыву.

От красоты места здесь захватывало дух. Катя вынуждена была это признать.

– Как на картине «Над вечным покоем», правда? – подал голос просвещенный лейтенант полиции. – Вон обрыв. Крылья нужны, чтобы отсюда взлетать.

Дали смутны… серые жемчужные тучи осенние и лучи солнца. Все это так близко, потому что небеса словно нависают здесь над землей. А прямо под ногами открывается огромный провал – карьер с обрывистыми глинистыми берегами, где глина вся в промоинах, ямах и маленьких пещерах, и все это в переплетении древесных корней, сухих веток, палых деревьев. А там, внизу… ох, голова кружится… там, внизу, глина, камни и небольшое мелкое озерцо воды.

А если не смотреть вниз, то открывается бесподобный вид на леса, поля, и так до самого горизонта. Покой… удивительная хрустальная тишина.

Конечный пункт.

Вглядываясь в даль, подставляя лицо ветру, что дул здесь с далеких полей, Катя подумала: Горгона могла, да… Несмотря на свое увечье, женщина вполне могла выбрать именно такое место для вечерней медитации, обдумывания планов, уединения. Но могла она выбрать это место и как свой конечный пункт, если жизненные обстоятельства сложились так, что жить ей стало невмоготу.

И во все это можно было бы поверить и принять это, если бы…

Не три трупа в доме в «Светлом пути».

Если бы не странная смерть капитана Филиппа Шерстобитова, делавшего запрос о деле утопленных брата и сестры Сониных.

Полковник Гущин бесстрашно подошел к самому краю обрыва. У Кати закружилась голова.

Гущин смотрел вниз.

– Там ее нашли, лейтенант?

– Так точно.

– А кто?

– Сотрудники санатория. Позвонили нам. Мы сразу приехали. Достали тело. Туда с ума сойдешь спускаться, чуть ли не по веревке пришлось. Она лежала в воде. Там очень мелко.

– А воды в легких не было? – спросил Гущин, делая шаг к самой кромке обрыва.

– Федор Матвеевич, – Катя окликнула его.

У него было какое-то странное выражение лица в этот миг. Обрыв, провал словно притягивал и его. Катя вспомнила аварию на дороге, как тело Ивана Титова взлетело в воздух от удара о капот грузовика.

– Воды в легких не было, – участковый тоже смотрел на Гущина. – Закрытая черепно-мозговая травма и шея… Вы лучше отойдите оттуда. Там же глина, пласт может осыпаться и… Да отойдите же!

Гущин словно не слышал.

Жемчужный свет осеннего дня… дали смутны… В кустах тренькает какая-то птаха, словно дразнит…

– Как она была одета? – спросил Гущин.

– Как для прогулки. Брюки, легкая куртка, кроссовки на липучках.

– Одежда эта ее где?


– У меня хранится. Мне судмедэксперты отдали.

– Я ее потом заберу у вас, лейтенант. Вы сказали, она с палкой ходила. Палку вы нашли?

– Нет.

– Нет? Ни здесь, наверху, ни там, на дне?

– Не было ее палки… Ой, а я и не подумал об этом. А вы… вы так подробно расспрашиваете – почему?

– Я дело об убийстве расследую, лейтенант.

Лейтенант Щеглов помолчал. А потом сказал:

– Есть одно обстоятельство, которое… Ну, мне оно показалось странным.

– Что за обстоятельство?

– Это надо вам показать наглядно в заключении судмедэкспертизы и на фото, которое я делал при осмотре трупа.

Гущин оглянулся на него. И отошел от провала.

Катя перевела дух. Ей хотелось сесть на землю. Она не могла описать словами, почему она вдруг ощутила такую безмерную слабость и такой страх. Ничего ведь не происходило… он просто задавал вопросы. Вполне по делу…

Они вернулись к машине. Катя с вопросами ни к участковому, ни тем более к Гущину не лезла. Она лишь бесконечно радовалась тому, что они покинули Конечный пункт.

Лейтенант Щеглов показал им путь до своего участка и маленького опорного пункта, размещавшегося в торце Дома быта. Там он достал из сейфа проверочный материал – не слишком толстую папку – и раскрыл ее на фототаблице. И Катя увидела Ангелину Мокшину – Горгону такой, какой она стала через двадцать шесть лет после событий на Истре.

Ничего общего с женщиной из парка с фотографии – самоуверенной и привлекательной, прекрасно осведомленной об этой своей привлекательности, темноглазой, стильной, небрежно курившей сигарету.

Горгона по-прежнему красилась в жгучую брюнетку, но в остальном…

Пять суток ее тело провело в луже воды на дне карьера…

Темные космы… печать смерти… распяленный, словно в последнем крике, рот… пятна тлена на коже…

Скрюченное тело с огромным уродливым горбом между лопаток. Куртка, явно на три размера больше, топорщилась на горбе ужасным колтуном.

– У нее была сломана левая рука, – сказал лейтенант Щеглов. – Закрытый перелом, полученный, как сказал судмедэксперт, в результате падения с высоты. Но посмотрите, как кисть вывернута, словно под прямым углом. И назад.

Катя смотрела на снимок крупным планом. Фото было сделано уже в морге.

Перелом…

– А ее пальцы, – лейтенант понизил голос. – Вы взгляните на них. У нее сломаны два пальца. И оба под разными углами. Чуть ли не вертикально – безымянный и указательный.

Катя смотрела на скрюченную кисть Горгоны, похожую на птичью лапу с маникюром. Сломанные пальцы торчали в разные стороны. Зрелище было ужасное.

– Там есть, конечно, камни внизу в карьере, но они круглые… ну, это же не острые скалы. И там песчаное дно, хотя много мусора, есть и железяки разные. Конечно, можно и удариться, чтобы так руку сломать во многих местах. Но все же…

Полковник Гущин забрал у него дело.

– Лейтенант, с прекращением производства пока надо подождать, – сказал он. – И все это я беру с собой в Главк. Сейчас напишу вам официальный запрос и расписку.

Лейтенант Щеглов помолчал, потом кивнул.

– Я сначала подумал, – сообщил он Кате, наблюдая за тем, как Гущин составляет документы. – Может, какие-то мародеры, ну бомжи… пока она там лежала в карьере на дне пять дней. Если, предположим, кольца у нее были на этих пальцах. На правой руке у нее кольцо было дорогое с рубином. Так вот, на правой руке пальцы не сломаны. И кольцо – его уже в прозекторской потом эксперты сняли. Я подумал, может, это бомжи труп ограбить хотели, поэтому такие повреждения странные. Но патологоанатом сказал, что это не посмертные переломы, понимаете? Он меня категорически в этом заверил. Когда все это случилось с ее рукой – с кистью, с пальцами, она еще была жива. Поэтому патологоанатом сказал – это не посмертное мародерство, а прижизненная травма, полученная в момент, когда она летела с обрыва и, видимо, ударилась обо что-то рукой.





Глава 23

Со стороны




– Они все мертвы, Федор Матвеевич. Все, кто имел отношение или соприкасался с истринским делом об убийстве детей. Возможно, и Лидия Гобзева тоже…

Катя ощущала, что в ней одновременно нарастает и великое беспокойство, и страх, и азарт, и паника. Азарт, потому что она чувствовала – эта и есть самая главная нить, и они ее отыскали в этом деле. А паника вырастала из страха, что они уже безнадежно опоздали. Кто-то шел на шаг впереди них, оставляя за собой только трупы.

Они с Гущиным возвращались из Пушкино в Москву. Катя на заднем сиденье изучала это новое дело, которое Гущин изъял под расписку у участкового Щеглова.