Выход А

– А можно мне шоколадные подушечки? – заскакал на раскладушке легкий Кузя. – У меня только первый завтрак!

– Ох, мне бы подушечку, – ответила я и побрела в кухню. – Можно даже не шоколадную.

– Я тебе дам! – пообещал Кузя. – Но только одну!

Мы позавтракали, особенно Илюха, я отвела Кузю в «Бурато», а вернувшись, застала подростка за мытьем посуды. Попугай Исаич качался рядом, на вешалке для полотенца, и даже молчал.

– Красивую брюнетку обнаружили на Таймс-сквер в большой сумке. Все ее тело покрыто татуировками, одна из них содержит имя агента ФБР Курта Веллера, сурового мужика с добрым сердцем и раненой душой, – сообщила мне Илюхина спина гундосым голосом переводчика Володарского. – У девушки стерта память, она ни фига не помнит, поэтому ее называют Джейн Доу и зачем-то берут с собой в поле. Начинается расследование, и выясняется, что каждая татуировка Джейн таит в себе определенный смысл и помогает раскрыть нераскрываемые дела, а сама Джейн умеет стрелять и убивать без оружия, но не помнит, почему так крута. Отдел ФБР под руководством Веллера берется за расшифровку татуировок. Самая классная там – девка по фамилии Паттерсон, айтишник. Я смотрел на английском, клянусь своей бородой.

– Ох, лучше бы аннотации на всяких кинопоисках писал ты, а не все эти люди, – сказала я. – И я тебе верю. Не верю только, что у тебя уже борода. И что у тебя двойка по английскому – тоже. Ты же прекрасно говоришь, грамотно и даже с нормальным произношением. Откуда двойка, как так вышло?

Илюха домыл последнюю вилку, задвинул бедром ящик с приборами, брызнул на Исаича водой. Повернулся ко мне и посмотрел исподлобья, но так, что я увидела: глаза-то у него зеленые, а не черные.

– Борода – следствие гормональных изменений в организме. К тому же пока это, скорее, бороденка. Двойка – следствие тотального непонимания между мной и учительницей по английскому. Но в это вы вряд ли поверите.

– Продолжай, – зевнула я, не обращая внимания на провокации.

– Однажды я сказал «кэнт» вместо «кант». С американским акцентом. У нее самой акцент в лучшем случае дорогомиловский, но от других она требует британского. Она высмеяла меня перед классом и сказала «езжай в Америку». Я согласился, но уточнил, что правильно – «поезжай». С тех пор я не могу с ней разговаривать на английском. И вообще ни с кем не могу. Я молчу, она ставит двойки. Называйте это языковым барьером. Или психологической травмой.

– Угу, молчишь. Травма, – повторила я, не удивившись. – Будем лечить. Кстати, почему со мной ты не молчишь?

Он снова спустил жалюзи челки и сказал с максимальным американским акцентом: «No fear»[4].

И тогда я тоже перешла на английский.



Мы договорились заниматься по пятницам, но в следующий раз Илюха явился ко мне уже во вторник. С медиатором в руке и наушниках огромного размера на шее.

– Теперь у нас занятия три раза в неделю, – заявил он и снял кроссовки. – Вторник, пятница, воскресенье. Вчера получил две четверки по английскому, мать впечатлена нашими экспресс-результатами. Ничего, если я тут посижу у вас на раскладушке?

И пошел в Тайную комнату слушать музыку, вроде бы на английском. Через два часа вышел, попросил бутерброд и кофе, вымыл за собой кружку и тарелку, надел кроссовки и уехал. В пятницу бутерброды с кофе в термосе я уже сама поставила ему под дверь.

Мы с Кузей и Исаичем быстро привыкли к Илюхе и почти его не замечали. Тайную комнату переименовали в Илюхину сычевальню. Когда он оттуда выползал, кормили. Когда надевал кроссовки, прощались. Когда, на ходу теряя килограммы мрачности, желал обсудить с нами свою музыку и объяснить, например, чем Брайан Джонсон отличается от Брайана Джонса, слушали и внимали, а я из чувства педагогического долга задавала английские вопросы. Он, однако, получил еще несколько четверок, и тетя Ира позвонила мне, чтобы поблагодарить: «Конечно, у него на Кутузовском элитная школа, но ты тоже справляешься!» Потом она полчаса рассказывала, как на занятиях по йоге ее приняли за юную студентку, потому что у нее очень нежные пятки, а я в это время делала к Илюхиному приходу сэндвичи. Я уже знала, что он больше всего любит горячие, те, что в американских сериалах называются grilled cheese и неправильно переводятся как «жареный сыр».





4. Семь пятниц




А на официальной работе все было хуже некуда. Точнее, я каждый день думала, что некуда, но всегда находилось куда.

На четырнадцатое декабря Пеленгас, загорелая после очередной Шри-Ланки, назначила новогодний корпоратив. В понедельник после работы.

– А у Антонины будет двойной праздник, – намекнула начальница, подмигивая мне внушительной левой бровью, и тут же раскрыла карты:

– Закончится испытательный срок!

– Я думала, он уже закончен, – возразила я. – Три месяца было на прошлой неделе.

– Да-а, – Пеленгас показала мне козу. – Но первые семь пятниц ты не работала. Так что испытательный срок продлился на недельку. Но в понедельник – официально все! Мой тебе подарок к Новому году!

И захохотала от собственного великодушия.

Корпоратив она организовала в одной из башен Москва-Сити, причем на первом этаже. Просто заказала на всех стол в ресторане. «Намутила бартер! – похвасталась Пеленгас. – Но на определенную сумму. Так что я вам вышлю меню, а вы выберете, что будете есть, и отправьте мне до вечера. Устриц не брать!»

Я машинально ткнула в какой-то салат и дешевую рыбу и начала редактировать текст про элитные обои. Я хотела назвать его «Дому стены помогают», Пеленгас – «Роскошь во всем!», а клиент – «Великолепные уникальные шикарные обои, от нашей фирмы, сделают ваше жилище, истино премеальным». Мне предстояло найти компромисс. Семь пятниц. Ну ок.

Девочки в редакции корпоративу обрадовались. В понедельник принесли с собой невесомые платья и тяжелые косметички. К концу рабочего дня наша комната заполнилась веселым щебетом, будто весна наступила. Инна, Дина и Линочка по очереди бегали в туалет – не плакать, а крутить себе локоны. В коридоре пахло лаком для волос и нагретыми щипцами. Лампа завывала еще сильнее, чем обычно, – тоже хотела праздника. Только я никак не могла ощутить душевный подъем. Тихо сидела и переписывалась с пиарщиком обоев. Совместными усилиями мы свели количество слов в элитном заголовке к шести, но я продолжала торговаться.

– А где твое платье? – теребила меня Дина. – Переодевайся уже!

– Так пойду, – отвечала я, к ее ужасу. С моей точки зрения, я уже пришла достаточно нарядной – в брюках вместо джинсов и подобии блузки вместо свитера. Все черное. Я бы с удовольствием вообще пропустила корпоратив и пошла домой, но Пеленгас намекнула, что в ресторане раздаст нам конверты с зарплатой.

Зарплаты особенно сильно ждала секретарь Линочка. Ее сын Юрка заказал на Новый год большой набор лего «Звездные войны» с роботом R2D2, написал об этом в письме Деду Морозу и каждый день уточнял, дошло ли оно. Линочке очень хотелось, чтобы дошло.

В ресторан мы решили ехать в складчину на такси – девочки боялись отморозить плохо прикрытые платьями коленки. За нами приехал человек с татуировкой «Вася» на лысом черепе. Скромно представился Колей. На заднем сиденье его раритетной «девятки» не оказалось ремней безопасности, зато нашелся половник, клетчатый советский термос без крышки, пила, молоток, ржавая велосипедная цепь, мешок сушеного зверобоя и книга об аквариумных рыбках. Мы разгребли это богатство, с трудом расселись. Застенчивый Коля-Вася смело дернул рычаг переключения скоростей, рванул вперед, выскочил на дорогу и сразу резко перестроился вправо, а потом влево. Дина на переднем сиденье ударилась головой. Я вцепилась в мешок зверобоя как в подушку безопасности, Инна закатила глаза, а Линочка просто ойкнула.

– Не боись! – приказал Коля. – Ща домчу вас в лучшем виде.


Однако, когда мы все-таки добрались до ресторана, наш вид трудно было назвать лучшим. Скорее, изрядно помятым, будто мы вернулись из экспедиции на Марс, где подвергались перегрузкам и лишениям. Выходя из машины, Дина держалась за голову.

– Девчонки, нет ли чего-нибудь холодного приложить, а то шишка будет! – пожаловалась она.

– Могу дать свой кастет! – галантно предложил Коля-Вася.

Мы, заблаговременно шатаясь, вошли в ресторан, который, судя по физиономиям официантов, считал себя не менее элитным, чем обои.

– Вас ожидают? – недоверчиво спросила девушка-хостес.

Но «ожидать» пришлось нам. Девочки из рекламного отдела приехали на следующем такси. А Пеленгас опоздала почти на час, и без нее нам даже воды не предложили – просто посадили за пустой, накрытый по всем правилам стол с хрустящими салфетками.

Наконец начальница явилась – в ярко-красном сверкающем платье и с очень вечерним макияжем, под руку с супругом. Царственно кивнула нам и уселась во главе стола. Ее тихий незаметный муж по фамилии Иванов примостился рядом на краешке стула, готовый в любой момент сбежать.

– Валера, бабло! – приказала Пеленгас.

Иванов встрепенулся, полез во внутренний карман серенького пиджака, извлек оттуда несколько мятых конвертов.

– Я же знаю, что деньги для вас главное! – пожурила Пеленгас. – Вон Антонина каждый день спрашивает, где ее ноябрьская зарплата. Лучше бы вы работали с таким же энтузиазмом… Впрочем, сегодня праздник, не буду ругаться.

И заулыбалась кроваво-красными губами, щедрая и всепрощающая.

Нам раздали конверты. Я, не стесняясь, пересчитала купюры. Половину долга за ноябрь мне все-таки отдали. Здесь, в «ЖП», это можно считать новогодним чудом.

Рядом со мной сидела Линочка. Она выглядела испуганной, лицо шло красными пятнами. Считать чужие деньги я не люблю, но тут машинально сунула нос в ее конверт. Там сиротливо лежали три тысячи рублей. Одна из них – двумя тертыми пятисотками. Вот чем Дед Мороз ответил на письмо Юрки.

– Ну что, выпьем, что ли, шампанского? – предложила Пеленгас.

К ней танцевальным шагом ринулся официант. Одну руку он держал за спиной – так, будто ему прострелило поясницу. Он налил Пеленгас и ее мужу дорогого французского брюта. Потом куда-то убежал и вернулся с другой бутылкой, отечественного производства и качества, – для нас, некоронованных особ.

Пока оседала пена, Пеленгас произносила речь. Что-то о том, как желает нам всем, а особенно себе, успеха и процветания и как мы будем в следующем году успешно процветать. Я не слушала, думала о Линочке и роботе R2D2.

Потом принесли салаты – и устрицы для Пеленгас. Она поливала их лимоном и шумно всасывала, как неисправная раковина воду. Муж Иванов ковырял салат оливье и пытался сложить из горошка букву Г.

– Ужасно вкусно! – сказала мне Линочка. – Я таких огромных креветок никогда не видела.

И сфотографировала свой «цезарь» на телефон – так, чтобы в кадр вошел красивый бокал с шампанским. На память.

– Для вас дорада? – спросил меня официант с больной спиной, когда тарелки из-под салатов унесли и наступило время горячего. Линочку он элегантно обошел.

– Да, пожалуйста, – сказала я и тронула Линочку за плечо: «А тебе?»

Линочка снова пошла пятнами, покачала официанту головой, а мне ответила шепотом: «Галина Глебовна попросила меня не заказывать основное блюдо. В личной беседе. Это дорого для компании».

В личной беседе.

Попросила.

Галина, мать ее, Глебовна.

Линочку, которая приходит раньше всех, работает больше всех, а на обед приносит себе перловку в лотке. У которой ничтожная зарплата, да и ту не дают. Которая одна воспитывает своего Юрку и нежно говорит с ним по телефону, забирает его из садика последним и не купит ему лего на Новый год. Которая так радовалась сегодняшнему празднику и надела свое выпускное платье, которое пришлось ночью ушивать.

Ей нельзя заказать даже несчастную дораду, потому что компании дорого, компания должна процветать.

Это как пнуть щенка. Как не пожать протянутую руку. Как выхватить стул, на который человек собирался сесть.

Ураган «Антонина» закручивался где-то внутри меня с бешеной скоростью.

– Предлагаю игру! – возвестила Пеленгас, постучав вилочкой из-под устриц по бокалу. – Каждый из нас скажет тост. Он должен содержать слова «жизнь прекрасна, потому что…». Так мы проявим лояльность бренду и пожелаем друг другу счастья в новом году. Валера, тост!

И пока Иванов, делая мхатовские паузы и утопая в деепричастных оборотах, пытался изобразить, как прекрасна его жизнь с Пеленгас, я сидела и подсчитывала.

Мне отдали половину ноябрьской зарплаты. Второй половины не видать, и декабрьской, конечно, тоже. Ок. Что я смогу заработать фрилансом? Сейчас у меня четыре колонки и пара статей в месяц. Плюс Крутов и книга Антона. Плюс тетя Ира и Илюха. Плюс переводы про живые йогурты, которые мне обещала сестра Ж., если станет туго. А еще предлагали переписывать чью-то жену, которая решила вести блог о материнстве. Работа не слишком приятная – как плохую гречку перебирать. Ковыряться в сложных несогласованных конструкциях, выбрасывать многоточия, сгребать мысли в одну небольшую ровную кучку. Но жить можно и платить за квартиру и «Бурато» тоже. Если сложить Крутова, тетю Иру, йогурты, колонки и материнство, получится моя зарплата в «ЖП». Даже чуть больше, при условии, что йогурты не скиснут через месяц.

И я за паршивый зарплата этот гадюка терпеть буду? Который старуха колодец положил?

– Антонина, мы ждем! – повела мощным плечом Пеленгас. – Ты придумала тост? Почему твоя жизнь прекрасна?

Я медленно встала. Сегодня 14 декабря, значит – День восстания декабристов. Вот и я выхожу на свою Сенатскую площадь спустя сто девяносто лет.

– Да, я все придумала, – произнесла я, глядя в бокал, а потом подняла голову и посмотрела прямо в глаза Пеленгас. – Моя жизнь прекрасна, потому что я ухожу из вашего журнала, Галина Глебовна. Так получилось, что вы не прошли испытательный срок.

Я медленно-медленно выпила шампанское, ни с кем не чокаясь, аккуратно поставила бокал на стол, учтиво поклонилась вытаращенным глазам Пеленгас, встала и пошла к выходу.