Зажечь небеса

– Ага, – протянул Уэстон.

– Руби называет мой проект сагой о кукурузном бензине.

– Как дела у Руби?

– Шикарно, как обычно. Сейчас живет в Италии. – Я горестно улыбнулась. – Я по ней скучаю, хоть она и посмеивается над моим проектом. Она думает, что он безумно скучный.

– Неважно, что думают другие, главное, что думаешь ты, – сказал Уэстон.

– Точно. Спасибо.

Мгновение он внимательно смотрел мне в глаза, и я, вздохнув, первой отвела взгляд.

– Моя сага о кукурузном бензине скучна до невозможности.

Уэстон улыбнулся и издал тихий, горловой смешок.

– Не смейся надо мной, – усмехнулась я.

– Извини, просто на секунду у тебя сделался такой вид…

– Какой?

– Нет, ничего. – Его улыбка увяла, он обеими руками приподнял одну ногу и слегка переставил. – Мышечный спазм, – пояснил он, заметив мой озабоченный взгляд. – Ерунда. В общем, наверное, неприятно, когда твоя повседневная работа скучна.

– Просто я еще не втянулась, но сдаваться не намерена. Не могу отступить, потому что и так уже потеряла много времени.

Уэстон помрачнел и кивнул.

– Ага, точно.

Я заколебалась.

– Как дела у Коннора?

– Без понятия, – ответил Уэстон. – Коннор съехал еще до начала учебного года, и с тех пор от него ни слуху ни духу. – При виде тревоги на моем лице он поморщился.

– Позволь перефразировать: я ничего о нем не слышал, но его мать говорит, что он ей звонит. У него всё в порядке, только он не говорит, где находится.

– Он просто взял… и ушел?

– После церемонии вручения медалей. – Уэстон криво усмехнулся. – Дрейки выдали ему завещанные бабушкой и дедушкой деньги. Наверное, посчитали, что раз их сын едва не лишился руки и претерпевает немыслимые страдания из-за посттравматического синдрома, это стоит шести миллионов. Я только надеюсь, что он не станет пропивать свое состояние в какой-нибудь дыре, пока не упьется вусмерть.

– Господи, я тоже на это надеюсь. – Я поежилась при мысли о такой возможности. – Мне так жаль.

– Чего именно?

– Что он уехал. Он же твой лучший друг.

Уэстон отмахнулся.

– Это неважно.

– Для меня важно. Мне важно знать, как у тебя дела, Уэстон. – Я перевела дух. – Слушай… буду откровенной. Я подошла к тебе не для того, чтобы вести светские беседы.

– Хорошо. Ненавижу светские беседы.

– Я тоже. Особенно мне не хочется вести пустопорожние беседы с тобой. Мы с тобой всегда были выше этого.

– Ага, – медленно проговорил Уэстон. – Были.

Я подалась вперед и вперила взгляд в свои сложенные на книгах руки.

– Поэтому я должна кое в чем признаться. Это прозвучит ужасно.

– Ладно.

– Мне недостает нашей дружбы больше, чем того времени, когда я была девушкой Коннора.

В его сине-зеленых глазах впервые зажглась искорка.

– Отем…


– Это правда. И той ночью на диване…

– Не надо.

– Я должна. Та ночь была именно тем, что ты сказал. Я слишком много выпила, мне было одиноко и страшно. И… – давай будем реалистами – ты ослепительно красив, а я просто смертная девушка.

Уэстон озадаченно нахмурился, словно мой комплимент не имел никакого смысла, хотя жилка у него на шее забилась чаще.

– Я всегда чувствовала между нами некую связь, – продолжала я. – Я собираюсь упорно трудиться и поступить в Гарвард. Это не обсуждается, но… было бы хорошо, если бы мы смогли остаться друзьями.

Уэстон вздохнул и провел рукой по волосам. Взгляд его снова потяжелел, и когда он заговорил, голос звучал низко, как будто речь давалась ему с трудом.

– Я сейчас… мало на что годен, – произнес он. – И в ближайшее время ничего не изменится. Именно поэтому я так ужасно вел себя с тобой в Балтиморе.

Я сцепила пальцы, подавляя безудержное желание взять Уэстона за руку.

– Я знаю, тогда в больнице ты был подавлен, и мне кажется, я слишком быстро сдалась. Слишком быстро.

Он медленно покачал головой.

– Не трать на меня свои чувства, Отем.

– Что это значит?

– Слушай, я рад, что ты подошла поговорить со мной. Было очень приятно с тобой пообщаться, но я не могу снова так с тобой поступить.

– Как поступить?

– Причинить тебе боль. По словам моего психолога, у меня сейчас душевный разлад. Не хочу утянуть тебя за собой.

– Ты никуда меня не тянешь, – возразила я. – Друзья поддерживают друг друга в трудные времена, несмотря ни на что.

– То есть за твой счет.

– Если я пройду мимо, это обойдется мне дороже.

– И всё-таки ты должна пройти мимо. Ради твоего же блага.

Я покачала головой.

– Всё происходящее с тобой сейчас тебе в новинку. Ты просто еще не привык.

Глаза Уэстона сердито вспыхнули.

– Я не собираюсь читать тебе нотации…

– Так не читай. Я вполне освоился и знаю, что мое нынешнее положение – полный отстой. Половина моего тела не работает так, как должна. Я уже чувствую, что прикован к этому креслу до конца своих дней, и это при том, что вся жизнь еще впереди.

– Но тебе не обязательно проходить через всё это в одиночку. – Я всё-таки подалась вперед и взяла Уэстона за руку. – Я хочу помочь.

– Конечно, – кивнул Уэстон. – Помощь другим у тебя в крови. Такой уж ты человек. – Он тоскливо посмотрел на наши соединенные руки, и у меня защемило сердце от боли. Трещина в моем сердце стала еще шире, когда рука Уэстона соскользнула с моей. – Мне не нужна твоя помощь. В Балтиморе я повел себя с тобой как моральный урод и прошу за это прощения. Но я не отказываюсь от тех своих слов.

– Уэстон…

– Пожалуйста, – хрипло проговорил он. – Я не могу встать и уйти. Это придется сделать тебе.

Его голос прозвучал глухо, в нем слышалась боль, она блестела в его глазах.

– Отем, тебе нужно сделать то, на что не способен я. Вставай и уходи.





Глава шестнадцатая

Уэстон




Ноябрь