Зажечь небеса

– Он уже видел Уэстона?

– Они разговаривают прямо сейчас. Надеюсь, всё проходит хорошо. Ты даже не можешь себе представить, как сильно Коннор скучал по Уэсу. Они очень привязаны друг к другу.

– Уэстон тоже скучал по Коннору.

– Тогда скажи, что ты намерена делать дальше. Если я тебе нужна, я останусь.

– Поезжай в Бостон с Коннором, будешь свидетельницей великого, эпического момента. Миссис Дрейк любит тебя, и Коннор будет очень счастлив.

Руби ослепительно улыбнулась, и, хоть мне и не хотелось ее отпускать, я знала, что приняла верное решение.

– Вообще-то я вся в нетерпении, – призналась она. – Даже нервничаю.

– А Коннор нервничает перед скорой встречей с семьей?

Руби покачала головой, ее темные глаза засияли от гордости.

– Он так изменился. Больше они не смогут им помыкать.

И не потому, что уже передали ему шесть миллионов. Это нечто большее. В нем появилась внутренняя уверенность.

– Он счастлив, – сказала я. – Ты делаешь его счастливым.

Руби округлила глаза, блестящие от слез.

– Ага, ладно. Будь ко мне снисходительна. – Она встала с дивана. – В рядах плакс я новичок.

Я проводила ее до двери, и уже на пороге мы обнялись.

– Перечитай письма, когда будешь готова, – посоветовала она. – Если, сделав это, ты захочешь помчаться в дом Уэса и перепихнуться с ним – не раздумывай. Просто сделай это.

– Таков твой мудрый совет?

– Всегда. – Она снова меня обняла. – Спасибо, что простила меня.

– Теперь мне гораздо легче; не могу на тебя сердиться. Злость очень утомительна.

– Очевидно, твое запутавшееся сердце подсказывает тебе, что делать. Просто слушай его.

Руби поцеловала меня в щеку и ушла. Не раздумывая ни секунды, я направилась в спальню и вытащила из-под кровати заветную коробку.

Усевшись по-турецки на полу, я перечитала письма из тренировочного лагеря. Все до единого. Попыталась представить, что все они написаны Уэстоном и стала ждать, когда меня затопит волна любви и восторга.

Ничего не получилось.

Когда я читала письма впервые, их содержание было для меня новым, каждое слово отпечаталось в памяти, оставило след, но мое сердце воспринимало их, как слова Коннора. В конце каждого письма стояла подпись Коннора.

– И что теперь? – прошептала я.

Я вернулась на диван, укуталась одеялом и снова включила телевизор. Дождь барабанил по окнам, и я заснула.



Он сажает меня к себе на колени и сжимает мое лицо в ладонях. Ладони у него мозолистые и заскорузлые, но прикосновение очень нежное, почти благоговейное. Большими пальцами он гладит мои скулы, наклоняется и целует меня. Поцелуй-вопрос, полный желания и потребности, которые я ощущаю всем своим существом.

Он отстраняется, и я открываю глаза.

– Мне так много нужно тебе сказать, – говорю я.

Какая у него красивая улыбка, она полна облегчения и надежды.

– Скажи…



И вновь меня разбудил стук в дверь, на этот раз весьма настойчивый и громкий. За окнами сгущался сумрак – похоже, я проспала весь день.

Я отбросила одеяло и одернула пижамную рубашку. Посмотрев в глазок, я увидела молодого человека в парадной военной форме, в фуражке и белых перчатках.

Дрожащими руками я открыла дверь, напоминая себе, что мои любимые мужчины давно вернулись с войны.

«Они дома. Они в безопасности. Это не то… о чем я подумала».

– Да?


– Отем Коуэл?

– Колдуэлл.

– Я лейтенант Оурен Бэнкс, авиационный врач первого батальона. Я был с Коннором Дрейком в июне прошлого года, когда нас вывозили из Сирии.

– Так, – медленно проговорила я. – Хотите зайти?

– Нет, мэм. Мое дело займет всего минуту, – заявил Бэнкс. Говорил он с легким бостонским акцентом. – Когда нас вывозили на вертолете, рядовой Дрейк передал мне кое-что, принадлежащее вам.

– Мне?

Он протянул мне маленькую плоскую коробку.

– Мы покидали зону боевых действий в спешке, там царил настоящий хаос. Было много раненых и один убитый. В общем, рядовой Дрейк отдал мне эту вещь, а я запихнул ее в рюкзак и… Мэм, я прошу у вас прощения. – Он смущенно посмотрел на меня. – Честно говоря, я совершенно забыл о его просьбе. Извините.

Я медленно открыла коробку.

– По окончании срока службы всё мое снаряжение приехало вместе со мной домой, и моя жена убрала вещмешок в кладовку. Я уехал в другую командировку, а когда вернулся, стал разбирать вещи и нашел… это.

Теперь мои руки уже неудержимо тряслись. Я открыла коробку и обнаружила внутри маленькую, покрытую пятнами тетрадь.

– Для Дрейка было очень важно, чтобы вы это получили, – продолжал Бэнкс. – А у нас не принято подводить однополчан. Я запомнил только ваше имя, первую букву названия улицы «П», ну и город, Амхерст. Так что у меня ушло некоторое время на то, чтобы вас разыскать. И вот я здесь. Мне очень жаль, что я так припозднился.

– Всё хорошо, – выдохнула я. – Спасибо вам. За всё.

– Всегда к вашим услугам, мэм.

Бэнкс кивнул и ушел.

Я закрыла дверь и вернулась в гостиную, не сводя глаз с тетради, села на диван и открыла ее.

Едва начав читать, я зарыдала и прижала руку к губам. Стихотворение было написано почерком Уэстона, полито его слезами и кровью.

Для тебя я бы звезды

С неба достал

И, расплавив в горне их жар,

Ожерелье сковал

И тебе преподнес,

Чтобы лик твой ярче сиял.



Для тебя я бы голой рукой поймал

Прихотливое пламя свечи

И зажег его вновь

Дыханьем своим,

Чтоб твой путь

Озаряла в ночи.



Для тебя соленые воды морей

Осушить я готов до дна.

Как бездонна ты,

Моя жизнь и любовь,

Знает только судьба одна.