Жена башмачника

– Для чего?

– А как ты думаешь?! Для обручального кольца!

– Ты собираешься жениться?

– Я старше тебя.

– На год, – заметил Чиро.

– Это длинный год.

– Va bene. – Чиро разложил на столике свои инструменты. – Отправляйся к Миньонз в Бриллиантовый округ, что в Бауэри.

– Откуда ты знаешь?

– От Феличиты.

– Может, они продадут нам сразу пару камней? Сыграем двойную свадьбу. Паппина – простая девушка с простыми запросами. Феличита наверняка захочет большой бриллиант.

– Да, она бы захотела камешек не меньше, чем пластинка торроне. Но я не собираюсь жениться на Феличите.

– Почему же?

– Она может рассчитывать на большее, чем простой сапожник, – сказал Чиро, расправляя оторвавшуюся подметку, чтобы прострочить ее.

– У нее же есть деньги. Ее отец держит лоток с виноградом.

– Очень много лотков, Луиджи. Он богач.

– А косточки выплевывает точно так же, как ты и я.

– Женщина выбирает мужчину, которого, по ее мнению, она заслуживает. А затем начинает менять его под себя. Я не пара для Феличиты. Но, – его лицо расплылось в широкой улыбке, – и она мне не пара.

– Не знаю, как это у тебя выходит, – сказал Луиджи. – Я счастлив, что нашлась хоть одна милая девушка, которой нравится моя физиономия. А у тебя таких тьма.

Чиро подумал о своих знакомых девушках. Он вовсе не мог похвастаться избытком опыта. На самом деле его даже беспокоило, не слишком ли он осторожен в своих чувствах. Он задумался, узнает ли хоть раз, что значит, когда твое сердце принадлежит одной-единственной женщине.

– А что ты думаешь об Энце?

– Девушка с крыши? Она славная.

– Красивая?

– Мне не позволили ее разглядывать, – ответил Луиджи. – Но, судя по тому, что я успел увидеть, – да, красивая.

– Так, мы за башмаками. – О прилавок облокотился крепко сбитый ирландец. – Джон Кэссиди.

– А я Кирк Йохансен. – К ирландцу присоединился мускулистый блондин примерно одних лет с Чиро. – Мне меняли подметки.

Чиро отыскал нужные пары башмаков.

Кэссиди осмотрел свои и не скрыл изумления:

– Да они как новые!

– И мои! – поддержал Кирк. – Хотя вряд ли они теперь мне понадобятся.

Парни достали деньги.

– Увольняетесь со стройки? – спросил Чиро.

– Ухожу в армию, – ответил Кирк. – Хочу делом заняться.

Чиро и Луиджи переглянулись. Они тоже отправились бы воевать, если бы могли, но у них не было американского гражданства.

– Спрячь свои деньги. Эти за наш счет, – сказал Чиро.

– Спасибо! – ответил Кирк. – А парней с акцентом, навроде вас, тоже записывают. После возвращения и гражданство дадут. Без разговоров. Армии нужны по десять тысяч новобранцев в неделю. Сейчас большинство парней набирают в Пуэрто-Рико.

– Мы сумеем побить немцев во Франции, – вмешался Джон Кэссиди. – Будь я помоложе, уже сидел бы в траншеях Камбре[56]. Страсть как повоевать хочется.

Джон Кэссиди посмотрел на Чиро, потом на Луиджи, будто предлагал им немедленно отправиться воевать за страну, которая их приютила. Чиро уже натыкался на подобные взгляды – так новообъявленные американцы взирали на свежих иммигрантов. Чиновник, выдававший разрешение на фургон, или женщина, продававшая им билеты на стоячие места в опере, глядели так же. Легкое презрение – от иммигрантов никуда не деться, приходится их терпеть, но вовсе не обязательно принимать как своих. И единственный способ стать частью Америки – чем-то пожертвовать ради нее.


Кэссиди и Йохансен забрали свои ботинки и влились в поток трудяг, текший по крутой дороге вверх к мосту.

– Ты серьезно? – спросил Луиджи.

– Я здесь счастлив, – ответил Чиро.

– Я тоже.

– Ты веришь в знамения? – спросил Чиро.

– Смотря какие. От меня требуется пролить кровь?

– Возможно. Мы крепкие и сильные. – Чиро пожал плечами. – И мы сможем одолеть немцев.



В ночном небе над Асторией желтели крошечные звезды, точно кристаллики цитрина. Луиджи быстро уснул в спальном мешке рядом с фургоном. Чиро доел последний кусок кальцоне со сладкой колбасой – синьора Дзанетти положила им эту пиццу в жестянку с едой. Парни планировали провести в Квинсе две недели, а потом Ремо отвезет их обратно на Малберри-стрит, волоча фургон, точно плуг за трактором. Когда стемнело, Чиро и Луиджи закрыли фургон – последняя смена с моста уже ушла домой. Чиро поднял откидные доски, закрепил их крючками и запер дверь. Луиджи улегся сразу после ужина.

Чиро прислонился спиной к стене фургона и принялся за письмо. Дело было нелегкое – Чиро не слишком утруждал себя писаниной. Это Эдуардо всегда усердствовал в учебе, прекрасно сочинял, а по части каллиграфии так и вовсе стал мастером, и переписка братьев держалась на нем. Чиро же хватало лишь на куцые письма, в которых он с трудом подбирал слова.

Сейчас он писал Энце Раванелли на Адамс-стрит, чтобы объяснить, что не сможет увидеть ее в ближайшее время, как надеялся. У него были обязательства перед Дзанетти, но после фургонной командировки его ученичество можно будет считать отработанным. Однако Чиро предстояло разобраться и с иными делами, прежде чем он сумеет предложить Энце то, что ей нужно. Он по-прежнему встречался с Феличитой, и покончить с тем, что началось так давно, было нелегко. А тут еще и война, в которой тоже надо поставить точку – завершить начатое англичанами и французами, вернуть мир добрым людям, в том числе и его соотечественникам.

Чиро не знал, как написать, что решил вступить в армию. Энца выразила свои чувства абсолютно ясно. И если он придет к ней, то лишь с одной целью – передать ей себя целиком, без остатка. Этим письмом он просто надеялся выиграть время. Чиро не сомневался, что через несколько месяцев жизнь изменится и он поступит так, как хочет Энца.



Декабрьский снегопад в Хобокене ничем не напоминал зимнюю сказку. Крупные мокрые хлопья налипли на кое-как залатанную крышу, которая явно не была рассчитана на зимнюю непогоду. Энца подставляла ведра под капавшую с потолка воду на складе фабрики Меты Уокер. Рассматривая потолок, она обнаруживала все новые и новые ржавые потеки. Во всем Хобокене ведер не хватит, сказала она себе, спускаясь по металлическим ступеням. Если из-за протекающей крыши пострадает проводка, то у девушек будут проблемы. С тех пор как они с Лаурой решили выбраться из Хобокена, Энца работала по две смены подряд. До предела вымотанная, она чувствовала, как подступает отчаяние. Энца уже сомневалась в реальности грандиозных планов Лауры.

Но в немалой степени в ее отчаянии был повинен и Чиро Ладзари. Он снова отложил их встречу. Уверял в письме, что застрял в Квинсе дольше, чем предполагал, и, скорей всего, до Рождества не сможет ее навестить. Поцелуй в День Колумба многое значил для Энцы, но, похоже, не для Чиро. Что, если она повела себя слишком напористо? Ей ведь не раз указывали на эту ее черту.

А тут еще и отец написал, что в это Рождество вряд ли удастся увидеться. Бригада Марко строила скоростное шоссе в Калифорнии, а в праздники платили по двойному тарифу. Безусловно, каждый заработанный цент приближал тот миг, когда семья Раванелли снова будет вместе, но Энцу все чаще посещали сомнения на этот счет.

Выстроившиеся мрачными рядами обшарпанные дома Хобокена были сооружены из фанеры и крыты дешевой жестью, в них было сыро в дождь и невыносимо жарко в солнечную погоду. Зима – это неработающие печи, замерзшие трубы и холод, заставляющий людей опускать руки, когда они даже и не приступали к делу. Энца пробиралась сквозь снежные заносы, потому что никто не потрудился расчистить тротуары – общественную территорию.

Круглый год по улицам бродили стайки голодных детей. Предоставленные сами себе, они были вынуждены побираться. Порой дома обходил чиновник, напоминая родителям, что по закону они обязаны дать своим детям образование, но это редко приводило к результату.

Хобокен задыхался от клубов густого дыма, изрыгаемых фабричными трубами и дымоходами постоянно горевших печей, в которых жгли дешевые дрова, чтобы хоть как-то обогреть жилища. Энца мечтала увидеть днем хотя бы клочок чистого неба, но нагромождение крыш и смог накрывали город мрачным балдахином. Ночью звезды тоже тонули в дымке, и Энца не могла полюбоваться узорами созвездий, как некогда в Скильпарио. Порой она совсем падала духом, давая волю черным мыслям. К тревоге за отца примешивалось беспокойство по поводу работы, страх перед океаном. Она пыталась молиться, превозмогая отчаяние, но душевный покой не возвращался – даже в церкви, где прежде Энца неизменно находила утешение. Все в ее жизни было не так, как прежде.

Единственную радость приносила еженедельная зарплата; часть Энца откладывала на бегство из Хобокена, а часть отправляла матери. Да еще еженедельные письма из дома с весточками от каждого из братьев и сестер.

Я забочусь о твоем садике. С любовью, Альма.

Мы с Пьетро Кальва полюбили друг друга. С любовью, Элиана.

Не верь Элиане. Пьетро Кальва ее не любит. С любовью, Альма.

Мы купили нового коня. Назвали его Энцо в честь тебя. Твой брат Баттиста.

Я нашел в горах огромные трюфели. Баттиста отвез один в Бергамо. За него дали двести лир. Скучаю по тебе. Твой брат Витторио.



Эти короткие сообщения были как капли меда для ее изголодавшегося сердца.

Мы очистили участок от камней. Помогали все. Баттиста и Витторио срубили березу и распилили ее на доски для подоконников. Элиана сшила занавески. Альма помогла мне вскопать огород. Я считаю каждую лиру. Очень люблю тебя. Мама.



После таких писем Энца чувствовала прилив сил. Вот и сейчас она думала о матери, поднимаясь в подсобку, расположенную над машинным цехом. Там она принялась сосредоточенно складывать в карманы фартука рулоны бирок, которые нужно приколоть к готовым блузкам. Внезапно сзади раздался шум. Энцу толкнули лицом к стене, зажав руки.

Она закричала, но гудение швейных машин внизу заглушало все звуки. Мужские руки зашарили по ее ногам, нырнули под юбку. Энца вслепую лягнула, но потеряла равновесие и упала, впечатавшись лицом в неровные доски пола, по щеке поползла теплая струйка.

– Шлюха итальянская! Теперь ты поговоришь со мной! – прорычал ей в ухо Джо Нил.

Энце удалось высвободить руку, она перевернулась на спину и, согнув колени, с силой пнула его. Затем поползла к лестнице, но он снова ринулся на нее, придавив к полу.

– Mai! – крикнула она по-итальянски и повторила по-английски: – Никогда!

Месяцы насмешек, стыда, унижений, которые она терпела от Джо, придали ей ярости, и, собрав все силы, она смогла сбросить его с себя. Но Джо тут же снова навалился сверху, чуть не раздавив ее. От близости его тела на Энцу накатила волна отвращения. Она услышала треск разрываемой нижней юбки, попыталась вывернуться из-под Джо, но не смогла.

– Отпусти ее, Джо Нил! – раздался чей-то голос, и Энца увидела Лауру, во вскинутой руке она держала портняжные ножницы. – Я сказала, отпусти ее! Или я воткну эти ножницы тебе в спину. Слезь с нее!

Джо откатился в сторону.

– Не подходи. Сиди там! – Лаура ткнула остриями ножниц в его сторону; Джо скорчился в углу. – Ты как, Энца? Пойдем. А ты, Джо, с места не сдвинешься. Я не шучу.