Стихотворения. Поэмы. Пьесы

1925
  
ВЫВОЛАКИВАЙТЕ БУДУЩЕЕ!
 
 
 
Будущее
 
не придет само,
 
если
 
не примем мер.
 
За жабры его, — комсомол!
 
За хвост его, — пионер!
 
Коммуна
 
не сказочная принцесса,
 
чтоб о ней
 
мечтать по ночам.
 
Рассчитай,
 
обдумай,
 
нацелься —
 
и иди
 
хоть по мелочам.
 
Коммунизм
 
не только
 
у земли,
 
у фабрик в поту.
 
Он и дома
 
за столиком,
 
в отношеньях,
 
в семье,
 
в быту.
 
Кто скрипит
 
матершиной смачной
 
целый день,
 
как немазаный воз,
 
тот,
 
кто млеет
 
под визг балалаечный,
 
тот
 
до будущего
 
не дорос.
 
По фронтам
 
пулеметами такать —
 
не в этом
 
одном
 
война!
 
И семей
 
и квартир атака
 
угрожает
 
не меньше
 
нам.
 
Кто не выдержал
 
натиск домашний,
 
спит
 
в уюте
 
бумажных роз, —
 
до грядущей
 
жизни мощной
 
тот
 
пока еще
 
не дорос.
 
Как и шуба,
 
и время тоже —
 
проедает
 
быта моль ее.
 
Наших дней
 
залежалых одежу
 
перетряхни, комсомолия!
 
 
1925
  
Цикл стихотворений «Париж» (1925 год)
   
ЕДУ
 
 
 
Билет —
 
щелк.
 
Щека —
 
чмок.
 
Свисток —
 
и рванулись туда мы,
 
куда,
 
как сельди,
 
в сети чулок
 
плывут
 
кругосветные дамы.
 
Сегодня приедет —
 
уродом-урод,
 
а завтра —
 
узнать посмейте-ка:
 
в одно
 
разубран
 
и город и рот —
 
помады,
 
огней косметика.
 
Веселых
 
тянет в эту вот даль.
 
В Париже грустить?
 
Едва ли!
 
В Париже
 
площадь
 
и та Этуаль,
 
а звезды —
 
так сплошь этуали.
 
Засвистывай,
 
трись,
 
врезайся и режь
 
сквозь Льежи
 
и об Брюссели.
 
Но нож
 
и Париж,
 
и Брюссель,
 
и Льеж —
 
тому,
 
кто, как я, обрусели.
 
Сейчас бы
 
в сани
 
с ногами —
 
в снегу,
 
как в газетном листе б…
 
Свисти,
 
заноси снегами
 
меня,
 
прихерсонская степь…
 
Вечер,
 
поле,
 
огоньки,
 
дальняя дорога, —
 
сердце рвется от тоски,
 
а в груди —
 
тревога.
 
Эх, раз,
 
еще раз,
 
стих — в пляс.
 
Эх, раз,
 
еще раз,
 
рифм хряск.
 
Эх, раз,
 
еще раз,
 
еще много, много раз…
 
Люди
 
разных стран и рас,
 
копая порядков грядки,
 
увидев,
 
как я
 
себя протряс,
 
скажут:
 
в лихорадке.
 
 
1925
   
ГОРОД
 
 
 
Один Париж —
 
адвокатов,
 
казарм,
 
другой —
 
без казарм и без Эррио.
 
Не оторвать
 
от второго
 
глаза —
 
от этого города серого.
 
Со стен обещают:
 
"Un verre de koto
 
donne de l'energie" [3]
 
Вином любви
 
каким
 
и кто
 
мою взбудоражит жизнь?
 
Может,
 
критики
 
знают лучше.
 
Может,
 
их
 
и слушать надо.
 
Но кому я, к черту, попутчик?
 
Ни души
 
не шагает
 
рядом.
 
Как раньше,
 
свой
 
раскачивай горб
 
впереди
 
поэтовых арб —
 
неси,
 
один,
 
и радость,
 
и скорбь,
 
и прочий
 
людской скарб.
 
Мне скучно
 
здесь
 
одному
 
впереди, —
 
поэту
 
не надо многого, —
 
пусть
 
только
 
время
 
скорей родит
 
такого, как я,
 
быстроногого.
 
Мы рядом
 
пойдем
 
дорожной пыльцой.
 
Одно
 
желанье
 
пучит:
 
мне скучно —
 
желаю
 
видеть в лицо,
 
кому это
 
я
 
попутчик?!
 
«Je suis un chameau»,
 
в плакате стоят
 
литеры,
 
каждая — фут.
 
Совершенно верно:
 
«Je suis», —
 
это
 
"я",
 
а «chameau» — это
 
«я верблюд».
 
Лиловая туча,
 
скорей нагнись,
 
меня
 
и Париж полей,
 
чтоб только
 
скорей
 
зацвели огни
 
длиной
 
Елисейских полей.
 
Во все огонь —
 
и небу в темь
 
и в чернь промокшей пыли.
 
В огне
 
жуками
 
всех систем
 
жужжат
 
автомобили.
 
Горит вода,
 
земля горит,
 
горит
 
асфальт
 
до жжения,
 
как будто
 
зубрят
 
фонари
 
таблицу умножения.
 
Площадь
 
красивей
 
и тысяч
 
дам-болонок.
 
Эта площадь
 
оправдала б
 
каждый город.
 
Если б был я
 
Вандомская колонна,
 
я б женился
 
на Place la concorde.