Стихотворения. Поэмы. Пьесы

1925
  
КЕМП «НИТ ГЕДАЙГЕ»
 
 
 
Запретить совсем бы
 
ночи — негодяйке
 
выпускать
 
из пасти
 
столько звездных жал.
 
Я лежу, —
 
палатка
 
в Кемпе «Нит гедайге».
 
Не по мне все это.
 
Не к чему…
 
и жаль…
 
Взвоют
 
и замрут сирены над Гудзоном,
 
будто бы решают:
 
выть или не выть?
 
Лучше бы не выли.
 
Пассажирам сонным
 
надо просыпаться,
 
думать,
 
есть,
 
любить…
 
Прямо
 
перед мордой
 
пролетает вечность —
 
бесконечночасый распустила хвост.
 
Были б все одеты,
 
и в белье, конечно,
 
если б время
 
ткало
 
не часы,
 
а холст.
 
Впречь бы это
 
время
 
в приводной бы ремень, —
 
спустят
 
с холостого —
 
и чеши и сыпь!
 
Чтобы
 
не часы показывали время,
 
а чтоб время
 
честно
 
двигало часы.
 
Ну, американец…
 
тоже…
 
чем гордится.
 
Втер очки Нью-Йорком.
 
Видели его.
 
Сотня этажишек
 
в небо городится.
 
Этажи и крыши —
 
только и всего.
 
Нами
 
через пропасть
 
прямо к коммунизму
 
перекинут мост,
 
длиною —
 
во сто лет.
 
Что ж,
 
с мостища с этого
 
глядим с презрением вниз мы?
 
Кверху нос задрали?
 
загордились?
 
Нет.
 
Мы
 
ничьей башки
 
мостами не морочим.
 
Что такое мост?
 
Приспособленье для простуд.
 
Тоже…
 
без домов
 
не проживете очень
 
на одном
 
таком
 
возвышенном мосту.
 
В мире социальном
 
те же непорядки:
 
три доллара за день,
 
на —
 
и отвяжись.
 
А у Форда сколько?
 
Что играться в прятки!
 
Ну, скажите, Кулидж, —
 
разве это жизнь?
 
Много ль
 
человеку
 
(даже Форду)
 
надо?
 
Форд —
 
в мильонах фордов,
 
сам же Форд —
 
в аршин.
 
Мистер Форд,
 
для вашего,
 
для высохшего зада
 
разве мало
 
двух
 
просторнейших машин?
 
Лишек —
 
в М. К. X.
 
Повесим ваш портретик.
 
Монумент
 
и то бы
 
вылепили с вас.
 
Кланялись бы детки,
 
вас
 
случайно встретив.
 
Мистер Форд —
 
отдайте!
 
Даст он…
 
Черта с два!
 
За палаткой
 
мир
 
лежит угрюм и темен.
 
Вдруг
 
ракетой сон
 
звенит в унынье в это:
 
"Мы смело в бой пойдем
 
за власть Советов…"
 
Ну, и сон приснит вам
 
полночь-негодяйка!
 
Только сон ли это?
 
Слишком громок сон.
 
Это
 
комсомольцы
 
Кемпа «Нит гедайге»
 
песней
 
заставляют
 
плыть в Москву Гудзон.
 
 
20 сентября 1925 г. Нью-Йорк.
   
ДОМОЙ!
 
 
 
Уходите, мысли, восвояси.
 
Обнимись,
 
души и моря глубь.
 
Тот,
 
кто постоянно ясен, —
 
тот,
 
по-моему,
 
просто глуп.
 
Я в худшей каюте
 
из всех кают —
 
всю ночь надо мною
 
ногами куют.
 
Всю ночь,
 
покой потолка возмутив,
 
несется танец,
 
стонет мотив:
 
"Маркита,
 
Маркита,
 
Маркита моя,
 
зачем ты,
 
Маркита,
 
не любишь меня…"
 
А зачем
 
любить меня Марките?!
 
У меня
 
и франков даже нет.
 
А Маркиту
 
(толечко моргните!)
 
за сто франков
 
препроводят в кабинет.
 
Небольшие деньги —
 
поживи для шику —
 
нет,
 
интеллигент,
 
взбивая грязь вихров,
 
будешь всучивать ей
 
швейную машинку,
 
по стежкам
 
строчащую
 
шелка стихов.
 
Пролетарии
 
приходят к коммунизму
 
низом —
 
низом шахт,
 
серпов
 
и вил, —
 
я ж
 
с небес поэзии
 
бросаюсь в коммунизм,
 
потому что
 
нет мне
 
без него любви.
 
Все равно —
 
сослался сам я
 
или послан к маме —
 
слов ржавеет сталь,
 
чернеет баса медь.
 
Почему
 
под иностранными дождями
 
вымокать мне,
 
гнить мне
 
и ржаветь?
 
Вот лежу,
 
уехавший за воды,
 
ленью
 
еле двигаю
 
моей машины части.
 
Я себя
 
советским чувствую
 
заводом,
 
вырабатывающим счастье.
 
Не хочу,
 
чтоб меня, как цветочек с полян,
 
рвали
 
после служебных тягот.
 
Я хочу,
 
чтоб в дебатах
 
потел Госплан,
 
мне давая
 
задания на год.
 
Я хочу,
 
чтоб над мыслью
 
времен комиссар
 
с приказанием нависал.
 
Я хочу,
 
чтоб сверхставками спеца
 
получало
 
любовищу сердце.
 
Я хочу,
 
чтоб в конце работы
 
завком
 
запирал мои губы
 
замком.
 
Я хочу,
 
чтоб к штыку
 
приравняли перо.
 
С чугуном чтоб
 
и с выделкой стали
 
о работе стихов,
 
от Политбюро,
 
чтобы делал
 
доклады Сталин.
 
"Так, мол,
 
и так…
 
И до самых верхов
 
прошли
 
из рабочих нор мы:
 
в Союзе
 
Республик
 
пониманье стихов
 
выше
 
довоенной нормы…"