Стихотворения. Поэмы. Пьесы

1926
  
ФАБРИКА БЮРОКРАТОВ
 
 
 
Его прислали
 
для проведенья режима.
 
Средних способностей.
 
Средних лет.
 
В мыслях — планы.
 
В сердце — решимость.
 
В кармане — перо
 
и партбилет.
 
Ходит,
 
распоряжается энергичным жестом.
 
Видно —
 
занимается новая эра!
 
Сам совался в каждое место,
 
всех переглядел —
 
от зава до курьера.
 
Внимательный
 
к самым мельчайшим крохам,
 
вздувает
 
сердечный пыл…
 
Но бьются
 
слова,
 
как об стену горохом,
 
об —
 
канцелярские лбы.
 
А что канцелярии?
 
Внимает, мошенница!
 
Горите
 
хоть солнца ярче, —
 
она
 
уложит
 
весь пыл в отношеньица,
 
в анкетку
 
и в циркулярчик.
 
Бумажку
 
встречать
 
с отвращением нужно.
 
А лишь
 
увлечешься ею, —
 
то через день
 
голова заталмужена
 
в бумажную ахинею.
 
Перепишут все
 
и, канителью исходящей нитясь,
 
на доклады
 
с папками идут:
 
— Подпишитесь тут!
 
Да тут вот подмахнитесь!..
 
И вот тут, пожалуйста!..
 
И тут!..
 
И тут!.. —
 
Пыл
 
в чернила уплыл
 
без следа.
 
Пред
 
в бумагу
 
всосался, как клещ…
 
Среда —
 
это
 
паршивая вещь!!
 
Глядел,
 
лицом
 
белее мела,
 
сквозь канцелярский мрак.
 
Катился пот,
 
перо скрипело,
 
рука свелась
 
и вновь корпела, —
 
но без конца
 
громадой белой
 
росла
 
гора бумаг.
 
Что угодно
 
подписью подляпает,
 
и не разберясь:
 
куда,
 
зачем,
 
кого?
 
Собственную
 
тетушку
 
назначит римской папою.
 
Сам себе
 
подпишет
 
смертный приговор.
 
Совести
 
партийной
 
слабенькие писки
 
заглушает
 
с днями
 
исходящий груз.
 
Раскусил чиновник
 
пафос переписки,
 
облизнулся,
 
въелся
 
и — вошел во вкус.
 
Где решимость?
 
планы?
 
и молодчество?
 
Собирает канцелярию,
 
загривок мыля ей.
 
— Разузнать
 
немедля
 
имя — отчество!
 
Как
 
такому
 
посылать конверт
 
с одной фамилией??! —
 
И опять
 
несется
 
мелким лайцем:
 
— Это так-то службу мы несем?!
 
Написали просто
 
«прилагается»
 
и забыли написать
 
«при сем»! —
 
В течение дня
 
страну наводня
 
потопом
 
ненужной бумажности,
 
в машину
 
живот
 
уложит —
 
и вот
 
на дачу
 
стремится в важности.
 
Пользы от него,
 
что молока от черта,
 
что от пшенной каши —
 
золотой руды.
 
Лишь растут
 
подвалами
 
отчеты,
 
вознося
 
чернильные пуды.
 
Рой чиновников
 
с недели на день
 
аннулирует
 
октябрьский гром и лом,
 
и у многих
 
даже
 
проступают сзади
 
пуговицы
 
дофевральские
 
с орлом.
 
Поэт
 
всегда
 
и добр и галантен,
 
делиться выводом рад.
 
Во-первых:
 
из каждого
 
при известном таланте
 
может получиться
 
бюрократ.
 
Вывод второй
 
(из фельетонной водицы
 
вытекал не раз
 
и не сто):
 
коммунист не птица,
 
и незачем обзаводиться
 
ему
 
бумажным хвостом.
 
Третий:
 
поднять бы его за загривок
 
от бумажек,
 
разостланных низом,
 
чтоб бумажки,
 
подписанные
 
прямо и криво,
 
не заслоняли
 
ему
 
коммунизм.
 
 
1926
   
ТОВАРИЩУ НЕТТЕ
 
пароходу и человеку
 
 
Я недаром вздрогнул.
 
Не загробный вздор.
 
В порт,
 
горящий,
 
как расплавленное лето,
 
разворачивался
 
и входил
 
товарищ "Теодор
 
Нетте".
 
Это — он.
 
Я узнаю его.
 
В блюдечках — очках спасательных кругов.
 
— Здравствуй, Нетте!
 
Как я рад, что ты живой
 
дымной жизнью труб,
 
канатов
 
и крюков.
 
Подойди сюда!
 
Тебе не мелко?
 
От Батума,
 
чай, котлами покипел…
 
Помнишь, Нетте, —
 
в бытность человеком
 
ты пивал чаи
 
со мною в дипкупе?
 
Медлил ты.
 
Захрапывали сони.
 
Глаз
 
кося
 
в печати сургуча,
 
напролет
 
болтал о Ромке Якобсоне
 
и смешно потел,
 
стихи уча.
 
Засыпал к утру.
 
Курок
 
аж палец свел…
 
Суньтеся —
 
кому охота!
 
Думал ли,
 
что через год всего
 
встречусь я
 
с тобою —
 
с пароходом.
 
За кормой лунища.
 
Ну и здорово!
 
Залегла,
 
просторы надвое порвав.
 
Будто навек
 
за собой
 
из битвы коридоровой
 
тянешь след героя,
 
светел и кровав.
 
В коммунизм из книжки
 
верят средне.
 
"Мало ли,
 
что можно
 
в книжке намолоть!"
 
А такое —
 
оживит внезапно «бредни»
 
и покажет
 
коммунизма
 
естество и плоть.
 
Мы живем,
 
зажатые
 
железной клятвой.
 
За нее —
 
на крест,
 
и пулею чешите:
 
это —
 
чтобы в мире
 
без России,
 
без Латвии,
 
жить единым
 
человечьим общежитьем.
 
В наших жилах —
 
кровь, а не водица.
 
Мы идем
 
сквозь револьверный лай,
 
чтобы,
 
умирая,
 
воплотиться
 
в пароходы,
 
в строчки
 
и в другие долгие дела.
 
 
 
Мне бы жить и жить,
 
сквозь годы мчась.
 
Но в конце хочу —
 
других желаний нету —
 
встретить я хочу
 
мой смертный час
 
так,
 
как встретил смерть
 
товарищ Нетте.