Поэзия Латинской Америки

  
Сонатина
 
Перевод А. Старостина
 
 
 
Как печальна принцесса… Что бы значило это?
 
Ее губы поблекли, сердце скорбью одето;
 
улыбается грустно; вздох уныл и глубок…
 
В золотом ее кресле с ней тоска неразлучна,
 
и замолк клавесина аккорд полнозвучный,
 
и цветок позабытый увядает у ног.
 
 
 
Бродят павы по саду в их цветном оперенье,
 
неумолчно болтает о чем-то дуэнья,
 
рядом, в красных одеждах, сверкают шуты…
 
Не смеется принцесса их нелепым стараньям,
 
все гладит на восток, все следит за мельканьем
 
стрекозы беспокойной — прихотливой мечты.
 
 
 
Князь Голконды [30], быть может, в ее сердце стучится?
 
Или тот, что примчался в золотой колеснице,
 
чтоб глаза ее видеть, свет мечтательный их?
 
Иль король необъятных островов благодатных?
 
Царь алмазного края? Края роз ароматных?
 
Принц Ормуза [31], владетель жемчугов дорогих?
 
 
 
Ей тоскливо и грустно, этой бедной принцессе.
 
Ей бы ласточкой быстрой пролететь в поднебесье,
 
над горой и над тучей, через стужи и зной,
 
по ажурному лучику к солнцу взмыть без усилий
 
и поэму весеннюю прочитать царству лилий,
 
в шуме бури подняться над морскою волной.
 
 
 
За серебряной прялкой и с шутами ей скучно,
 
на волшебного сокола смотрит так равнодушно!
 
Как тоскливы все лебеди на лазури прудов…
 
И цветам стало грустно, и зеленым травинкам,
 
к восточным жасминам, и полночным кувшинкам,
 
георгинам заката, розам южных садов!
 
 
 
Ах, бедняжка принцесса с голубыми глазами,
 
ты ведь скована золотом, кружевными цепями…
 
Замок мраморный — клетка, он стеной окружен;
 
на стене с алебардами пятьдесят чернокожих,
 
в воротах десять стражей, с изваяньями схожих,
 
пес, бессонный и быстрый, и огромный дракон.
 
 
 
Превратиться бы в бабочку этой узнице бедной
 
(как печальна принцесса! Как лицо ее бледно!)
 
и навеки сдружиться с золотою мечтой —
 
улететь к королевичу в край прекрасный и дальный
 
(как принцесса бледна! Как принцесса печальна!),
 
он зари лучезарней, словно май — красотой…
 
 
 
«Не грусти, — утешает свою крестницу фея, —
 
на коне быстролетном мчится, в воздухе рея,
 
рыцарь; меч свой вздымая, он стремится вперед…
 
Он и смерть одолеет, привычный к победам,
 
хоть не знает тебя он и тебе он неведом,
 
но, любя и пленяя, тебя он зажжет».
 
 
  
Хвала сегидилье [32]
 
Перевод Г. Шмакова
 
 
 
Этой магией метра, пьянящей и грубой,
 
то веселье, то скорбь пробуждая в сердцах,
 
ты, как встарь, опаляешь цыганские губы
 
и беспечно цветешь на державных устах.
 
 
 
Сколько верных друзей у тебя, сегидилья,
 
музыкальная роза испанских куртин,
 
бродит в огненном ритме твоем мансанилья,
 
пряно пахнут гвоздики и белый жасмин.
 
 
 
И пока фимиам тебе курят поэты,
 
мы на улицах слышим твое торжество.
 
Сегидилья — ты пламень пейзажей Руэды [33],
 
многоцветье и роскошь палитры его.
 
 
 
Ты разубрана ярко рукой ювелира,
 
твой чекан непростой жемчугами повит.
 
Ты для Музы гневливой не гордая лира,
 
а блистающий лук, что стрелою разит.
 
 
 
Ты звучишь, и зарей полыхают мониста,
 
в танце праздничном юбки крахмалом шуршат,
 
Эсмеральды за прялками в платьях искристых
 
под сурдинку любовные нити сучат.
 
 
 
Посмотри: входит в круг молодая плясунья,
 
извивается, дразнит повадкой змеи.
 
Одалискою нежной, прелестной колдуньей
 
ее сделали в пляске напевы твои.
 
 
 
О звучащая амфора, Музой веселья
 
в тебе смешаны вина и сладостный мед,
 
андалусской лозы золотое похмелье,
 
соль, цветы и корица лазурных широт.
 
 
 
Щеголиха, в каких ты гуляешь нарядах:
 
одеваешься в звуки трескучих литавр,
 
в шелк знамен на ликующих пестрых парадах,
 
в песни флейты и крики победных фанфар.
 
 
 
Ты смеешься — и пенится вихрь карнавала,
 
ты танцуешь — и ноги пускаются в пляс,
 
ты заплачешь — рождаются звуки хорала,
 
и текут у людей слезы горя из глаз.
 
 
 
Ты букетом созвучий нас дразнишь и манишь,
 
о Диана с певучим и дерзким копьем,
 
нас морочишь ты, властно ласкаешь и ранишь
 
этим ритмом, как острых ножей лезвеем.
 
 
 
Ты мила поселянкам, ты сельских угодий
 
не презрела, кружа светоносной пчелой:
 
и в сочельник летящие искры мелодий
 
в поединок вступают с рождественской мглой.
 
 
 
Ветер пыль золотую клубит на дорогах,
 
блещет в небе слепящей лазури поток,
 
и растет на испанского Пинда [34] отрогах
 
сегидилья — лесной музыкальный цветок.
 
 
  
Симфония серых тонов
  
Перевод Инны Тяняновой
 
 
 
Солнце стеклянное тускло и сонно,
 
словно больное, вползает в зенит;
 
ветер морской отдыхает на тени
 
мягкой и легкой, как черный батист.
 
 
 
Волны вздымают свинцовое чрево,
 
стонут у мола и шепчутся с ним.
 
Старый моряк, примостившись на тросе,
 
трубкой дымит, вспоминая с тоскою
 
берег далекий туманной страны.
 
 
 
Волку морскому лицо обжигали
 
солнца бразильского алые лучи;
 
под завыванья тайфунов Китая
 
пил он из фляги спасительный джин.
 
 
 
К запаху моря, селитры и йода
 
нос его сизый давно уж привык,
 
грудь великана — под блузой матросской,
 
чуб непокорный ветрами завит.
 
 
 
В облаке буром табачного дыма
 
видит он берег туманной страны:
 
вечером знойным под парусом белым
 
в море тогда уходил его бриг…
 
 
 
Полдень тропический. Волку морскому
 
дремлется. Дали туман затопил.
 
Кажется, что горизонт растушеван
 
серою тушью до самых границ.
 
 
 
Полдень тропический. Где-то цикада
 
старческой хриплой гитарой бренчит,
 
ну а кузнечик на маленькой скрипке
 
все не настроит трескучей струны.