Том 1. Стихотворения

 <1905> 
  
Хая-Баш   * 
 
(Мертвая голова)
 
 
 
Ночь идет, — молись, слуга пророка.
 
  Ночь идет — и Хая-Баш встает.
 
Ветер с гор, он крепнет — и широко,
 
  Как сааз, туманный бор поет.
 
 
 
Ты уже высоко, — от аула
 
  Ты уже далеко. А в бору
 
Зимней стужей с Хая-Баш пахнуло,
 
  Задымились сосны на ветру.
 
 
 
Вас у перевала только двое —
 
  Ты да конь. А бор померк, дымит.
 
Звонкий ветер в крепкой синей хвое
 
  Все звончей и сумрачней шумит.
 
 
 
Где ты заночуешь? Зябнет тело,
 
  Зябнет сердце… Конь не пил с утра…
 
Видишь ли сквозь сосны? Побелела
 
  Хая-Баш, гранитная гора.
 
 
 
Там нависло небо низко, низко,
 
  Там снега и зимняя тоска…
 
А уж если своды неба близко —
 
  Значит, смерть близка.
 
 
 <1905> 
  
Тэмджид   * 
 
 
Он не спит, не дремлет.
 
Коран
 
 
 
В тихом старом городе Скутари,
 
Каждый раз, как только надлежит
 
Быть средине ночи, — раздается
 
Грустный и задумчивый Тэмджид.
 
 
 
На средине между ранним утром
 
И вечерним сумраком встают
 
Дервиши Джелвети и на башне
 
Древний гимн, святой Тэмджид поют.
 
 
 
Спят сады и спят гробницы в полночь,
 
Спит Скутари. Все, что спит, молчит.
 
Но под звездным небом с темной башни
 
Не для спящих этот гимн звучит:
 
 
 
Есть глаза, чей скорбный взгляд с тревогой,
 
С тайной мукой в сумрак устремлен,
 
Есть уста, что страстно и напрасно
 
Призывают благодатный сон.
 
 
 
Тяжела, темна стезя земная.
 
Но зачтется в небе каждый вздох:
 
Спите, спите! Он не спит, не дремлет,
 
Он вас помнит, милосердый бог.
 
 
 <1905> 
  
Тайна   * 
 
 
Элиф. Лам. Мим.
 
Коран
 
 
 
Он на клинок дохнул — и жало
 
Его сирийского кинжала
 
Померкло в дымке голубой:
 
Под дымкой ярче заблистали
 
Узоры золота на стали
 
Своей червонною резьбой.
 
 
 
«Во имя бога и пророка.
 
Прочти, слуга небес и рока,
 
Свой бранный клич: скажи, каким
 
Девизом твой клинок украшен?»
 
И он сказал: «Девиз мой страшен.
 
Он — тайна тайн: Элиф. Лам. Мим».
 
 
 
«Элиф. Лам. Мим? Но эти знаки
 
Темны, как путь в загробном мраке:
 
Сокрыл их тайну Мохаммед…»
 
«Молчи, молчи! — сказал он строго, —
 
Нет в мире бога, кроме бога,
 
Сильнее тайны — силы нет».
 
 
 
Сказал, коснулся ятаганом
 
Чела под шелковым тюрбаном,
 
Окинул жаркий Атмейдан
 
Ленивым взглядом хищной птицы —
 
И тихо синие ресницы
 
Опять склонил на ятаган.
 
 
 <1905> 
   
С острогой   * 
 
 
 
Костер трещит. В фелюке свет и жар.
 
В воде стоят и серебрятся щуки,
 
Белеет дно… Бери трезубец в руки
 
И не спеши. Удар! Еще удар!
 
 
 
Но поздно. Страсть — как сладостный кошмар,
 
Но сил уж нет, противны кровь и муки…
 
Гаси, гаси — вали с борта фелюки
 
Костер в Лиман… И чад, и дым, и пар!
 
 
 
Теперь легко, прохладно. Выступают
 
Туманные созвездья в полутьме.
 
Волна качает, рыбы засыпают…
 
И вверх лицом ложусь я на корме.
 
 
 
Плыть — до зари, но в море путь не скучен.
 
Я задремлю под ровный стук уключин.
 
 
 <1905> 
  
Мистику   * 
 
 
 
В холодный зал, луною освещенный,
 
  Ребенком я вошел.
 
Тенями рам старинных испещренный,
 
  Блестел вощеный пол.
 
 
 
Как в алтаре, высоки окна были,
 
  А там, в саду — луна,
 
И белый снег, и в пудре снежной пыли —
 
  Столетняя сосна.
 
 
 
И в страхе я в дверях остановился:
 
  Как в алтаре,
 
По залу ладан сумрака дымился,
 
  Сквозя на серебре.
 
 
 
Но взгляд упал на небо: небо ясно,
 
  Луна чиста, светла —
 
И страх исчез… Как часто, как напрасно
 
  Детей пугает мгла!
 
 
 
Теперь давно мистического храма
 
  Мне жалок темный бред:
 
Когда идешь над бездной — надо прямо
 
  Смотреть в лазурь и свет.
 
 
 <1905> 
  
Статуя рабыни-христианки   * 
 
 
 
Не скрыть от дерзких взоров наготы,
 
Но навсегда я очи опустила:
 
Не жаль земной, мгновенной красоты, —
 
Я красоту небесную сокрыла.
 
 
 <1903–1905> 
  
Призраки   * 
 
 
 
Нет, мертвые не умерли для нас!
 
  Есть старое шотландское преданье,
 
Что тени их, незримые для глаз,
 
  В полночный час к нам ходят на свиданье,
 
 
 
Что пыльных арф, висящих на стенах,
 
  Таинственно касаются их руки
 
И пробуждают в дремлющих струнах
 
  Печальные и сладостные звуки.
 
 
 
Мы сказками предания зовем,
 
  Мы глухи днем, мы дня не понимаем;
 
Но в сумраке мы сказками живем
 
  И тишине доверчиво внимаем.
 
 
 
Мы в призраки не верим; но и нас
 
  Томит любовь, томит тоска разлуки…
 
Я им внимал, я слышал их не раз,
 
  Те грустные и сладостные звуки!