Том 1. Стихотворения

 <1903–1906> 
  
Чужая   * 
 
 
 
Ты чужая, но любишь,
 
  Любишь только меня.
 
Ты меня не забудешь
 
  До последнего дня.
 
 
 
Ты покорно и скромно
 
  Шла за ним от венца.
 
Но лицо ты склонила —
 
  Он не видел лица.
 
 
 
Ты с ним женщиной стала,
 
  Но не девушка ль ты?
 
Сколько в каждом движенье
 
  Простоты, красоты!
 
 
 
Будут снова измены…
 
  Но один только раз
 
Так застенчиво светит
 
  Нежность любящих глаз.
 
 
 
Ты и скрыть не умеешь,
 
  Что ему ты чужда…
 
Ты меня не забудешь
 
  Никогда, никогда!
 
 
 <1903–1906> 
  
Апрель   * 
 
 
 
Туманный серп, неясный полумрак,
 
Свинцово-тусклый блеск железной крыши,
 
Шум мельницы, далекий лай собак,
 
Таинственный зигзаг летучей мыши.
 
 
 
А в старом палисаднике темно,
 
Свежо и сладко пахнет можжевельник,
 
И сонно, сонно светится сквозь ельник
 
Серпа зеленоватое пятно.
 
 
 <1903–1906> 
  
Детство   * 
 
 
 
Чем жарче день, тем сладостней в бору
 
Дышать сухим смолистым ароматом,
 
И весело мне было поутру
 
Бродить по этим солнечным палатам!
 
 
 
Повсюду блеск, повсюду яркий свет,
 
Песок — как шелк… Прильну к сосне корявой
 
И чувствую: мне только десять лет,
 
А ствол — гигант, тяжелый, величавый.
 
 
 
Кора груба, морщиниста, красна,
 
Но так тепла, так солнцем вся прогрета!
 
И кажется, что пахнет не сосна,
 
А зной и сухость солнечного света.
 
 
 <1903–1906> 
  
Поморье   * 
 
 
 
Белый полдень, жар несносный,
 
Мох, песок, шелюг да сосны…
 
  Но от сосен тени нет,
 
 
 
Облака легки, высоки,
 
Солнце в бледной поволоке —
 
  Всюду знойный белый свет.
 
 
 
Там за хижиной помора,
 
За песками косогора,
 
  Голой мачты виден шест…
 
 
 
Но и море гладью млечной,
 
Серебристой, бесконечной
 
  Простирается окрест.
 
 
 
А на отмели песчаной
 
Спит помор, от солнца пьяный,
 
  Тонко плачется комар,
 
 
 
И на икрах обнаженных,
 
Летним зноем обожженных,
 
  Блещет бронзовый загар.
 
 
 <1903–1906> 
   
Донник   * 
 
 
 
Брат, в запыленных сапогах,
 
Швырнул ко мне на подоконник
 
Цветок, растущий на парах,
 
Цветок засухи — желтый донник.
 
 
 
Я встал от книг и в степь пошел…
 
Ну да, все поле — золотое,
 
И отовсюду точки пчел
 
Плывут в сухом вечернем зное.
 
 
 
Толчется сеткой мошкара,
 
Шафранный свет над полем реет —
 
И, значит, завтра вновь жара
 
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.
 
 
 
Да, зреет и грозит нуждой,
 
Быть может, голодом… И все же
 
Мне этот донник золотой
 
На миг всего, всего дороже!
 
 
 <1903–1906> 
  
У шалаша   * 
 
 
 
Распали костер, сумей
 
Разозлить его блестящих,
 
Убегающих, свистящих
 
Золотых и синих змей!
 
 
 
Ночь из тьмы пустого сада
 
Дышит холодом прудов,
 
Прелых листьев и плодов —
 
Ароматом листопада.
 
 
 
Здесь же яркий зной и свет,
 
Тени пляшут по аллеям,
 
И бегущим жарким змеям,
 
Их затеям — счета нет!
 
 
 <1903–1906> 
  
Терем   * 
 
 
 
Высоко стоит луна.
 
  Тени елей резки, четки.
 
Я — в светлице у окна,
 
Я бледнее полотна…
 
  В серебре пруты решетки.
 
 
 
Мать, отец — все спят давно.
 
  Я с распущенной косою
 
Загляделася в окно…
 
Я бледна, как полотно,
 
  Как поляна под росою.
 
 
 
Подоконник не велик,
 
  Все же можно здесь прижаться…
 
С неба смотрит лунный лик —
 
И у ног на половик
 
  Клетки белые ложатся.
 
 
 
Да и я — как в серебре,
 
  Испещренная крестами…
 
Долги ночи в сентябре!
 
Но усну лишь на заре,
 
  Истомленная мечтами.
 
 
 <1903–1906> 
  
Горе   * 
 
 
 
Меркнет свет в небесах.
 
Скачет князь мелколесьем, по топям, где сохнет осока.
 
Реют сумерки в черных еловых лесах,
 
А по елкам мелькает, сверкает — сорока.
 
 
 
Станет князь, поглядит: Нет сороки!
 
Но сердце недоброе чует.
 
Снова скачет — и снова сорока летит,
 
Перелесьем кочует.
 
 
 
Болен сын… Верно, хуже ему…
 
Погубили дитя перехожие старцы-калики!
 
Ночь подходит… И что-то теперь в терему?
 
Скачет князь — и все слышит он женские крики.
 
 
 
А в лесу все темней,
 
А уж конь устает… Поспешай, — недалеко!
 
Вот и терем… Но что это? Сколько огней!
 
  Нагадала сорока.