Том 1. Стихотворения

Часть 47 из 160 Информация о книге
 <1903–1906> 
  Атлант   ^* 
   …И долго, долго шли мы плоскогорьем,
 Меж диких скал — все выше, выше, к небу,
 По спутанным кустарникам, в тумане,
 То закрывавшем солнце, то, как дым,
 По ветру проносившемся пред нами —
 И вдруг обрыв, бездонное пространство
 И глубоко в пространстве — необъятный,
 Туманно восходящий к горизонту
 Своей воздушно-зыбкою равниной
 Лилово-синий южный Океан!
 И сатана спросил, остановившись:
 «Ты веришь ли в предания, в легенды?»
 
  Еще был март, и только что мы вышли
 На высший из утесов над обрывом,
 Навстречу нам пахнуло зимней бурей,
 И увидал я с горной высоты,
 Что пышность южных красок в Океане
 Ее дыханьем мглистым смягчена
 И что в горах, к востоку уходящих
 Излучиной хребтов своих, белеют,
 Сквозь тусклость отдаления, снега —
 Заоблачные царственные кряжи
 В холодных вечных саванах своих.
 И Дух спросил: «Ты веришь ли в Атланта?»
 
  Крепясь, стоял я на скале, а ветер
 Сорвать меня пытался, проносясь
 С звенящим завываньем в низкорослых,
 Измятых, искривленных бурей соснах,
 И доносил из глубины глухой
 Широкий шум — шум Вечности, протяжный
 Шум дальних волн… И, как орел, впервые
 Взмахнувший из родимого гнезда
 Над ширью Океана, был я счастлив
 И упоен твоею первозданной
 Непостижимой силою, Атлант!
 «О да, Титан, я верил, жадно верил».
 
 
 <1903–1906> 
  Золотой невод   ^* 
   Волна ушла — блестят, как золотые,
   На солнце валуны.
 Волна идет — как из стекла литые,
   Идут бугры волны.
 
  По ним скользит, колышется медуза,
   Живой морской цветок…
 Но вот волна изнемогла от груза
   И пала на песок,
 
  Зеркальной зыбью блещет и дробится,
   А солнце под водой
 По валунам скользит и шевелится,
   Как невод золотой.
 
 
 <1903–1906> 
  Новоселье   ^* 
   Весна! темнеет над аулом,
 Свет фиолетовый мелькнул —
 И горный кряж стократным гулом
 Ответил на громовый гул.
 
  Весна! Справляя новоселье,
 Она веселый катит гром,
 И будит звучное ущелье,
 И сыплет с неба серебром.
 
 
 <1903–1906> 
   Дагестан   ^* 
   Насторожись, стань крепче в стремена.
 В ущелье мрак, шумящие каскады.
 И до небес скалистые громады
 Встают в конце ущелья — как стена.
 
  Над их челом — далеких звезд алмазы.
 А на груди, в зловещей темноте,
 Лежит аул: дракон тысячеглазый
 Гнездится в высоте.
 
 
 <1903–1906> 
  На обвале   ^* 
   Печальный берег! Сизые твердыни
 Гранитных стен до облака встают,
 А ниже — хаос каменный пустыни,
 Лавина щебня, дьявола приют.
 
  Но нищета смиренна. Одиноко
 Она ушла на берег — и к скале
 Прилипла сакля… Верный раб пророка
 Довольствуется малым на земле.
 
  И вот — жилье. Над хижиной убогой
 Дымок синеет… Прыгает коза…
 И со скалы, нависшей над дорогой,
 Блестят агатом детские глаза.
 
 
 <1903–1906> 
  Айя-София   ^* 
   Светильники горели, непонятный
 Звучал язык, — великий шейх читал
 Святой Коран, — и купол необъятный
 В угрюмом мраке пропадал.
 
  Кривую саблю вскинув над толпою,
 Шейх поднял лик, закрыл глаза — и страх
 Царил в толпе, и мертвою, слепою
 Она лежала на коврах…
 
  А утром храм был светел. Все молчало
 В смиренной и священной тишине,
 И солнце ярко купол озаряло
 В непостижимой вышине.
 
  И голуби в нем, рея, ворковали,
 И с вышины, из каждого окна,
 Простор небес и воздух сладко звали
 К тебе, Любовь, к тебе, Весна!
 
 
 <1903–1906> 
  К Востоку   ^* 
   Вот и скрылись, позабылись снежных гор чалмы.
 Зной пустыни, путь к востоку, мертвые холмы.
 
  Каменистый, красно-серый, мутный океан
 На восток уходит, в знойный, в голубой туман.
 
  И все жарче, шире веет из степей теплынь,
 И все суше, слаще пахнет горькая полынь.
 
  И холмы все безнадежней. Глина, роговик…
 День тут светел, бесконечен, вечер синь и дик.
 
  И едва стемнеет, смеркнет, где-то между скал,
 Как дитя, как джинн пустыни, плачется шакал,
 
  И на мягких крыльях совки трепетно парят,
 И на тусклом небе звезды сумрачно горят.
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница