Мафиози и его мальчик (СИ)

- Хорошие дела. А тебе-то чё?
Автоматчик тоже закурил.
- Тебе Лысый привет передаёт.
Яр нахмурился. Никакого Лысого он не помнил в упор.
- И ему от меня, - ответил он на всякий случай и стал ждать продолжения.
- Лысый говорит, что если ты нормальный пацан, то будешь делать так, как он говорит.
- А что он ещё сказал?
- Что Богатырёва надо убрать.
- И чё? – Яр усмехнулся. – Типа он мне заказ сделал что ль?
Автоматчик покачал головой.
- Ясно, что убирать будешь не ты. От тебя только требуется побазарить с ним подольше, да побольше разузнать…
Яр кивнул – больше в знак того, что понял, что от него хотят, чем в знак согласия.
- Подумаю, - ответил он и, выставив вперёд плечо, вклинился между двумя быками, перегородившими проход.
Весь остаток дня на душе у него было неспокойно, и он думал в основном, как бы подловить Хрюню, пока не видит никто, и как бы потише отправить его разузнать что почём.
Ближе к ужину ему это удалось, и перед сном, запершись в телевизионной, он выслушал всё от и до:
- Лысый – Лысенько Тимур Семёнович. Из Пермской ОПГ. С Богатырёвым что-то не поделил давно.
- Что? – перебил его Яр.
- Говорю же, давно. Да и не всё ли равно?
- Ладно. Что ещё?
- Ну… Лысый давно уже думает, как его убрать. Только Богатырь же не выходит никуда.
Яр протянул Хрюне пару сигарет.
- Только здесь не кури, - тут же напомнил он, заметив, что тот уже суёт сигарету в рот.
Хрюня торопливо спрятал валюту и снова посмотрел на него.
- Ещё… - произнёс неуверенно он.
- Что?
- Говорят, у Богатыря с начальством подвязки вовсю.
Яр фыркнул.
- Трудно не заметить.
- Да не… Не только в том смысле, что он так живёт. Говорят, он кого-то там сдал. И Лысого бесит это всё.
Яр не заметил, как сам потянулся к сигаретке и, только почувствовав на губах привкус бумаги, торопливо спрятал её.
- Хорошо, - сказал он. Подошёл к двери и открыл её, выпуская Севу наружу. А сам остался стоять, покручивая сигаретку в руке и размышляя о том, что ожидало его впереди.
Впрягаться за Богатырёва, если он кого-то там кинул, было, конечно, западло. И Лысый был бы в своём праве, если бы наказал его за это вместе с Богатырём.
С другой стороны, Богатырёв, по всему выходило, был нормальный мужик. Да и Яр вроде как уже заключил с ним договор. Так что кидать его теперь, получалось, тоже западло.
========== Часть 72 ==========
Иногда – или даже часто – Яр думал: почему бы ему было просто не уехать с мальчишкой в какую-нибудь глушь с самого начала? Потрахивать его втихомолку, как делают все, кто не хочет всю жизнь доказывать свою правоту.
Горячий душ? Ну сделал бы он чёртов горячий душ. Велика ли проблема набатрачить на маленькие удобства без пальбы из разборок. Ну, может, не так быстро, может, за пару лет… Андрей бы, наверное, потерпел. Да и кто бы его спросил?
И тут же Яр отвечал себе: нет. Такого быть не могло. Потому что мало было потрахивать втихомолку это вкусное, гибкое тело. Каждый раз, когда он приносил Андрюше что-то – от китайского свитера до документов на клуб – глаза мальчика загорались, светились любопытством и… любовью. И чтобы увидеть этот взгляд, Яр готов был на всё. Ему не жаль было ноги и не жаль всех тех, кто за эти годы оказался в земле. Пока был шанс увидеть этот взгляд, он был согласен на всё.
Мало было трахать. Хотелось… Хотелось распушить хвост. Доказать этому избалованному сыночку депутата, что он может дать ему всё то, чего не смог или не захотел дать отец.
Знал, что нельзя. Что привыкнет. Что будет любить эти деньги, а не его, но остановиться всё равно не мог.
Яр и сам не заметил, когда эта жажда превосходства превратилась в новую одержимость, и вместо очередной аудиосистемы появилась квартира в Ницце. Как он перестал замечать, что творится в этих глазах, потому что желание притащить, подарить ещё что-нибудь превратилось в самоцель.
Зато помнил отлично, как отозвалось болью счастье в глазах Андрея, когда Яр увидел его с другой… С девчонкой. Этого Яр не мог понять. Мог понять, если бы Андрей выбрал кого-то сильнее его, богаче его, надёжней или даже добрее его.
Но девчонка… Это не укладывалось в голове. Это означало, что все его потуги теряли смысл. Что всё, что было между ним и Андреем, не было, не могло быть таким, каким видел это Яр.
Получалось, он не трахал любимую шлюху, а принуждал трахаться чужого, мало в общем-то знакомого ему пацана.
Получалось, что прав был Журавлёв, и всё то лето померещилось ему, а Андрей попросту не знал, как избавиться от него.
Получалось, что бессмысленны были все подарки, потому что Андрей не мог, в принципе не был способен его полюбить.
Это открытие, это счастье в таких знакомых и чужих теперь глазах меняло всё.
Потом случалось, что Яр жалел. Не только о пожаре. Жалел вообще обо всём, что успел наворотить.
О том, что позволял кому-то касаться этого гибкого тела, которое хотел бы спрятать ото всех, не давать не то что трогать, а даже смотреть.
Жалел, что пытался принудить, заставить любить. Жалел, что с самого начала был жесток, и сам не пытался любить.
Жалел о том, что отпустил – или прогнал, потому что Андрей не хотел уходить. Жалел о том, что не смог защитить.
Жалел о том, что были все те - бессмысленные и внушавшие отвращение тела в его кабинетах, в его машинах, в его кровати – все, кроме того одного, которое он по-настоящему хотел.
Жалел о каждой минуте и о каждом дне - и тут же с необыкновенной неотвратимостью понимал, что теперь уже не сможет ничего изменить.
Он был здесь, взаперти. Андрей – там, по другую сторону колючей проволоки. У Андрея была жизнь.
Андрею осенью исполнилось двадцать семь. Мальчиком его можно было назвать уже с трудом.
Собственно, на мальчишку он не очень-то был похож уже там, на суде – в сравнении с теми шлюшками, что в последний момент кинули его, он вообще казался взрослым мужиком.
А Яр успел забыть уже, что Андрей всё ещё взрослеет, всё ещё растёт. Он замер у него в голове мальчишкой, изгибающимся на мятых простынях – будто на фотографии, которую мог смотреть один только Ярослав. И уже там, на суде, неожиданное несоответствие болезненно резануло по нервам осознанием того, что прошлое не вернуть. Но тогда Яру хватало других проблем.
Теперь, когда самое страшное уже произошло, Яр старался - и не мог прогнать от себя мысль, что Андрей там, снаружи, теперь изменился ещё сильней. А за десять лет, должно быть, изменится совсем.
Андрей больше не был его, да и мальчиком его можно было назвать с трудом, но у Яра всё равно саднило в груди, и не давал покоя несвоевременный, бестолковый каприз – увидеть, и увидеть именно его. Иногда даже накатывало желание позвонить, но Яр отбирал у себя самого телефон, отдавал кому-нибудь или просто прятал так, чтобы не дотянуться во сне рукой, потому что… Потому что на кой чёрт Андрею оказавшийся в тюрьме банкрот?
Больше не будет ни подарков, ни квартир, ни стереосистем. Яр не мог дать ему ничего. И если Андрей к тому же вообще не хотел спать с мужиком, то оставалось только надеяться, что там, на свободе - он найдёт себя. Что Яр не слишком изломал его. И что Андрея не найдёт кто-нибудь другой.
Приближались февральские дни свиданий, и зона затихла в ожидании – никто не хотел накануне загреметь в ШИЗО.
Никто из людей Лысого больше к Яру не подходил, но Яр не сомневался, что тот о разговоре не забыл.
Яр теперь не исключал, что для того его и перевели в этот барак – втереться в доверие к Богатырю. Правда, оставалось не очень ясным, почему именно его, но тут Яр склонялся к мнению, что Хрящ просто решил избавиться от лишней занозы в заднице и остаться с Богомолом наедине.
Два-три вечера в неделю Яр проводил, сидя в кабинете у Богатырёва и на двоих с ним распивая коньяк - тоже французский и дорогой, хоть и не такой, какой купил бы он сам.