Мафиози и его мальчик (СИ)

Богатырёв рассказывал, как начинал. Байки были те же, что и у всех – про джипы, которые обстреливали из гранатомётов, про рыночные ларьки, которые начинали крышевать на троих, и прочее фуфло.
Сам Яр из гранатомёта в Москве никогда не стрелял – только под Кабулом и только один раз. И в него тоже из гранатомёта не стрелял никто, хотя джипы стопали, было дело и не раз. Отстреляться, впрочем, обычно удавалось легко.
Он тоже мог кое-что рассказать, но почему-то больше хотелось молчать. Не было никакой ностальгии по прошлым временам, только по тому, что всё тогда было прозрачно и легко. Ясно кто и в кого, и понятно, кто, если что, предаст.
Яр слушал и всматривался в породистое, хоть и типично русское лицо – крупные губы, большой с лёгкой горбинкой нос. Богатырёв, как ни посмотри, казался нормальным мужиком, и плохо укладывалось в голове, что он кого-то там сдал.
То, что ссориться с Лысым не нужно, Яр умом понимал. Но если бы он и нашёл, что тому про Богатырёва рассказать, то однозначно тоже стал бы стукачом. Чёрт его знает, как бы это Лысый понимал, а то, что он стал бы стукачом для себя самого - это факт.
Богатырёв ему доверял, а Яр, сколь себя помнил, никого и никогда не предавал.
- А что за история с Пермскими? – спросил Яр как-то, когда градус был уже достаточно высок, а в разговоре наступила пауза, пока Богатырёв разливал коньяк.
Яр отчётливо заметил, как дрогнула у того рука, но тот всё же долил до уровня и осторожно опустил бутылку на стол.
- А тебе-то что? – рявкнул он.
Яр лениво повёл плечами.
- Да ничего. Говорят, то ли подставил ты их, то ли что…
Богатырёв какое-то время молчал.
- А то, что они Ирку… того… не говорят?
Яр какое-то время не отвечал. Взгляд у Богатырёва стал неприятный, почти безумный. Потом, наконец, Яр сказал:
- Ты должен был это решать сам.
Рюмка, которую Богатырёв держал в руке, лопнула, и коньяк вперемешку с кровью стал сочиться на стол.
- Не мог, - буркнул он. Потом тряхнул рукой. – Всё. Финита ла комедия, или как оно там.
Яр встал. Свой коньяк он допивать не стал. Сделал несколько шагов к двери, а потом остановился и спросил:
- Ты ж её вроде, сам…
Богатырёв не ответил, но по его шумному дыханию Яр понял, что он думает.
- Да, - сказал Богатырёв наконец. – Не разобрал, – помолчал, так что Яр уже собирался уходить, а потом вдруг продолжил: - Я когда понял, с повинной пришёл. Не мог просто так… А этих уродов, кого не посадили, сам заказал.
Яр ничего не сказал.
Воздух на первом этаже после апартаментов Богатырёва казался холодным и прогнившим. Как бы не драили здесь всё, всё равно избавиться от вони, въевшейся в стены и дерево шконок, было нелегко.
Дверь в камеру Яра тускло мерцала светом в дальнем конце коридора, и тот поёжился. Ужасно не хотелось возвращаться обратно туда, где ютились в одном помещении несколько десятков людей. Он подумал даже, что стоит всё-таки выкорчевать к чёрту телевизионную или спортзал и сделать просто хату для себя, но это ещё нужно было обмозговать.
Яр неторопливо побрёл вперёд.
Уже за пару метров от двери он ощутил, как что-то холодное и острое впивается ему в бок.
- Не оборачиваться, - прошипел кто-то у самого уха. Яр кивнул и продолжил смотреть вперёд. – Тебе письмо.
Яр кивнул.
- Давай.
- Лысый просил сказать, что пора Богатыря убирать. Ты решай как – сам, или мы сделаем, а ты просто поможешь нам?
Яр глубоко втянул воздух. Третьим вариантом ответа, очевидно, было перо в бок. Нужно было решить. Сказать, что сам – выиграть немного времени, вот только что потом? Просто Богатырёва сдать – отойти в сторону и дело с концом. Яр поджал губы.
- Сам, - сказал он.
- Отлично. Времени тебе до первого числа.
- А потом?
- А потом порешат тебя.
Щёлкнул механизм – видимо, закрылась бабочка в руках шныря – а когда Яр обернулся, в темноте не было уже никого.
Яр не стал вглядываться слишком долго – в два шага преодолел расстояние до хаты и, нырнув на освещённую территорию, захлопнул за собой дверь.
- Хорош базарить, давно отбой! – рявкнул он и сам направился к своему лежбищу из трёх шконок в углу у окна. Зеки по обе стороны от него стихали и, лениво урча, укладывались спать. А Яр шёл и пересчитывал всех по головам. Считая тех, что перевели вместе с ним, было тридцать два. И кто тут работает на Лысого - было никак не понять.
«Надо было перебираться в спортзал, - подумал он мельком, устраиваясь на собственной шконке. - Надо было, да не сейчас». Теперь уже подобный переезд лучше, чем что бы то ни было, говорил бы о его предательстве и о том, что он попросту струхнул. А не решил бы этот переезд ничего – убрать его можно было в любом тупичке, в коридоре, в душевой. Убрать… или что-нибудь ещё.
Той ночью Яр ни хрена не спал, как не спал и три ночи вперёд. Всё время мерещилось, что кто-то крадётся к нему в темноте, хотя головой он и понимал, что время ещё не пришло.
Оставалась почти неделя до назначенного срока, но он не мог заставить себя перестать гадать, каким будет обещанный итог. Что можно сделать с человеком в тюрьме под далёким Иркутском, куда ни одной проверке не доехать, он знал отлично – раньше по рассказам, а теперь увидел и сам.
Опущенных было не так чтобы много, но от одного вида их начинало тошнить. Были тут и хилые интеллигентики, кому сама судьба уготовила дорогу в петушиный угол, и мальчики, на которых он бы вряд ли снаружи бросил косой взгляд даже будучи по этой части – разве что после армии, оголодав. А были и такие, как он – хоть бы и тот же Стальной.
Бывшего смотрящего Яр видел несколько раз. Волосатый зад его вряд ли мог кого-то завести, но Стального всё равно драли – старательно, даже не столько от желания потрахаться, а просто от желания установить своё господство над тем, кто недавно ещё был выше тебя и решал за тебя.
Стальной продержался недолго. За несколько месяцев иссохся и стал опускаться, хоть и зыркал на Яра злыми глазами издалека. Совесть, впрочем, Яра не мучила никогда. У него понятие было одно и самое простое, ещё с войны – или ты, или тебя.
«Или тебя» стало внезапно слишком ощутимым, и Яру всё более казалось, что он застыл между молотом и наковальней.
Чем больше он думал, тем сильнее ему не хотелось сдавать Богатыря – из принципа. Чтобы не думали, что могут запугать.
И в то же время он всё отчётливей понимал, что у них-то как раз есть все возможности запугать. Зона – это война. Ты либо с охраной, либо с блатными, третьего не дано. И даже если бы ему пришло в голову поднять против братвы весь свой барак, как он сделал бы на воле, никакого результата это бы не дало – половина выступила бы за понятия, а значит, перешла бы к Лысому. А если и нет, такое противостояние было бы просто смешно.
И тем не менее Яр не мог справиться с собой. Не мог заставить себя прогнуться под угрозу и настучать, пусть это было и «по понятиям», на нормального мужика, которого понимал как никого.
После того памятного разговора Яр нет-нет да пытался представить, как поступил бы он сам. Осознание того, что могло бы случиться, зайди он чуть дальше вперёд, накрывало неожиданно легко. Много раз он подходил к той грани, за которой, не разобравшись, мог бы убить, и если бы против него стоял тогда не Андрей, а кто-то другой… Впрочем, если бы не Андрей, ничего подобного вообще не могло бы быть.
К концу недели Яр решил излишне не мудрить и выбрать меньшее зло. Он как обычно поднялся к Богатырёву на коньячок, но сильно выпить ему не дал – после первой же рюмки перехватил руку и сообщил:
- Тебя хотят убить.
Богатырёв замер и медленно поднял взгляд на него.
- Вот как. Может, ещё и скажешь кто?
Яр пожал плечами, отобрал у него бутылку и, долив себе коньяк, откинулся назад.
- Предлагали, например, мне.
- Кто ж у нас тут такой дипломатичный, чтобы предлагать.