Мафиози и его мальчик (СИ)
Он ушёл, а Яр остался в одиночестве – сжимать разбитые в кровь кулаки и тихо шипеть сквозь зубы от бессилия, которое он ненавидел.
Ответ на второй вопрос, волновавший его, Яр узнал через пару часов, когда в палату вошёл офицер в сопровождении двух санитаров и приказал встать.
Яр, поморщившись, сполз с кровати. Всё тело ещё болело. В прокушенной голени особенно явственно пульсировала боль. Больно было даже говорить – мешала слипшаяся на губах кровь.
- Скончался Седов, - резко, по-командирски, оповестил его офицер.
Яр не сдержался и переспросил:
- Кто?
Офицер сложил руки за спиной и, шагнув к нему, встал вплотную. Он был на добрых полголовы ниже Яра и его, видимо, бесило, что приходится задирать голову даже теперь – Яр читал это на искажённом ненавистью лице.
- Сержант Денис Седов. Жена и двое детей, - он на секунду замолк. – Через две недели тебя заберут под Красноярск. Но это время ты проведёшь под моим надзором, мразь. И я не уверен, что ты до перевода доживёшь.
Яр промолчал. Возможности администрации он знал и не видел смысла затягивать разговор.
Санитары обошли его с двух сторон, и Яр тут же почувствовал, как защёлкиваются наручники на запястьях, а затем ощутил под рёбрами чувствительный толчок.
- Пошёл, - выплюнул офицер и только потом отошёл, давая ему проход.
Яр довольно быстро понял, что его ведут в карцер – но не в тот, в котором он был зимой. Конвоиры повернули направо перед комплексом бараков и туда же подтолкнули его. Они миновали каптёрку, а затем, обогнав арестанта, один из конвоиров принялся ковыряться в навесном замке.
- Заржавел, сука, - процедил он. Ковырнул сильнее, и замок оказался в его руке, - и горячий, как не знаю что!
На улице в самом деле уже вовсю начиналось лето. Отсюда, с заднего двора, не чувствовался запах цветов, но всё равно было уже не просто тепло – стояла настоящая жара. За тот десяток минут, что Яра вели по двору, он успел основательно вспотеть, но когда его подтолкнули вперёд, через разверзшуюся перед процессией дверь, Яр понял, что снаружи было не так уж тепло. Казалось, на шконках, прогретых за весь прошедший день палящим из окна солнцем, можно было печь пирожки.
Окно не было застеклено, но это явно не меняло температуры внутри. А под потолком горел положенный по уставу абажур, облепленный комарами со всех сторон.
Яра ещё раз толкнули в бок и, сопроводив действие коротким:
- Шевелись! – ударили ещё раз, уже явно безо всякой нужды. Яр споткнулся и его ударили ещё раз, по ягодицам, а потом опять в бок. Нужно было встать и двигаться вперёд, но именно это каждый раз не давал сделать новый удар.
Наконец Яр выгадал момент, поднялся и бросился вперёд, и тут же услышал за спиной довольный ржач.
- Ну вот и всё. Привели.
- Нет, не всё. Он же так сбежит, - ответил второй.
Он подошёл к Яру и отработанным движением перестегнул наручники, обернув цепочку вокруг ножки шконки.
- Суки… - выдохнул Яр. Так получалось, что он не может ни сесть на раскаленный пол, ни встать в полный рост.
- Чё сказал? – поинтересовался мент и сопроводил свои слова ещё одним чувствительным ударом в бок.
- Ничего, - Яр сжал зубы и замолк.
- Ладно, пошли, - бросил второй, и оба охранника вышли прочь, напоследок погремев замком.
Ночью камера начала понемногу остывать. К часу Яр уже мог позволить себе опуститься на пол, но тут же понял, что это место таит в себе и другой сюрприз – комары, чуя запах свежей еды, стали спускаться и садиться на него – в основном на лицо и на нос. Укусов Яр не чувствовал, но к утру всё лицо чесалось так, что сидеть неподвижно было нестерпимо - но руки были скованы за спиной.
Камера к тому времени остыла настолько, что пол казался ледяным, но за окнами уже брезжил рассвет, и Яр заранее предчувствовал, что скоро камера начнёт нагреваться опять.
Уснуть он не мог – ни в эту, ни в следующую ночь. Слишком чесалось лицо, ныли ушибы и был то горячим, то холодным пол. Кроме того, через какое-то время руки стали затекать, и стоило Яру погрузиться в какое-то подобие сна, как ему начинало мерещиться, что руки он совсем потерял.
Яр мгновенно просыпался в холодном поту и по-новой уснуть уже не мог.
Так тянулись день за днём. Думать, вспоминать – вообще сосредоточиться хоть на чём-то он не мог, и от того эти дни казались ещё длинней.
Усталость накрывала с головой – но уставало даже не тело, измученное настолько, что не чувствовало уже ничего, уставал мозг, который мучительно и немедленно требовал вернуть ему сон.
Еду приносили и проталкивали внутрь сквозь решетчатое окошечко, так что уже через пару дней перед дверью скопился целый сервиз глиняных мисок, наполненных вязкой похлёбкой, пахшей все хуже день ото дня. Над баландой кружились стаи мошек – или, может быть, мух, и постепенно у Яра начинала появляться мысль, что когда их станет достаточно много, они сожрут не только похлёбку, но и его самого. Впрочем, для этого было достаточно и комаров.
На третий день Яр немного привык – как человек привыкает ко всему, и смог начать думать о том, что ждёт его впереди. Менты однозначно не прощали убийства своих и значит, на новой зоне, скорее всего, всё должно было бы быть как здесь. Можно было забыть про УДО, да и вообще про десять лет. К тому же, и на новой зоне он остался бы петухом – чёрт его знает, много ли это значило там, где царил ментовский беспредел, но этот факт однозначно не прибавлял уверенности в себе.
Яр впервые всерьёз задумался о том, почему некоторые вешаются ещё в СИЗО. Он думал об этом раньше. Сначала презирал их трусость, потом постепенно начинал понимать…, а теперь, глядя на облепленный комарами разбитый с одного бока плафон, думал о том, что если бы руки не были связаны, может быть, повесился бы и он.
Яр закрыл глаза, и перед глазами снова встало письмо, с которого всё началось. Андрей не ждал его, но и не предавал. Андрей вообще, похоже, не знал, что ему делать – и мог, наверное, прожить в этой неопределённости ещё десять лет.
Андрей хотел поговорить, и Яр чувствовал, что должен ему этот - последний разговор, как бы не сложилась дальнейшая жизнь. Вот только теперь уже совсем ничего не зависело от него.
На шестой день почему-то опять загремел замок. Яр не был уверен, что его собираются выпустить – напротив, зная, что всего у тюремщиков есть две недели, был уверен, что они собираются использовать их всех.
Он уже подумал было, что сбился со счёта, когда конвоиры стали расстёгивать наручники и так же, как вели сюда, пинками принялись поднимать его на ноги.
Яр встал, хотя ноги держали с трудом. Руки, снова скованные за спиной, теперь оказались изогнуты под каким-то другим углом, и хлынувшая в них кровь причиняла новую боль.
Его снова повели через двор – на сей раз к корпусу администрации, и Яр решил было, что сегодня будет оформлен перевод. Его завели в предбанник перед кабинетом начальника колонии и на какое-то время оставили одного. Яр закрыл глаза и привалился к стене, чувствуя, как погружается в сон, и уже на грани дрёмы ему почудилось, что он слышит знакомый голос, от которого подбирался живот и всё тело пробирала дрожь.
- А я говорю, что вы нарушаете закон.
- Это смешно.
- Хотите, чтобы я адвоката привёз?
- Поговорим, когда привезёшь.
- Может, сразу с инспекции начнём?
- Какое… - скомканный мат и удар кулаком по столу. Потом третий голос шепчет что-то неразборчивое.
- Ладно, привели его.
- Вот и хорошо, - напряжённое, искрящееся торжество, а потом тихий выдох так близко, что можно было поверить, что это не сон: - Яр…
Яр открыл глаза.
Андрей стоял перед ним – не похожий ни на фото, ни вообще ни на что. Лицо его поросло неприятной, не делавшей его старше или солиднее, слишком мягкой для зрелого мужчины щетиной, почти что бородой. Волосы, спутанные и засаленные, какими Яр не видел их никогда, были собраны в хвост за спиной.