Сын маминой подруги (СИ)

— Заходи.
Я старался не думать, как выгляжу в тот момент со спущенными штанами и голой жопой в смазке. Старался не видеть реакцию Германа, наблюдавшего эту картину. Я смотрел вниз на свой член, водил по нему пальцами, намереваясь любой ценой сохранить свой стояк. Я слышал, как щёлкнул замок на дверной ручке, как Герман вскрыл упаковку презервативов.
— Вот, возьми, — я протянул ему смазку не глядя, и он без слов принял её.
Он пристроился сзади и вставил, на сей раз уже без рывка, но всё же довольно грубо. Я шумно выдохнул и закусил губу. Задница всё так же пульсировала, но уже не горела огнём. В сочетании с дрочкой это ощущение даже можно было назвать приятным. Герман начал медленно двигаться, а я крепче обхватил свой член, ловя каждое новое незнакомое ощущение.
Мои стоны разносились эхом по ванной комнате. Он шептал мне, чтоб я вёл себя тише, ведь соседи могут услышать, но его самого такое, похоже, только заводило. Пульс тяжело отдавался в висках. Всё происходящее казалось каким-то нереальным. Он приподнял мой подбородок и уставился на наше отражение в зеркале. Моя чёлка взмокла от пота, а глаза были будто пьяные. Я повернул голову и потянулся за поцелуем. Он впился мне в губы, всё так же продолжая толкаться внутри. Наши языки переплелись. Почувствовав, как слабеют ноги, я оторвался от его губ и стал быстрее двигать рукой. Он тоже ускорился, проникая резче и жёстче, задевая внутри какую-то особо чувствительную точку. От этих ощущений мне окончательно снесло крышу. Простонав, я спустил себе в руку, чувствуя, как сзади всё сжимается. Герман кончил почти сразу, сделав ещё несколько сильных толчков. Мы стояли так ещё с полминуты, тяжело дыша. Он не спешил вынимать, а я не торопился убирать руку от перемазанного спермой слегка обмякшего члена.
Звонок в дверь привёл нас в чувства. Герман стянул презерватив и, обернув его туалетной бумагой, бросил в урну.
— Мама, скорее всего. Опять, наверное, ключи забыла. Пойду открою, а ты пока… приведи себя в порядок.
Его голос звучал умиротворенно и немного устало. Я быстро вымыл руки, натянул штаны и запер за ним дверь. Моё тело всё ещё пылало жаром, а лицо горело.
Немного придя в себя, я вышел из ванной и робко побрёл на кухню, где Герман с мамой разбирали покупки.
— Ой, Костик, а ты чего красный такой? — удивилась тётя Мариша, взглянув на меня. — И на лбу вон — испарина. Ты не температуришь?
— Ну вообще-то я недавно только проболелся, — попытался оправдаться я, чувствуя, как паника охватывает сознание. — Видимо, ещё не до конца.
— Тогда тебе отлежаться надо. С твоим-то иммунитетом. Герман, а ты куда смотришь? Его же шатает прямо. Какой ему английский в таком состоянии?!
— Я не экстрасенс, — бросил Герман куда-то в сторону, стараясь не пересекаться с матерью взглядами. На его губах играла едва уловимая ухмылка.
— Так, — тётя Мариша встала посреди кухни, уперев руки в бока. — Я вызову такси, а ты проводишь его.
Своим беспокойством она напомнила мне мою маму. Отчего-то стало жутко стыдно. Я ведь на самом деле прекрасно себя чувствовал. Гораздо лучше, чем когда-либо за последнее время. Только в ногах всё ещё ощущалась слабость. Я навалился плечом на дверной косяк.
— Да не надо. Я сам.
— И чтобы до дверей! — строго добавила она, игнорируя мои возражения.
Герман молча кивнул.
Мы дождались такси и доехали до моего дома. Как и обещал, Герман проводил меня до входной двери и остановился на лестничной клетке.
— Мама дома? — поинтересовался он загадочным тоном, и меня охватила приятная дрожь от осознания, что он, возможно напрашивается «на чай». Я проверил дверь. Было заперто на оба замка, значит, она всё ещё на работе. Впрочем, это было ожидаемо.
— Нет ещё. Она в последнее время часто задерживается.
— Ясно, — выдохнул он. — Ну я пойду тогда.
— Ладно, — ответил я слегка разочаровано.
Я проводил его взглядом до лифта. Перед тем, как войти в него, он обернулся и бросил:
— Ещё позвоню.
В его словах не было ничего особенного, но почему-то они грели душу. Я некоторое время стоял на площадке, глядя на погаснувшую кнопку лифта, и лыбился, как придурок. Была мысль, зайдя домой, запереться в туалете и передернуть, пока ощущения всё ещё настолько остры. Но вместо этого я включил комп и загрузил игру.
Как бы мне ни хотелось остаться дома, в школу пойти всё-таки пришлось. Класс встретил меня весьма прохладно. Кнопки в обувь уже не подкладывали, но частенько кидали в спину «пидор» или «глиномес». Бывало, что особо отбитые из другой параллели изъявляли желание пояснить мне, кто я по жизни и где моё место. Но за время болезни я не только обработал девчонок из нашего класса, но ещё и скорешился с дотерами из нашей школы, так что в одиночестве почти никогда не оставался. Я всем говорил одно и тоже, что Макс, гнида, со своими друганами взломали меня, что я ничего такого не писал, и вообще не православно это — кончать кому-то в рот и заставлять глотать. Говорил, а про себя представлял, как отсасываю Герману, как он хватает меня за волосы и давит на затылок.
Казалась, я совсем чердаком потёк. Я начал считать, сколько времени осталось до следующего раза, когда мы увидимся. Все мои мысли и фантазии были заняты только им. В школе на уроках я вспоминал, как он с силой сжимает мои плечи, и млел. Я с трепетом разглядывал в зеркале его засосы, оставленные на шее. Расчесывал едва ли не до крови следы от зубов и ногтей. Мне приятно было от того, что он оставляет на мне свои метки, словно доказательство того, что я принадлежу ему. Мне хотелось, чтобы они как можно дольше не проходили. Но они как назло заживали очень быстро. Так что когда рядом со школой открылся новый тату-салон, я пошёл туда и набил себе букву «G» рядом с ключицей. Было чертовски больно, но когда я думал, что тату останется со мной навсегда, мне становилось легче.
Да, я совершенно потерял голову. Бежал к Герману по первому звонку, независимо от того чем был занят. Придумывал тупые отмазки перед мамой и приятелями. Мне становилось плевать на договорённости и обещания. Меня подстёгивала моя похоть.
Герман никогда не был ласковым со мной. Он предпочитал делать всё грубо. И наверное, если бы я не готовил себя заранее, у меня были бы большие проблемы. Но я всему научился. Научился довольствоваться редкими прикосновениями, научился испытывать удовольствие, смешанное с болью. Влюблённость делала каждый мой секс с ним особенным.
Я смотрел на очередное его сообщение и не мог поверить своим глазам.
«Хочу, чтоб ты надел женское бельё».
Стало вдруг как-то стыдно и беспокойно, а ещё немного страшно, потому что я не знал, что будет, если я вдруг не смогу выполнить его просьбу.
«Где я тебе его возьму?» — быстро ответил я.
«Не мои проблемы. Ты же с мамой живёшь, что-нибудь придумаешь».
После уроков я вернулся домой и с полчаса ходил кругами мимо маминой спальни. Красть бельё у собственной матери было до омерзения стрёмно. Но пойти и купить казалось чем-то совершенно невозможным. При одной только мысли о том, что кто-то может заподозрить, что я покупаю для себя, ладошки начинали трястись, а лоб покрывался испариной. Я взял из комода первый попавшийся комплект. Впрочем, я даже не был уверен, что это именно комплект — просто трусы и лифчик одинакового, чёрного, цвета. Мне было по большому счёту уже плевать, насколько сексуально они выглядят в общем понимании. Для меня главным фактором стала поношенность, ведь я всё ещё надеялся после всего постирать их и незаметно вернуть на место, а с новыми такой фокус бы не прокатил.
Времени до возвращения мамы оставалось немного. Я подготовился и помылся, затем ещё пару минут постоял в ванной перед зеркалом, думая: а не побрить ли мне ноги. В конце концов, рассудив, что вряд ли смогу объяснить маман обилие волосни в стоке, просто смахнул станком дорожку ниже пупка и пошёл одеваться.
Я решил надеть бельё заранее, будто боялся, что кто-то начнёт обыскивать мои вещи и наткнётся на компромат. Хоть я и тощий, трусы были мне малы. Я не нашёл тому рационального объяснения, да и не особо пытался. Лифчик наоборот оказался слишком свободным. Мне не сразу удалось надеть его правильно, не спасло даже то, что я неоднократно видел, как их снимают. Когда всё наконец получилось, я спешно натянул джинсы и худи. И едва не словил сердечный приступ, когда мама внезапно открыла дверь моей комнаты.