I need a doctor (СИ)

Единственное, чего мне хотелось, это закрыться в своей каюте, смыть горячей водой ощущение мертвого холода, осевшее на коже, и забыться на дне бутылки крепкого виски.
 — Скотти, ты со своими ребятами понадобишься мне на борту «Фаррауга», — предупредил главу инженерной службы Кирк, параллельно набирая чей-то номер на коммуникаторе. Лицо Монтгомери вытянулось, он растерянно покосился на остальных присутствующих, однако лишних вопросов не задавал, и капитан обратил свое внимание на Леонарда. — Боунс, мы должны разобраться с телами членов экипажа. Переправлять на «Энтерпрайз» их не будем, но и оставлять их просто лежать там…
 — Я понял, Джим, — кивнул доктор, даже бровью не поведя, а его пронзительный взгляд все так же сверлил мою скромную персону. — Только сначала, если позволишь, я бы хотел…
 — Да, конечно, — поняв друга без слов, капитан поднял руки ладонями вперед, даже не собираясь спорить, подбадривающе улыбнулся мне, словно бы пытаясь поддержать, и я, как и Кирк, даже не усомнилась в том, что имел ввиду глава медицинской службы. Плотно сжатые губы не оставляли повода для сомнений, возможность поскорее сбежать из помещения, забитого сочувственно косящимися на меня людьми, показалась соблазнительной, и я, не глядя ни на кого, ужом проскользнула мимо Леонарда, буркнув:
 — Я в курсе, док, уже иду.
Разговаривать совершенно ни с кем не хотелось, как и видеть кого-то рядом с собой, и я просто мечтала о том, чтобы поскорее разобраться с разошедшимися швами и отправиться к себе отдыхать. Недовольное пыхтение за плечом подсказывало, что МакКой не отстает ни на шаг, близкое присутствие мужчины нервировало, а повисшее между нами молчание напрягало, но заставить себя произнести хоть слово мне не удавалось, да и желания такого не было. Я знала, что поступила глупо, знала, что Леонард злится на меня, и, наверно, будь у него такая возможность, он бы с удовольствием высказал мне все, что думает, но почему-то этого не делал.
Он молчал всю дорогу до госпиталя, он молчал, пока сканировал меня трикодером и обрабатывал рану, молчал, пока накладывал новые швы, и только чуть шершавые теплые пальцы бережно касались бледной кожи, разгоняя по телу мелкую дрожь. Горячее дыхание ерошило волосы, серо-зеленый взгляд испытывающе скользил по моему лицу, однако я глаза старательно отводила, думая совершенно о другом. Перед мысленным взором все еще стояли мрачные стены инженерного отсека «Фаррауга» и десятки мертвых тел, устилавших холодный пол, дрожащие руки нервно сжимались на смятой ткани спортивной майки, а чужое присутствие тяготило, и стоило только Боунсу закрыть шов стерильной медицинской накладкой, как я стремительно спрыгнула с кушетки, одернув темную ткань.
 — Тебе нужно быть осторожней, чтобы… — начал Леонард, повернувшись ко мне спиной и убирая инструменты, но договорить я ему не дала.
 — Чтобы швы опять не разошлись, я поняла, док, спасибо, — благодарно кивнула, рефлекторно прижимая руку к боку, и решительно направилась к выходу, глядя себе под ноги. Тоска с каждым мгновением все сильнее душила, в горле возник горький ком, который не удавалось проглотить, и я отчаянно боялась, что не выдержу и разревусь прямо здесь.
 — Тея, послушай… — спешные шаги прозвучали совсем близко, я скорее почувствовала, чем увидела, как тянется ко мне мужская рука, но вместо того, чтобы остановиться, лишь ускорилась, буквально выскочив в коридор и крикнув напоследок:
 — Спокойной ночи, доктор МакКой.
К чести мужчины стоило заметить, что больше он меня останавливать не пытался.
Холодная маска показательного равнодушия держалась на моем лице до тех пор, пока за мной не закрылась с тихим шипением дверь маленькой каюты. Устало привалившись спиной к стене я на мгновение замерла, словно бы убеждаясь в том, что действительно осталась одна, а после, не сдержавшись, медленно сползла вниз, закрыв лицо руками и чувствуя, как один за другим срывает внутренние стоп-краны. С задрожавших губ сорвался полухрип-полувсхлип, горло перехватило спазмом, и я, сжавшись в комок, дала волю слезам, чувствуя, как те катятся по щекам нескончаемым потоком. Теплая влага бежала вниз, пятнами расцветая на смятой ткани майки, плечи дрожали, словно в припадке, и остановиться я попросту не могла, забыв о том, что сижу на пороге собственной каюты.
 
Кажется, последний раз я плакала очень и очень давно, еще после смерти мамы, и на протяжении всех этих долгих лет мне казалось, что больше ничего в этом мире не способно довести меня до слез. Оставшись без единственного близкого человека, предоставленная сама себе, я забывалась, как могла, Эндрю, не находящий времени на падчерицу, предпочитал просто давать деньги на расходы, не спрашивая, куда я их трачу, и я этим пользовалась вовсю. Алкоголь и наркотики облегчали боль, позволяли не думать о ее причинах, и чем больше погружалась в свое отчаяние, тем больше мне требовалось, чтобы забыться. Так было легче, так было проще, и сама себе я казалась сильной, способной смириться с чем угодно, почти непоколебимой. Рядом были те, кого я считала друзьями, были те, кто, как я думала, мне помогал, и я даже не задумывалась над тем, куда это может меня привести.
Сначала один, а потом и второй условный срок были досадной оплошностью, совершенной по глупости, Эндрю рвал и метал, пытаясь вытащить меня из той задницы и заодно прикрывая при этом свою, но апатия, укрывающая сознание защитным пологом, не позволяла задумываться о том, что происходит в моей жизни. Я убеждала себя, что мне все равно, это равнодушие стало моей целью, ради которой я все глубже закрывалась в своей прочной скорлупе, не желая никого впускать в свой идеальный, уравновешенный мирок, и попытка отчима хоть как-то это изменить привела меня в неконтролируемую ярость.
Его идея отправить меня в Академию показалась безумной, я ненавидела и его, и это дурацкую затею, и пусть отказаться мне не удалось, однако в первый месяц учебы моим приоритетом стало желание выбраться из западни, в которой я оказалась. Откровенное хамство, прогулы и шумные пьянки не срабатывали, старательно покрываясь Эндрю, его протекция душила не хуже удавки, и я не знаю, чем бы закончилась эта безумная чехарда, если бы спустя некоторое время, вылетая из кабинета куратора после очередной взбучки, я не столкнулась с Уильямом.
Тихий, скромный, ничем не примечательный паренек был моей полной противоположностью, все свое время посвящал учебе и никогда ни с кем не спорил, и если бы кто-то тогда мне сказал, что именно он станет моим другом, я бы громко рассмеялась в ответ. Только вот во всей этой чертовой Академии Уильям был единственным, кто смотрел на меня и видел Тею Аллен, сломанную, взбалмошную, ядовитую девчонку, а не протеже адмирала Эндрю Брауна. Он не навязывался и не пытался подружиться, он не осуждал и поощрял мое отношение к учебе, но вел себя как-то… более человечно, что ли. Когда я прогуливала занятия, он молча помогал мне с домашним заданием, когда я чего-то не понимала, он терпеливо объяснял, а когда злилась и ругалась, он молча слушал, но никогда не спорил, и впервые за долгое время мне становилось стыдно. Зачем-то оставаясь рядом со мной, он не заслуживал ни моего скверного отношения, ни приключений, которые я под воздействием алкоголя или наркотиков искала на свою задницу, его открытый, понимающий взгляд будил внутри что-то давно забытое, и впервые за все время я задумалась над тем, что творю.
Уильям стал моим другом, вытащил меня из той скорлупы, которую я столько лет выращивала вокруг своего сердца, и все четыре года учебы в Академии был рядом, помогая и поддерживая, а я, впервые в своей жизни обретя настоящего друга, которым когда-то была для меня мама, могла доверить ему все, что угодно. Это были странные отношения, больше похожие на симбиоз, и со временем мы оба стали находить друг в друге свои собственные черты. У меня поубавилось спеси и нахальства, я научилась слышать и слушать, а Уильям перестал быть таким тихоней, и научился отстаивать свои интересы перед другими. После того, как он впервые зацедил какому-то старшекурснику по морде за то, что тот пристал ко мне во время очередной шумной гулянки, я им необыкновенно гордилась и часто повторяла, что за плотной красной формой и круглыми очками в роговой оправе скрывается настоящий герой.