1971. Агент влияния

– Поставьте десять мишеней! – попросил я, и несколько курсантов сорвались с места, вешая новые листы. Это не заняло много времени, а пока я взял еще один револьвер – «Смит и Вессон» «милитари энд полис», типичный для копов ствол, один из тех, с которыми тысячи полицейских выходят на улицы городов Америки.

38-й калибр. Он чуть полегче, чем 45-й, и не так оттягивает пояс. Да и отдача у него послабее. Хотя вообще-то неслабая штучка! Что ни говори, а девять миллиметров! А если еще использовать спецпатроны… бронежилеты плачут! Вернее, их хозяева. Хотя какие сейчас бронежилеты?

Беру в руку «Кольт» и быстро, почти не целясь, стреляю в шесть мишеней. Потом «Смит и Вессон», и еще четыре мишени. При этом я использовал так называемую «тактическую» стойку – это когда пистолет держишь в обеих руках, полусогнутых в локтях, оружие завалено набок, и целишься не по мушке, а просто по стволу, указывая им в цель. Изобрел эту стойку полицейский инструктор, прекрасно знакомый с тактикой полицейских, вынужденных иногда блуждать в тесных помещениях, в которых проблематично развернуться и в которых точно нельзя использовать классическую стрелковую стойку Вивера или Чепмена. Из стоек Вивера и Чепмена хорошо стрелять по цели, находящейся вдали от тебя. Например, по мишени. Или в стрелковой дуэли с преступником, стоя как идиот на открытом месте и выпуская пули с максимально высокой скорострельностью. А вот попробуй так стрелять в движущуюся мишень, да еще и сам двигаясь по неопределенной траектории!

Спортивные это стойки, не более того. Полицейским, на мой взгляд, более подходит стойка «центр повер станс» – пистолет в одной руке, другая рука занята фонарем или просто прижата к груди. Пистолет указывает на цель.

Толпа позади меня молчит, слышится сопение и скрип деревянного настила под ногами. Киваю:

– Принесите мишени!

Бегут. Через полминуты мишени на стойке, и все смотрят, вытаращив глаза. Пулевые отверстия по центру мишеней, да и как могло быть по-другому? Расстояние ерундовое, как я могу промахнуться?

– Отлично! – Седой смотрит на меня со странным выражением, и я не пойму, то ли он доволен, то ли разочарован.

– А можете показать что-то такое… ну чтобы… чтобы совсем интересно? – Девушка, миленькая. Форма ей очень к лицу. Интересно, как это она будет вставать грудью (очень неплохой грудью!) навстречу разбушевавшейся преступности? Как она окунется во всю эту грязь?

– Повесьте новые мишени. Шесть штук. – Я улыбнулся девушке и стал набивать каморы револьверов патронами. Позади меня смеялись, бормотали, перешептывались, но я не обращал на это никакого внимания. И не волновался. Ведь сейчас я делаю то, что лучше всего умею делать. Лучше, чем даже бить морды своим противникам. Талант у меня такой – попадать пулей в цель.

Я не знаю, как это получается, как мой мозг, мое тело находят нужное место, нужную точку в пространстве и посылают пулю, всегда находящую свою цель. Если ей ничего не мешает.

Да, бывало, что я промахивался. В конце концов я не робот, а мир слишком изменчив, чтобы так уж сильно на него полагаться. Но в конце концов я научился делать так, чтобы влияние этих переменных величин на результат выстрела было как можно более минимальным. И делаю это на подсознательном уровне, совершенно автоматически. Учитывается ветер, влажность, температура воздуха, расстояние, и… не знаю, что еще обрабатывает мой мозг, работающий в этот момент как боевой компьютер какого-нибудь звездолета, но только данные, которые он посылает моим мышцам, всегда оказываются верными. И я попадаю в цель. Своеобразная магия, точно. Колдовство!

Револьверы готовы. Вообще-то я бы все-таки предпочел, чтобы это были пистолеты. Отвык, понимаешь ли, от револьверов… и самовзвод еще этот чертов! Конечно, он у этих моделей не такой тугой, как у нагана, после пары отстрелянных барабанов которого палец начинает болеть и отваливаться – у «Кольта» и «Смит и Вессона» самовзвод на удивление мягкий, но… эта стрельба далеко не со… хмм… шнеллером. Если бы я стрелял одиночными – тут проблем нет, взвел курок, выстрелил, снова взвел, а сейчас приходится работать только самовзводом. Но ничего, не рассыплюсь!

Беру оба револьвера в руки, выхожу из-под навеса, встаю в стойку – стволы револьверов смотрят в сторону мишеней. Большие пальцы сцеплены, как и положено. Нет ничего в мире, кроме целей и стволов, ставших продолжениями моих рук, моего тела, моего мозга.

Цель номер один двигается, вытягивает в мою сторону руку с пистолетом! Я танцую, перемещая тело хаотично, дергаясь, будто потерял координацию. Выстрел, другой – мимо меня! И тут же я сразу с двух рук посылаю две пули в голову врага! Готов! Голова взорвалась кровавыми брызгами!

Начинают двигаться и другие цели – и я стреляю, стреляю, стреляю… Целей шесть, патронов двенадцать. Каждому врагу – по две пули. Цели уничтожены.

Пахнет сгоревшим порохом, я вдыхаю этот запах. Хорошо! Люблю этот дым! С детства люблю. И сам не знаю, почему… Волнует он меня.

Револьверы опускаются и перестают быть частью меня. Возвращаюсь под навес, не глядя на замершую, молчаливую толпу зрителей, кладу стволы на стойку. Все. Шоу закончено! Цирк сгорел, клоуны убежали.

– Браво! Браво!

Вот любят они бурно выражать свои чувства – ну как дети, право слово! Я думал, что это только в голливудских фильмах так – вот герой спас мир, и в командном пункте все хлопают в ладоши, даже солидные адмиралы и генералы. Хеппи-энд! Все счастливы! Ан нет, оказывается. Не только в фильмах. Как ни странно, все так и есть в жизни. Чуть на месте не подпрыгивают! Кто не скачет, тот… не американец.

– Что это было? – Седой удивленно смотрит на меня. – Майкл, ты не мог бы рассказать курсантам и нашим инструкторам, что ты сейчас делал, и вообще – прочитать небольшую лекцию на тему стрельбы? Нам было бы очень интересно услышать мнение со стороны, от человека, который явно разбирается в этом деле. Итак?

– Хорошо. – Я медленно кивнул головой. – Только вы не обидитесь, если услышите неприятные слова? Не вырвете у меня медаль вместе с куском рубашки?

– Не вырву, – серьезно согласился седой. – Рубашку оставлю. Итак, расскажи, в чем мы ошибаемся и почему то, как мы учим стрелять курсантов, тебе не нравится. Давай. Обещаю не обижаться. Если у тебя есть дельные замечания – озвучь их. Мы с благодарностью примем критику.

– Хорошо, тогда слушайте. – Шум вокруг меня затих, и было слышно, как где-то недалеко насвистывает птичка, видимо, аналог нашего воробья. – То, что я сейчас делал, называется «качание маятника». Стрельба «по-македонски» с двух рук одновременно по одной и той же цели. Меня попросили изобразить что-то интересное, вот я и… изобразил. Эта тактика может применяться тогда, когда ваш противник или противники, находятся на открытой местности – как и вы, и вам некуда спрятаться. В вас стреляют, и чтобы не попали – вы должны совершать некие, кажущиеся хаотичными перемещения в пространстве, одновременно подавляя противника массированным и точным огнем. А теперь мы перейдем к главному – как вы думаете, почему два полицейских – Герра и Райан – не смогли попасть в цель? И это при том, что они совсем не были худшими в показателях стрельбы! А я вам скажу. Это результат ущербности стрелковой подготовки. Вас учат, что надо встать в определенную стойку, принять определенное положение, и только тогда уже начинать стрелять. А это полнейшая глупость! Вне стойки вы теряетесь! Вы не знаете, что делать! Вы не попадаете в цель и с двух метров! Потому что не стоите в стойке и потому что волнуетесь и забываете, что нужно сделать! И гибнете, черт подери!

– Ну, и что мы должны, по-твоему, делать? – Это уже один из инструкторов, мрачный мужик под сорок с худым, будто вырубленным топором лицом. – Так учат курсантов уже десятки лет! И ничего, выжили. А по-твоему, мы неправильно учим?!

– Неправильно! – отрезал я резко, едва сдержавшись, чтобы не обложить матом тугодума. – Вы учите их шаблону! Вы губите их! Фактически – убиваете! Что вы должны делать? Вы должны учить курсантов интуитивной стрельбе! Чтобы пистолет был продолжением их руки, чтобы они попадали из любого положения! Полицейская работа – это не стрельба в тире! С самой Второй мировой ваша стрелковая практика пошла совсем не туда, и это при том, что интуитивная стрельба всегда была американским брендом. Вспомните ваших стрелков с Дикого Запада – что, они становились в стойку, прежде чем выстрелить?! Нет! Шлепок по рукояти револьвера и выстрел! И пуля уже в сердце противника! Если, конечно, противник не выстрелил быстрее и точнее. Все перестрелки копов – почти все – идут на ближней дистанции. Значит, вы должны учить курсантов стрелять именно на ближней дистанции, но интуитивной стрельбе! Указал стволом на цель, нажал спуск – и готово! Пуля в злодее! И не надо говорить, что интуитивной стрельбе, стрельбе навскидку нужно долго обучаться – чушь это все! Человек очень быстро начинает стрелять как следует, если его правильно учили. У одного интуиция развита сильнее, у другого – слабее, но то, что курсанты, прошедшие курс интуитивной стрельбы, начнут стрелять в разы лучше, то, что они не спасуют в трудной ситуации, гарантирую! Вы потеряли правильную дорогу, но вы можете на нее вернуться. И еще – прекращайте использовать эти дурацкие пукалки (я указал на лежащие сзади меня револьверы), используйте многозарядные пистолеты! Пусть гражданские лица покупают эти штуки – полицейскому нужен простой, но достаточно мощный пистолет, в магазине которого как минимум десяток патронов. Вы только сравните – шесть зарядов и десять! Пока вы перезаряжаете револьвер – вас могут убить уже несколько раз! Хватит использовать эти древности, переходите на современный уровень. Уверен, что у вас есть хорошие пистолеты. А если нет – пусть ваши оружейники разработают то, что вам нужно – легкий, мощный, многозарядный пистолет! Вот, в общем-то, и все.

Аплодисменты, но… такие жиденькие-жиденькие. Не нравится людям правда, ох, не нравится!

– Спасибо, Майкл, за твой интересный рассказ! – Голос седого был деревянным, скрипучим, как несмазанная втулка колеса телеги. – Мы рассмотрим твои предложения.

Ни хрена вы не рассмотрите. Потому что закоснели в своем тупом ретроградстве! Пройдет еще несколько десятков лет, прежде чем вы начнете задумываться и пойдете тем путем, на который я вам указал. Вот только будет уже поздно – погибнут десятки, сотни копов – бессмысленно, тупо погибнут, не умея ответить на выстрелы бандитов. И вы в этом виноваты. Вы – с вашей коррупцией, с вашим желанием прикрыть неприглядные факты, развал и разброд среди личного состава. Вы думаете только о своей выгоде, и ни о чем больше! Ведь я все помню. Я помню Серпико – детектива, который пошел против вашей системы. И которого едва не убили ваши же коллеги, подставив под выстрелы преступника. Только вот говорить об этом не буду. Вы все равно не услышите, даже если бы я это сказал.

Да по большому счету зачем мне это нужно? С какой стати я должен заботиться о судьбе нью-йоркских полицейских? Глупо, точно…

Уже когда я сидел в тени на скамейке возле навеса, дожидаясь, когда телевизионщики переместят свою древнюю, как мумия фараона, камеру, ко мне подсел тот самый инструктор, который выражал сомнение в моих словах. Я не напрягся, нет, но внутри тихонько заныло – вот сейчас снова примется разглагольствовать на тему того, что мои сентенции суть глупость несусветная, и чтобы я, русская свинья, не лез не в свое дело. Испортит мне настроение, вылив на голову ушат помоев. А оно мне надо?

Но я остался сидеть, не сделав и попытки убраться куда подальше. Еще не хватало бегать от разных там хейтеров! Перебьется, черт подери.

– Джон. Джон Маккормик! – Мужик протянул мне руку для пожатия, и я пожал.

Мы посидели минуту молча. Я не собирался облегчать задачу своему собеседнику. Хочет что-то сказать – пусть говорит, но только я ему не катализатор процесса.

– Ты прав. Ты во всем прав! И учим мы не так, как нужно, и револьверы давно надо убрать. Но эту ржавую машину не столкнуть. Им плевать на нас, на простых копов! И я не знаю, что делать.

– Писать рапорты. Пробивать. Объединить копов и писать вместе с ними. Привлечь газеты, радио. Телевидение уже есть – так что начало положено. Главное – идти к цели и не останавливаться! И только так.

– Спасибо, Майкл! Ты хороший парень. Нам сказали, что мы увидим какого-то дикого русского зверя, который руками рвет противника. И что мы должны показать, что наши люди гораздо более умелые, чем какой-то русский! Идиоты. Им бы поучиться у тебя! Кстати, а нет желания провести несколько уроков стрельбы? Мы были бы очень благодарны за твои уроки!

Я помолчал, поднял взгляд на парня… хорошего парня. Дельного парня. Ну вот что ему сказать? Что не собираюсь обучать потенциального противника? Что мое умение, мои знания – это выжимка из кровавого опыта нескольких войн, вспыхнувших за пятьдесят будущих лет? Что я не должен передавать эти знания кому-то еще, потому что это будет на самом деле почти что предательством по отношению к своей родине?


Нет, не скажу я ему такого. Но и учить не буду. Прости, парень.

– Джон… – начал я осторожно, подбирая слова, которые должен ему сказать. И тут меня прервали:

– Вот он где! Майкл, пока телевизионщики занимаются перестановкой аппаратуры, пойдем, поговорим. Пару слов. Я так и не успел с тобой поговорить, а стоило!

Я подумал пару секунд и нехотя поднялся со скамейки. Повернулся к Джон Маккормику, протянул руку:

– Держись, Джон! Все у вас получится… если захотите. Мне было приятно с тобой пообщаться!

Ответа слушать не стал, повернулся и пошел следом за седым, заместителем шефа департамента Нью-Йорка, или кем он там у них числится. Да мне и плевать, кем он числится.

Шли мы недолго – прямиком в кабинет директора полицейской академии. Тот сидел у себя в кабинете, а когда увидел моего проводника, тут же встал по струнке. Седой кивнул ему и без всяких там сантиментов приказал:

– Выйди. Нам с Майклом нужно поговорить. Пять минут!

Начальника академии как ветром сдуло. Только дверь за спиной хлопнула. Крут этот самый седой, очень крут!

– Садись! – так же резко и без тени мягкости приказал он. – Слушай меня, Майкл! Ты думаешь, медали русским писателям сами по себе валятся на грудь? Молчи! Сейчас я говорю! Я не знаю, кто там за тобой стоит – ФБР, ЦРУ или АНБ, только запомни раз и навсегда: в нашей стране нельзя убивать направо и налево! Последний из гангстеров УБЕГАЛ! И ты выстрелил ему в зад! Знаешь, что это значит? Нет? Ты нарушил закон. И если бы не поддержка неизвестных мне могучих сил, ты бы пошел под суд. И получил срок. Понимаешь? Я не знаю, как обстоит дело у русских – может, вы привыкли стрелять направо и налево, и вам за это ничего не будет. Но у нас так нельзя. Тебе дали медаль, чтобы прикрыть твою задницу. И опять же – не просто так, а кто-то сильно для того подсуетился. На мой взгляд, ты болван, который влез, куда не надо, а потом подставил наших парней. Из-за тебя они едва не погибли! Да, спасибо тебе, что ты спас их после того, как подставил. Молодец. И банду обезвредил – тоже молодец. Но больше я ничего не хочу слышать о твоих подвигах! Никаких убийств! Никаких разборок с бандитами и кем-либо еще! Тихо живи и не отсвечивай, иначе тебя не прикроют никакие АНБ и ФБР, вместе взятые!

Ты вообще-то кто такой, Майкл? Шпион? Ты откуда такой взялся? Учишь нас стрельбе, упрекаешь, что мы плохо готовим наших копов! Ты кто такой, чтобы нам советовать, что нам делать?! Все, что ты сделал – это добавил нам головной боли! Так что заткнись, улыбайся, говори гламурные глупости, как и положено известному писателю-сказочнику, и не трепи языком! Понял? Я спрашиваю – понял?!

– Да пошел ты…! – с любезной улыбкой ответил я. – Ты мне не будешь указывать, что мне делать, а что не делать! Я не твой подчиненный! А за медаль спасибо – повешу на видное место. В сортир! А теперь я пойду, поучаствую в твоем шоу, где буду славить твоих копов и учить их выживать. Понял? Я спрашиваю – понял?!

Седой сидел с каменной мордой, злой, как три голодных шакала. Наверное, давно с ним никто не разговаривал в таком тоне. Мне даже стало его немного жаль.

– Не переживай ты так… не собираюсь я портить вам жизнь. Наоборот, всячески превозношу твоих подчиненных и искренне хочу, чтобы они выжили на улицах Нью-Йорка. И никакого подкопа под тебя не веду. Я на самом деле считаю, что без копов этот город скатился бы в преисподнюю, и только копы удерживают его от падения в геенну огненную. Так что зря ты на меня наехал – ничего плохого я в виду не имел. Не сказал ни слова про коррупцию, ничего не сказал про Серпико – помнишь Серпико? Ага, помнишь… а я уже и забыл. Я уважаю копов и не хочу причинить им вреда. Кстати, видел, я разговаривал с Джоном Маккормиком? Он просил меня дать ему несколько уроков стрельбы. Я хотел отказать и уже начал говорить о том, что не буду никого учить, но ты меня прервал. Так вот, если ты захочешь, я все-таки дам несколько уроков твоим копам. А они будут обучать новым приемам стрельбы копов академии. И ты прославишься новаторством, и на фоне шумихи по поводу происходящего сегодня шоу сильно поправишь свой авторитет. И потихоньку забудут о проблеме с Серпико. Подумай над этим.

– Я подумаю. – Седой посмотрел на меня с интересом, и я увидел, что в глазах его уже нет того странного выражения смеси злобы и досады. Клюнул? Вот не хотел я их учить, но зачем мне наживать такого могучего врага? По большому счету, все эти приемы стрельбы скоро будут известны. Не очень скоро, но… известны.

И я пошел на выход, к дверям. Шоу должно продолжаться!





Глава 6




Я посмотрел на небо – солнце уже склонилось к закату, но до ночи еще далеко. И жаль, что далеко. Честно сказать, мне ужасно хотелось, чтобы все это закончилось – шум, толпа людей, сотни глаз, рассматривающих меня как какое-то насекомое в музее энтомологии. Ну как же – известный писатель, да еще и русский, да еще и стреляющий, как ковбой из вестерна! А тут и телевидение… мечта любого американца – попасть в телевизор! И все из-за этого парня, похожего на коммандос! То есть из-за меня.

А я сейчас больше всего хотел забиться куда-нибудь подальше, в тихий темный угол, и сидеть там, тоскуя о своей непутевой родине. Непутевой – потому что идет она не по тому пути, а я не знаю – сумел ли хоть немного направить ее на истинный путь. Путь, который приведет к утрате могущества вот этого самого государства, в котором живут эти самые восторженные зрители, принимающие меня как звезду мирового масштаба. В общем, устал я, как ездовая собака! И мне это все надоело.

Но… раз назвался груздем – полезай в кузов! И я лезу, кряхтя, матерясь, шипя, как кобра, но лезу.

Перед тем как мне выйти на площадку для упражнений в единоборствах (или как она у них там называется – я не спросил), предложили переодеться. Однако я отказался. Валяться в песке не собираюсь – просто посмотрю, что делают местные инструктора, да пару приемов покажу… наверное. Или не покажу.

Инструкторы переоделись, но не так, как я думал – никаких тебе кимоно или просто борцовских курток. Свободные безрукавки, свободные широкие штаны, ну и что-то вроде кроссовок, или скорее кедов. Крепкие парни, я уже это заметил. Двигаются хорошо – тоже заметил.

С полчаса смотрел, как инструкторы берут друг друга в захват, как обороняются от ножа – делали они это легко и отработанно, по шаблону. В принципе, как учили и учат этому в Союзе инструкторы где-нибудь в ментовской учебке. В общем, обычная показуха, чуть ниже уровнем, чем показательные выступления десантников на одном из военных праздников. Когда они выходят на плац и там изображают бой с тенью, героически ее побеждая. А затем бьют о голову твердые и не очень предметы.

Вот и тут было что-то этакое – нож в руке, медленный-медленный замах (чтобы все успели разглядеть, как красиво работают бойцы!), захват и бросок через бедро. Враг повержен! Ура! Или что там у них кричат? «Джеронимо» вроде как?

Да, «Джеронимо», помню. Забавно. Очень забавно! Люди, которые практически уничтожили индейцев, а тех немногих, что выжили, загнали в резервации, идут в бой с именем вождя апачей Джеронимо, славившегося своей безрассудной храбростью и мужеством. И который 25 лет был военным вождем апачей и водил их в бой против белых завоевателей. Кстати сказать, как ни странно, умер он в преклонном возрасте. Его не тронула ни одна пуля.

До меня очередь дошла тогда, когда мне смотреть на это действо надоело до чертиков. Я все-таки надеялся увидеть что-то поинтереснее, хотя бы сравнить уровень наших бойцов и этих, с их джиу-джитсу, но вскорости убедился – те опера, которых я тренировал в родном городе, скорее всего наваляли бы этим инструкторам по первое число. Гарантия!

Когда внимание обратилось ко мне, я уже почти дремал. Сидел, откинувшись на спинку стула, и с трудом удерживал голову в вертикальном положении. Проще говоря, клевал носом. Не надо было работать до трех часов ночи, вот какое дело… спать надо ложиться вовремя! Хоть якобы и говорил Наполеон, что спят больше четырех часов в сутки только бездельники, но этот чертов Бонапарт ничего тяжелее рюмки, похоже, что не поднимал (только если треуголку?) и точно не сочинял фантастических романов с головоломным сюжетом. А я сочинял!

– Майкл, может, вы покажете нам что-нибудь интересное? – Это репортерша. Ей нужен хайп! Любым способом – хайп! Иначе что показывать на тиви?

– Майкл, прокомментируешь увиденное? – Это уже седой, заместитель шефа департамента. Смотрит пытливо, а в глазах… опаска, что ли? Чего он боится? Что я раскритикую его инструкторов?

– Мне особо нечего комментировать, – пожимаю плечами. – Стандартные приемы. Ничего интересного. В жизни малоприменимы, если только вы не специалист уровня этих инструкторов. И вообще, я считаю – лучше научите курсантов попадать пулей в муху, сидящую на носу преступника, вот это будет им практическая помощь! (Дружный смех – шутка так себе, сомнительная, но американцы на этот счет снисходительны. Простые ребята.)

– И все таки, Майкл, как ты оцениваешь боевые способности наших инструкторов? Сумел бы справиться с таким парнем?

– Вы хотите, чтобы я их покалечил? – Снова смеются, уже громче, смеется и репортерша, хохочут курсанты, и только инструкторы серьезны и хмуры, а взгляды их многозначительны. Мол, щас мы тебе, козлу, бока-то намнем!

– Майкл, мы понимаем, конечно, что ты очень ловкий и сильный парень, но это инструкторы! Каждый из них годами оттачивал свое умение! Ты на самом деле считаешь, что способен их побить?

Нет, конечно! Ведь я так… хреном груши околачивал за двадцать лет службы. Ну как я могу рассчитывать побить полицейских инструкторов?