1Q84. Книга 3

— А эта слежка за мной как-то связана с тем, что Аомамэ оказалась в особенной ситуации?

— В несколько напряженной ситуации, — поправил незнакомец. — Да, пожалуй, связана… В некотором смысле.

— Это опасно?

Слова для ответа собеседник подыскивал так осторожно, словно перебирал и раскладывал по кучкам горошины разных сортов.

— Если невозможность встретиться с госпожой Аомамэ вы называете опасностью, тогда это действительно опасно.

Тэнго попытался в уме перевести ответ в рамки человеческой речи. И хотя сама фраза не позволяла понять, что именно происходит, напряженность ситуации ощущалась в ней без труда.

— Значит, если я буду неосторожен, мы с ней можем больше не встретиться?

— Именно так.

— Понятно… Буду глядеть в оба, — пообещал Тэнго.

— Еще раз простите за ранний звонок. Похоже, я вас разбудил.

Сразу после этих слов связь прервалась. С полминуты Тэнго стоял, уставившись на черную трубку в руке.

Как и ожидалось, голос собеседника теперь не вспоминался, хоть убей. Тэнго снова взглянул на часы. Десять минут девятого. Как же теперь убить время до семи вечера?

Первым делом он принял душ, вымыл голову, расчесал с грехом пополам упрямую шевелюру. Побрился перед зеркалом. Зубы почистил и отшлифовал зубной нитью. Прошел в кухню, достал из холодильника пакет томатного сока, отпил немного, вскипятил воды в чайнике. Смолол кофейных зерен, заварил кофе, поджарил тост. Установил таймер и сварил яйцо «в мешочек». Все операции выполнял тщательно, с расстановкой, убивая куда больше времени, чем обычно. Но когда взглянул на часы, те показывали только половину десятого.

Вечером я встречаюсь на горке с Аомамэ.

При этой мысли его охватывало странное состояние. Как будто все части тела начинали жить отдельно друг от друга. Руки, ноги и лицо вытворяли кто во что горазд, и скоординировать их действия не получалось ни в какую. За что бы Тэнго ни брался, все валилось из рук. Читать не получалось, писать тем более. На месте не сиделось. Более-менее сносно удалось разве что вымыть посуду, постирать, прибраться в шкафу и застелить постель. Но чем бы он ни занимался — каждые пять минут стрелял взглядом в часы на стене. И всякий раз думал о том, что время, похоже, совсем обленилось.

Аомамэ — знает.

Так думал он, затачивая и без того острые ножи над кухонной раковиной. Она знает, что я не раз забирался на горку в том парке. И, наверно, сама наблюдала, как я сидел там и разглядывал небеса. Никаких других объяснений в голову не приходило. Он представил себя со стороны — вот он сидит, одинокий, на детской горке в свете люминесцентного фонаря и глазеет на небо. Ни разу ему не почудилось, будто за ним наблюдают. Откуда же она это делала?

Да все равно, понимает он. Это совершенно неважно. Откуда бы Аомамэ ни следила за ним, главное — она узнала его с первого взгляда. И это потрясающе. Столько лет она думала обо мне — так же, как я о ней. Просто невероятно, как два человеческих сердца — мальчишки и девчонки — умудрились прожить в одной связке на протяжении стольких лет.

Но почему она не окликнула меня на той детской площадке? Ведь тогда все было бы куда проще. И откуда ей известно, где я живу? Как они с этим незнакомцем узнали мой номер? Ведь я не люблю, чтобы мне звонили, а потому его нет в телефонных книгах. И даже по справочной не найти.

Слишком много в этой истории непонятного. Все сюжетные линии перепутаны. Что на что замыкается, сам черт не разберет, и никаких причинно-следственных связей вычислить невозможно. С появлением Фукаэри я начал жить странной жизнью, в которой слишком много вопросов — и слишком мало ответов. Но внутренний голос подсказывает, что уже очень скоро весь этот бардак должен чем-нибудь разрешиться.

Итак, сегодня в семь вечера хотя бы некоторые загадки получат ответы. Мы встретимся на детской горке. Уже не как беспомощные мальчишка и девчонка, а как взрослые, свободные мужчина и женщина. Учитель математики в колледже для абитуриентов и спортивный инструктор фитнес-клуба. О чем мы станем говорить? Бог его знает, но о чем-нибудь станем. Заполним взаимную пустоту, обменяемся знаниями друг о друге. И возможно, как выразился телефонный незнакомец, переправимся куда-то еще. Поэтому нужно собрать самые ценные вещи, которые нельзя оставлять. И упаковать их так, чтобы руки остались свободными.

С квартиркой своей Тэнго расстался бы легко и без сожаления. Семь лет подряд он провел в ней, трижды в неделю уезжая на лекции в колледж, но ни разу не ощутил, будто именно эта обитель подходит ему для жизни лучше всего. Скорее, она была временным убежищем, плавучим островом — понтоном, дрейфующим на реке. Замужняя подруга, с которой он тайно встречался здесь раз в неделю, куда-то пропала. Фукаэри, пожив здесь недолго, ушла. Где они сейчас, чем занимаются, одному богу известно. Но, в любом случае, из жизни Тэнго они тихонько исчезли. Да и в колледже ему, конечно, замену найдут без труда. Этот мир легко продолжит вертеться и без него. И если Аомамэ захочет, чтобы они вместе куда-нибудь переправились, — пожалуй, он согласится на это без колебаний.

Что же за «ценные вещи, без которых не обойтись», он забрал бы с собой? Несчастные пятьдесят тысяч наличными [38] да пластиковая банковская карточка — вот и все его богатство. На счету в банке отложен на черный день миллион [39]. Хотя нет — вроде должно быть больше. На тот же счет была перечислена его часть гонорара за «Воздушный Кокон». Эти деньги он все хотел вернуть Комацу, да так и не собрался. А еще, конечно же, рукопись — распечатанные страницы начатого романа. Вот без чего уж точно не обойтись. Они не стоят ни иены, но для Тэнго это настоящее сокровище. Рукопись он засунул в бумажный пакет, а тот — в твердую красно-коричневую сумку на ремне, с которой обычно ездил в колледж. Уже от этого сумка сразу потяжелела. Распихал по карманам кожаной куртки дискеты. Словопроцессор, конечно, с собой не утащишь, но без авторучки и блокнота он как без рук. Их тоже в сумку. Что еще?

Тэнго вспомнил канцелярский конверт, полученный от адвоката в Тикуре. С отцовыми сберкнижкой, личной печатью, выпиской о снятии отца с регистрации — и загадочной семейной (якобы) фотографией. Все это, пожалуй, тоже стоит забрать с собой. А вот почетные грамоты «Эн-эйч-кей» и школьный аттестат успеваемости, понятно, уже никогда никому не пригодятся. Белье и туалетные принадлежности брать не стал — не хотелось забивать сумку. Купит новые, когда понадобятся.

Собрав вещи, он задумался, чем бы еще заняться. Посуда помыта, рубашки поглажены. На часах — десять тридцать. Может, позвонить приятелю, который замещал его в колледже? Пожалуй, не стоит — парень не любит, когда ему звонят по утрам.

Тэнго завалился в одежде на кровать и задумался о том, что может ждать его впереди. В последний раз он встречался с Аомамэ в десять лет. Теперь им обоим по тридцать. Чего только оба не пережили за это время. Как приятного, так и не слишком (последнего, видимо, даже больше). Их облик, характеры, условия жизни — все изменилось. Она больше не маленькая девочка, он — не подросток. Неужели она — все та же Аомамэ, которой ему так не хватало все эти годы? А он — все тот же Тэнго, которого не хватало ей? Тэнго представил, как они встретятся на детской горке, посмотрят друг на друга и разочаруются. Наверно, им даже поговорить будет не о чем. Очень даже возможно. Да что там — странно надеяться, что будет как-то иначе.

Так, может, им и правда не стоит встречаться? Может, лучше сберечь свою память об их чудесной астральной связи, но судьбами больше не перекликаться? Ведь тогда они могли бы жить, лелея в душе Надежду. Крохотный, но важный источник тепла, который согревал бы каждого из них до последнего вздоха. Слабый огонек, оберегаемый их ладонями от сурового ветра реальности.

Битый час Тэнго провалялся, сверля глазами потолок. Его раздирали противоречия. Больше всего на свете он хотел увидеть Аомамэ — и в то же время страшно боялся этой встречи. Он представлял себе неловкое, разочарованное молчание, которое между ними возникнет, и сердце его сжималось. Тело словно разрывалось на половинки. Да, хотя и здоровяк от природы, он слишком легко подчиняется чужой воле. И все же не увидеться с Аомамэ он не мог. К встрече с нею он стремился долгие двадцать лет. И каким бы разочарованием эта встреча ни закончилась, разворачиваться и убегать теперь не годится.

Устав разглядывать потолок, он заснул. Проспал минут сорок — спокойно и без сновидений. Глубоко и крепко, как спят после напряженной, изнурительной мозговой деятельности. Все-таки за последние несколько суток он почти не спал. Пора было избавляться от накопившейся усталости. Чтобы вечером явиться на детскую площадку бодрым и свежим, его тело нуждалось в передышке.

Уже проваливаясь в сон, он услышал голос Куми Адати. А может, ему только почудилось. На рассвете ты должен уйти. Постарайся успеть, пока выход не перекроют.

Так сказала Куми Адати, и в то же время прогугукал ночной филин. В памяти Тэнго эти двое слились в единое целое. Больше всего ему сейчас хотелось получить Ночное Знание, что пустило свои мощные корни в бескрайнем Лесе. А его можно получить разве что в очень глубоком сне.

В половине седьмого Тэнго вышел из квартиры. С сумкой через плечо и в той же одежде, в которой сидел на горке последние пару раз. Ветровка с капюшоном, поверх нее — старенькая кожаная куртка. Линялые джинсы, коричневые рабочие ботинки. Все вещи не новые, зато отлично притерлись и сидят на нем естественно, как дополнительные части тела.

Возможно, сюда он уже не вернется. На всякий случай Тэнго снял таблички «Кавана» с двери квартиры и почтового ящика. Обо всем остальном придется подумать позже.

Выйдя на крыльцо, он внимательно огляделся. Если верить Фукаэри, кто-то непонятно откуда за ним следит. Но, как и в прошлый раз, ничего подозрительного Тэнго не заметил. Привычный пейзаж, все как всегда. Солнце зашло, на улице — ни души. Сначала он направился к станции — неторопливо, временами оглядываясь и проверяя, нет ли хвоста. Несколько раз безо всякой надобности сворачивал в переулки, останавливался и ждал, не свернет ли кто за ним. Незнакомец по телефону сказал, что бдительность не помешает. И ради себя, и ради Аомамэ, которая сейчас в напряженной ситуации.

Но действительно ли телефонный незнакомец лично знает Аомамэ? Или это — хитроумная ловушка? Чем дольше Тэнго думал об этом, тем тревожней ему становилось. Если ловушка — ее, несомненно, расставляет для него «Авангард». Ведь как тайный соавтор «Воздушного Кокона» Тэнго наверняка у них в черном списке. Вот почему тот странный тип, Усикава, явный прихвостень секты, приставал к нему с болтовней о финансовой поддержке. А кроме того, Тэнго — пускай и не вполне добровольно — согласился приютить Фукаэри и прожил с нею под одной крышей целых три месяца. Чтобы испортить секте настроение, всего этого более чем достаточно.

И все-таки странно, удивлялся он: зачем «Авангарду» сооружать для меня ловушку, используя как приманку Аомамэ? Адрес мой им известен. Я никуда не прячусь. Если у них ко мне дело, могли бы встретиться и поговорить напрямую. Зачем тратить силы и время, выманивая меня на детскую горку? Конечно, если они охотятся на Аомамэ, а как приманку используют меня, дело принимает совсем другой оборот.

Но зачем бы им охотиться на Аомамэ?

Этого Тэнго не понимал. Может, Аомамэ как-то связана с «Авангардом»? Но развить эту версию не получалось. Оставалось только спросить у нее самой. Если, конечно, их встреча вообще состоится.


В любом случае, как и советовал незнакомец по телефону, бдительность лишней не бывает. Для пущей безопасности Тэнго прошел окольной дорогой, окончательно убедился, что за ним никто не следит, и быстрым шагом направился к парку.

У детской горки он появился за пять минут до семи. Уже стемнело, люминесцентный фонарь рассеивал по закоулкам тесного парка ровный холодный свет. День выдался пригожий и теплый, но не успело солнце скрыться за горизонтом, как тут же похолодало и поднялся студеный ветер. Несколько спокойных, почти весенних денечков миновало, и в двери снова стучала зима, на этот раз — лютая, настоящая. Голая дзельква покачивалась, словно палец грозящей кому-то старухи, и ее ветви сухо потрескивали на стылом ветру.

В окнах окрестных многоэтажек кое-где горел свет. В парке не было ни души. Сердце под кожаной курткой билось ровно и глубоко. Тэнго потер ладони — чувствуют ли? Все в порядке, сказал он себе. Бояться нечего, я готов. И решительно взобрался на горку.

Наверху он уселся в той же позе, что и прежде. Палуба была холодной и немного влажной. Не вынимая рук из карманов, Тэнго оперся спиной о перильца и посмотрел на небо. В небе плыли тучи — большие и маленькие, вперемежку. Он поискал глазами лунные диски. Но те, похоже, скрывались за тучами — не очень густыми, легкими, белыми, но достаточно плотными, чтобы спрятать луны от человеческих глаз. Лениво и неспешно эти тучи переползали с севера на юг. Видно, в верхних слоях атмосферы ветер дул совсем слабо. А может, просто плыли так высоко, что скорости не разобрать. В любом случае, казалось, они совершенно никуда не не торопятся.

Тэнго взглянул на часы. Без трех минут семь. Секундная стрелка отбивала секунду за секундой. Но Абмамэ все не появлялась. Несколько минут Тэнго следил за этой стрелкой, словно за чудным и неуемным насекомым. А потом закрыл глаза. Как и облака над головой, он никуда не спешил. Если нужно подождать — он подождет. Отключит голову и отдастся течению времени. Самое главное сейчас — чтобы время текло ровно и не тормозилось.

Не открывая глаз, Тэнго вслушивался в звуки мира вокруг, точно радиоприемник, ловящий волну Сначала в непрерывный гул автомобилей на Седьмой кольцевой. Этот гул напоминает шум океанского прибоя, которого он наслушался в санатории Тикуры. В клаксонах грузовиков, сдающих назад, так и слышатся резкие крики чаек. Какая-то огромная псина хриплым лаем предупреждает о неведомой опасности. Кто-то где-то кого-то громко зовет. Разные звуки доносятся непонятно откуда. Если долго сидеть, закрыв глаза, чувство расстояния пропадает и ты перестаешь понимать, откуда и что звучит. Иногда налетает ветер, но ты больше не чувствуешь холода. Твоя способность чувствовать холод и прочие раздражающие факторы этой реальности на какое-то время пропадает за ненадобностью.

Вдруг очнувшись, он замечает, что кто-то сидит рядом и держит его за руку. Кто-то маленький и очень живой забрался в поисках тепла в правый карман кожаной куртки Тэнго, нащупал его большую ладонь и сжимает ее. Время скакнуло вперед — и когда его сознание пришло в себя, все, что могло случиться, уже случилось. Безо всяких предисловий ситуация вышла на новый уровень. Ну и дела, — думает Тэнго, все еще не открывая глаз. Как же так получается? Иногда время тянется невыносимо лениво и долго, а иногда сразу столько событий происходят за один миг?

Чтобы проверить: он действительно есть? — ладонь его стискивают еще сильнее. Чьи-то длинные гладкие пальцы — и чья-то сильная воля.

Аомамэ, думает Тэнго. Но вслух не говорит. И глаз не открывает. Просто сжимает ладонь в ответ. Он помнит эту руку — за все двадцать лет он не забыл того единственного прикосновения. Конечно, теперь это уже не пальчики десятилетней девчонки. За прошедшие двадцать лет эти пальцы столько всего перебрали, перетрогали, перетискали — самых разных объектов, различных по форме и величине. Разумеется, теперь эти пальцы гораздо сильнее. И все-таки в главном они не изменились. То же пожатие — в страстном желании что-то ему передать.

Двадцать лет жизни расплавляются в Тэнго за одно мгновение, собираются в единый поток и закручиваются водоворотом. Все, что в этой жизни увидено, сказано, по-настоящему ценно, собирается воедино и образует в его сердце нечто вроде гончарного круга, и он следит за этим процессом безмолвно, как астроном, наблюдающий гибель звезды и рождение сверхновой.

Молчит и Аомамэ. Оба сидят на холодной горке, не говоря ни слова, — просто сжимают друг другу руки. Они вернулись туда, где обоим по десять лет, одиноким пацану и девчонке. Опустевший класс, уроки окончены, за окном начало зимы. Что подарить другому, чего пожелать для себя — постичь все это ни силы, ни знания не хватает. С самого рождения их никто по-настоящему не любил, и сами они по-настоящему никого не любили. Чем обернется их внезапная искренность, куда занесет — не ведают ни он, ни она. Дети попали в комнату без дверей — ни выйти, ни войти. Они еще не знают, что именно здесь и сейчас — единственные место и время, в которых одинокий человек не чувствует себя одиноким. И что именно здесь и сейчас одно одиночество исчезает в другом бесследно.

Сколько же времени прошло? Пять минут, час? Или целые сутки? А может, время остановилось? Что он, Тэнго, вообще знает о Времени? Пожалуй, лишь то, что с нею на этой горке вдвоем, не говоря ни слова, он мог бы сидеть до бесконечности. Как в десять лет, так и теперь, двадцать лет спустя.

А еще оно, Время, нужно ему, чтобы приспособиться к этому новому миру. Надо будет заново научиться чувствовать, созерцать, подбирать слова, двигаться и дышать. Ради этого придется собрать все время, которое только есть в этом мире. Хотя нет — одного этого мира, пожалуй, не хватит.

— Тэнго, — говорит на ухо Аомамэ. Голосом не очень низким, не очень высоким. Так, словно что-то ему обещает.

Тэнго открывает глаза. Время снова приходит в движение.

— Посмотри на небо, — просит Аомамэ.





Глава 28





УСИКАВА



Частица его души


Тело Усикавы освещают люминесцентные лампы в потолке. Отопление отключено, окно распахнуто настежь, отчего холод стоит, как в морозильнике. В центре зала на подиуме из сдвинутых вместе столиков для совещаний [40] лежит Усикава — навзничь, в зимнем белье, накрытый стареньким шерстяным одеялом. Живот под одеялом громоздится, точно муравейник посреди поля. Застывшие в немом вопросе глаза (веки ему так никто и не сомкнул) накрыты полоской ткани. С приоткрытых губ больше не слетает ни слов, ни дыхания. Череп, пожалуй, еще приплюснутее и загадочней, чем при жизни. Косматые черные волосы, напоминающие ежик на женском лобке, уныло топорщатся в разные стороны.

Бритоголовый Бонза кутается в пуховик, Хвостатый — в коричневую замшевую куртку с меховым воротником. Одежда не подходит им по размеру. Словно ее одолжили впопыхах на каком-то складе, где выбирать особенно не из чего. Зал выстужен, изо рта у живых валит белый пар. Всего в комнате трое — Бонза, Хвостатый и Усикава. Одно из трех окон в алюминиевых рамах под потолком распахнуто настежь: температура в помещении должна быть как можно ниже. Кроме подиума из столиков, на котором лежит Усикава, никакой мебели нет. Атмосфера в зале по-конторски деловая и бездушная. Даже труп Усикавы, попав сюда, выглядит офисно-безликим.

Никто не произносит ни слова. Стоит абсолютная тишина. Бонзе нужно много чего обдумать, Хвостатый — молчун от природы. Усикава же, хоть и болтлив по характеру, умудрился помереть два дня назад. Бонза в глубоком раздумье расхаживает перед столиками с Усикавой. Ровным медленным шагом, от стены к стене. Его кожаные ботинки без единого звука ступают по дешевому бледно-желто-зеленому ковру. Хвостатый, как всегда, подпирает косяк двери, недвижный, точно скала. Ноги на ширине плеч, спина выпрямлена, взгляд упирается в неведомую точку перед носом. Ни усталость, ни холод ему, похоже, не ведомы. О том, что эта гора мускулов жива, можно догадаться по изредка мигающим векам и белому пару, валящему изо рта.

До обеда в этой выстуженной комнате собралось на совещание несколько человек. Половина руководства секты разъехалась по регионам, и пришлось потратить целые сутки в ожидании, когда наберется кворум. Совещание было тайным, дебаты велись тихими голосами, дабы ни словечка не просочилось во внешний мир. Все это время труп Усикавы покоился на сдвинутых вместе столиках, точно экспонат на выставке металлорежущих станков. Окоченевший как камень. Снова мягким и гибким он станет лишь дня через три. То и дело бросая на него осторожные взгляды, собравшиеся обсуждали сразу несколько крайне насущных вопросов.

К усопшему — даже когда говорили о нем самом — в этой комнате не проявлялось ни уважения, ни сострадания. Украдкой поглядывая на его труп, собравшиеся осознавали тяжесть полученного урока — и хотели переосмыслить свои действия, дабы не наступить на те же грабли снова. Что бы ни случилось дальше — потерянного времени будет потом не вернуть, а решение, как поступить с покойником, все равно не коснется никого, кроме него самого. Такие вот осознание и переосмысление.

Что делать с трупом, ясно было сразу. Узнай о нем полиция, расследования не избежать — и причастность Усикавы к секте тут же выплывет на свет. Такой опасности Организацию подвергать нельзя. Значит, как только труп станет немного мягче, его следует незаметно перенести в огромную печь на задворках владений секты и как можно скорее сжечь. Обратить в темный дым и белый пепел. Дым поглотят небеса, а пепел, рассеянный по огородам, станет удобрением для овощей. Подобными операциями Бонза руководил уже не в первый раз. Скажем, труп Лидера был таким огромным, что его пришлось распиливать на части бензопилой. Но с этим замухрышкой ничего такого не понадобится. И это очень радовало Бонзу: уж очень он не любил работу, связанную с кровью. Просто не мог смотреть на кровь, неважно, чью — живого человека или покойника.

Руководство задавало ему вопросы. Кто убил Усикаву? Кому и зачем это было нужно? С какой целью Усикава снял ту дешевую каморку в Коэндзи? Как начальник охраны, Бонза должен был за все это отвечать. Вот только ответа ни на один из вопросов у него не было.

На рассвете во вторник ему позвонил незнакомец и сообщил, что труп Усикавы находится по такому-то адресу. Беседа состоялась вполне деловая, хотя и пестрела недомолвками. Повесив трубку, Бонза тут же озадачил своих подчиненных в Токио — и четыре человека в форме транспортной фирмы, сев в микроавтобус «Тойота-хай-эйс», срочно прибыли, куда указано. Для начала проверили, что это не ловушка. Автобус припарковался неподалеку от дома, и один из группы обследовал окрестности. Нужно было убедиться, что полиция не вычислит их, когда они проникнут в квартиру.

Окоченевший к тому времени труп Усикавы кое-как уложили в перевозочный контейнер, вынесли во двор, дотащили до машины и загрузили в багажник. Ночь выдалась морозная, и по дороге, слава богу, им не встретилось ни души. Квартиру они обшарили с карманным фонариком до последнего уголка, надеясь обнаружить хоть какие-то следы преступления, но ничего примечательного не нашли. Только запас продуктов, маленькую газовую плитку, альпинистский спальный мешок и бытовые мелочи для выживания. В баке для мусора — пустые консервные банки да пластиковые стаканчики. Очевидно, Усикава прятался в этой конуре, чтобы за кем-то следить. От зоркого глаза Бонзы не укрылись вмятины от трехногого штатива на татами. Но камеры не осталось. Как и фотографий. Скорее всего, убийца забрал все это с собой. Понятно, и пленки тоже. Судя по тому, что Усикава был в нижнем белье, на него напали, когда он дрых в своем спальнике. Значит, кто-то бесшумно проник в квартиру. Судя по тому, как пропитались мочой белье и спальник, перед смертью бедняга сильно страдал.

В Яманаси на том же микроавтобусе отправились только Бонза и Хвостатый. Другие двое остались в Токио улаживать формальности. За рулем всю дорогу сидел Хвостатый. Их черный «Ниссан» вырулил со столичной магистрали на Центральную скоростную и рванул на запад. Дорога на рассвете пустовала, но Хвостатый старался машину не гнать. Остановит полиция — им конец: номер краденый, а в багажнике контейнер с трупом. Не отбрешешься. Всю дорогу оба молчали.

Прибыв в штаб-квартиру «Авангарда» на рассвете, они сдали труп главврачу, и тот констатировал смерть от удушения. Но поскольку на шее покойника не было никаких следов, врач предположил, что на голову надевали нечто вроде мешка. Рук и ног жертве убийца, похоже, не связывал. Также не нашлось никаких свидетельств пыток или побоев. Лицо предсмертной мукой не искажено. Скорее, на нем застыло выражение вопроса, на который никто не ответил. Похоже, это лицо хорошенько помассировали после смерти. «Убийство, но очень чистое», — констатировал озадаченный главврач.

— Безупречная работа профессионала, — доложил Бонза своему временному начальству. — Никаких улик не оставлено. Скорее всего, убитый перед смертью даже не пикнул. Все случилось среди ночи, любой крик был бы слышен всему дому. Любитель бы так чисто не сработал.

Но зачем нужно было убирать Усикаву настолько профессионально?