Безумно богатые азиаты

— Было бы здорово.

— Посмотри, как Железный Шеф поджарит тебе яйцо хэбаодань![198]

Ник присел на барный стул рядом со стойкой и голодными глазами наблюдал за процессом готовки, а потом подцепил яйцо на вилку.

— Почти так же вкусно, как у А-Цин.

— Просто повезло. Обычно у меня все превращается в омлет.

— Ну, это лучшее, что я ел за всю неделю. На самом деле это единственное, что я ел. Я просто оккупировал твой диван, надуваясь пивом и закусывая сериями «Безумцев». Кстати, запасы пива кончились.

— Ты впервые в депрессии, да? Наконец-то сердцеед познает, каково это, когда тебе разбили сердце.

— Вообще-то, я никакой не сердцеед. Это титул Алистера.

— Погоди, ты не слышал? Китти Понг его прокатила!

— Ни фига себе!

— Ты не в курсе всей истории. Короче, на чаепитии на следующий день после свадьбы мы с Араминтой наливали чай миссис Ли Юнчэн и вдруг услышали какой-то странный звук. Никто не мог понять, что это. Мы подумали, что летучая мышь застряла где-то в доме, стали осторожно осматривать помещения. Ну, ты же знаешь колониальный дом моего деда на Белмонт-роуд, там везде эти огромные встроенные шкафы. Короче, маленький Руперт Ху открывает дверь под парадной лестницей, и оттуда в буквальном смысле слова вываливаются Китти и Бернард Тай — прямо перед всеми гостями!

— НЕ-Е-ЕТ! — воскликнул Ник.

— Это еще не самое плохое. У Бернарда штаны были приспущены и болтались в районе лодыжек, а Китти запихнула ему в задницу два пальца, когда дверь распахнулась.

Ник начал истерично смеяться, ударяя кулаком по столу, а по щекам катились слезы.

— Ты бы видел лицо миссис Ли Юнчэн! Я думал, придется делать искусственное дыхание! — хихикнул Колин.

— Спасибо! Мне нужно было посмеяться от души! — Ник вздохнул, пытаясь перевести дух. — Мне жаль Алистера.

— Он справится. Меня больше беспокоишь ты. Что ты предпримешь? Мы должны привести тебя в порядок и снова усадить на белого коня. Я думаю, что Рейчел твоя помощь пригодилась бы как никогда.

— Я знаю, но она твердо решила выдворить меня из своей жизни. Она ясно дала понять, что не хочет меня больше видеть, а эти Го ее всячески поддерживали!

— Она все еще в шоке, Ник. С учетом всего случившегося как она вообще может разобраться, чего хочет?

— Я знаю ее, Колин. Если она что-либо решила, пути назад нет. Она не сентиментальная, а прагматичная и очень упрямая. Она вбила себе в голову, что из-за моей семьи у нас ничего не получится. Можно ли винить ее после всего, что устроили мои родные? Забавно, да? Думают, что она меркантильная охотница за деньгами, а все совсем наоборот. Рейчел порвала со мной из-за денег!

— Я же говорил, что она понравилась мне с первого дня знакомства. Она классная!

Ник посмотрел в окно на залив и дальний берег. В утренней дымке сингапурский горизонт почти напоминал манхэттенский.

— Мне нравилась жизнь, которую мы вели в Нью-Йорке, — задумчиво сказал он. — Нравилось вставать рано утром в воскресенье и ходить в «Мюррейс», чтобы купить ей бейгл-сэндвич. Я любил часами бродить по Уэст-Виллидж или гулять в парке Вашингтон-сквер, наблюдая, как резвятся собаки. Но я все испортил. Из-за меня ее жизнь пошла кувырком.

— Не из-за тебя.

— Колин, я разрушил ее жизнь. Из-за меня она не общается с матерью, а они были лучшими подругами. Из-за меня выяснилось, что ее отец заключенный и все, во что она верила, — ложь. Ничего этого не было бы, если бы не я. Мне хочется верить, что в глубине души она все еще любит меня, но мы загнаны в угол.

Внезапно раздался стук, настойчивый, как азбука Морзе, он эхом пронесся через кухню.

— Что это? — спросил Колин, оглядываясь по сторонам. — Надеюсь, это не Китти с Бернардом снова шалят.

— Нет, это голубая сойка, — сказал Ник, поднимаясь со стула и направляясь в гостиную.

— Какая еще голубая сойка?

— Ты не в курсе? Эта голубая сойка навещает меня каждое утро в обязательном порядке, примерно десять минут она будет долбить клювом стеклянную стену.

— Думаю, я просто не вставал так рано.

Колин прошел за ним в гостиную и уставился в окно, увлеченно наблюдая за кобальтово-синей птицей. Ее крошечный черный клюв ударился о стеклянную панель, затем птичка отпрянула, а через несколько секунд снова налетела на стекло, как маленький маятник.

— Я все думаю, то ли она точит ключ, то ли реально пытается проникнуть внутрь, — сказал Ник.

— А ты не пробовал отодвинуть стеклянную панель и посмотреть, залетит ли она? — предложил Колин.

— Э-э-э… нет. — Ник посмотрел на друга так, будто это была самая блестящая идея, которую он когда-либо слышал.

Колин взял пульт и нажал кнопку. Стеклянные панели легко раздвинулись. Голубая сойка помчалась в гостиную на реактивной скорости, направляясь прямо к массивной картине из ярко окрашенных точек на дальней стене, и начала беспощадно клевать одну из ярко-желтых точек.

— Картина Дэмьена Херста! Все это время птицу привлекали яркие точки! — изумился Ник.

— Ты уверен, что это не самый маленький в мире искусствовед? Посмотри, как она атакует эту картину.


Ник поспешил отогнать птицу.

Колин растянулся на скамейке от Джорджа Накасимы.

— Ну, Ники, мне неприятно говорить очевидные вещи, но вот перед тобой маленькая птичка, которая пытается пробиться сквозь огромную пуленепробиваемую стеклянную стену. Абсолютно невозможная ситуация. Ты сам говоришь, что сойка прилетала каждый день и настойчиво долбилась в течение десяти минут. Что ж, сегодня стеклянная стена рухнула.

— Так ты говоришь, что я должен освободить птицу? Просто позволить Рейчел уйти?

Колин раздраженно посмотрел на Ника:

— Нет, ты идиот! Если ты любишь Рейчел так же сильно, как говоришь, то тебе нужно стать для нее такой вот голубой сойкой.

— Хорошо, и что бы сделала голубая сойка? — поинтересовался Ник.

— Она не оставляла бы попыток. Чтобы невозможное стало возможным.





17

Рипалс-Бей





Гонконг


Скоростной катер «Корсар» забрал Астрид с пристани на пляже в форме полумесяца и устремился в глубокие изумрудные воды Рипалс-Бей. Когда судно пересекло бухту, Астрид впервые увидела величественную трехмачтовую китайскую джонку, пришвартованную в заливе Чунхам. На носу стоял Чарли и махал рукой.

— Как здорово! — воскликнула Астрид, когда катер подошел вплотную к джонке.

— Я думал, что тебе стоит подзарядиться, — смущенно пробормотал Чарли, помогая ей подняться на палубу.

Вот уже пару недель он с тревогой наблюдал, как Астрид, скрываясь в его квартире, переживает свое горе — стадию за стадией, от шока до ярости и отчаяния. Когда показалось, что она дошла до стадии принятия, он пригласил ее на прогулку под парусом, решив, что свежий воздух пойдет ей на пользу.

Астрид поправила темно-синие капри.

— Мне снять туфли?

— Нет-нет. Одно дело, если бы ты была на шпильках, как обычно, но сегодня на тебе прекрасные сандалии, — заверил Чарли.

— Ну, я бы не хотела портить эту удивительную работу по дереву. — Астрид с восхищением взглянула на сияющие, как золото, тиковые поверхности вокруг нее. — Давно у тебя эта джонка?

— Технически она принадлежит компании, так как мы используем судно, чтобы произвести впечатление на клиентов, но я работаю над его восстановлением в течение последних трех лет. Проект выходного дня, понимаешь ли.

— Она старинная?

— Восемнадцатый век. Пиратская джонка, которая контрабандой возила опиум между всеми крошечными островками южного Кантона, и именно такой курс я наметил на сегодня, — сообщил Чарли, отдавая приказ отплыть.

Судно пришло в движение, и массивные брезентовые паруса расправились, меняя на солнце цвет с оттенка жженой сиены на ярко-малиновый.

— Знаешь, семейная легенда гласит, что мой прапрадедушка торговал опиумом. Именно так он сколотил бо́льшую часть состояния, — сказала Астрид, поворачивая лицо к ветру, когда джонка заскользила по воде.

— Правда? — Чарли поднял бровь. — По материнской линии или по отцовской?

— Не могу сказать. Нам не разрешается обсуждать данную тему, так что я уверена: это правда. Моя прабабушка была заядлой курильщицей опиума и все время проводила в горизонтальном положении в своей частной курильне.

— Дочь опиумного короля сама стала наркоманкой? Уж явно не лучшая бизнес-стратегия.

— Думаю, это карма. В какой-то момент мы все должны расплачиваться за крайности, правда? — печально проронила Астрид.

Чарли знал, к чему она клонит.

— Не накручивай себя. Я уже сто раз повторял: ты никак не могла помешать Майклу делать то, что он хочет.

— Конечно могла. Я схожу с ума, вспоминая, сколько всего можно было бы исправить в прошлом. Я могла бы отказаться, когда адвокаты настаивали на подписании брачного контракта. Я могла бы перестать ездить в Париж два раза в год и заполнять нашу спальню платьями от-кутюр. Я могла бы делать менее дорогие подарки — те часы на тридцатый день рождения были огромной ошибкой.

— Ты просто была собой, и любой человек, кроме Майкла, воспринимал бы это совершенно нормально. Он должен был соображать, во что ввязывается, прежде чем жениться. Будь справедлива к себе, Астрид, — может, у тебя и экстравагантные вкусы, но это никогда не мешало тебе быть хорошим человеком.

— Я не понимаю, как ты можешь постоянно говорить обо мне только хорошее, когда я с тобой так ужасно обошлась, Чарли.